Золотые купола (сборник) - Иль Дар

Недалеко над сараем торчало три головы. Они любовались своим злодеянием.

– Е-е-ес! – воскликнула Ленка, спрыгнув с сарая. – Как мы его! А-то всё колёса, да колёса.

Неразлучная тройка «не разлей-вода-компания»: Ленка, Игорь и Олег были очень довольны собой. Они возвращались в детский дом. Их захлёстывали эмоции. Они бурно обсуждали свершившуюся месть.

– Пусть помнит Холодова! – в сердцах повторяла Ленка.

– Думаешь, он понял: за что его? – говорил Олег.

Игорь молчал, шёл и посмеивался.

– Ай! – ехидно махнула Ленка. – Всё равно пусть помнит. Что бы ещё ему придумать… – злорадно потирала она руки.

Никто не видел, как они тайком перед акцией покидали детский дом. Они так же сделали всё для того, чтобы их не увидели и по возвращению спустя три часа. Распахнув окно, они взобрались в читальный зал библиотеки. Комната всегда пустовала. Библиотека – не самое посещаемое детьми место. По целым дням тут никто не бывал. Захлопнув книги три часа тому назад, разложенные здесь на столах, они направились сдавать их библиотекарше.

– Начитались? – листала она сдаваемые книги в поисках порчи.

Библиотекарша была толстая, вредная, расфуфыренная и рыжая, и думала о себе, что она самая модная. Всю жизнь она работала на работах, где совершенно не надо было ничего делать. Сама пользы никому не делала и себе ничего не получила. Прожила жизнь, протирая табуретки. Ждала счастья и не дождалась. Как-то не липло оно к ней. Оттого и обозлилась тётка на весь белый свет. Оттого, что она там, и не любили ходить воспитанники детского дома в библиотеку. Кто только кто с ней повстречается, так уже через секунду ему начинало казаться, что он ей что-то должен. Взял и не хочет отдавать.

– Столы ровно оставили стоять, стулья составили? – злобно говорила она. – Я тут после вас порядок наводить не намерена.

– Всё нормально, – отвечал Игорь.

– Нормально, – передразнила она его. – Знаю я ваше нормально! Небось нацарапали гадостей на столах… Ну, не дай Бог – увижу что, – ворчала она.

Не отыскав в книгах никаких изъянов, она разочаровалась. Повода наказывать не нашлось. Она сгребла подмышку книги и направилась к стеллажам.

– Идите, – разрешила.

Тоскливым серым ранним утром промозглого осеннего дня к подъезду ветхого двухэтажного дома подкатила синяя пассажирская «Газель» с чёрными тонированными стёклами. Из машины вышла группа из четырёх человек: женщина лет тридцати и три крепких мужчины постарше. Форменная одежда мужчин придавала особую официальность их визиту. Даже со стороны виделось: вряд ли кому будет по душе подобная процессия, направляющаяся лично к нему. Замусоленная кожаная папка уже не понятного цвета в руках женщины, три здоровых лба в форме… Подобные компании не приходят с добрыми намерениями, скажем, для того, чтобы поздравить с праздником… Тем более если это происходит так рано, так неожиданно и врасплох. Группа людей прошла в подъезд, старая лестница скрипела и стонала под тяжёлыми ботинками. Топот ног разнёсся по всему дому. Перед одной из квартир второго этажа они остановились. Забывшая про покраску дверь, протёртый порог, засаленное грязное пятно вокруг дверной ручки. От двери, сквозь щели тянуло запахом смеси перегара, прокуренного помещения и спёртого, сырого воздуха. Этот синюшный запах наполнил весь подъезд. Женщина нажала на кнопку звонка. Тишина. Звонок не работал. Провод в полуметре от кнопки был перерезан. Дальше визитёры стали будить обитателей нужной квартиры стуком. Сначала тихо. Не дождавшись ответа из-за двери, они стали барабанить по ней кулаками. Ранним утром слышимость превосходная. За дверью послышалось движение. За ней явно кто-то был. И этот кто-то на цыпочках отошёл от двери, после чего вновь наступила тишина. Один из мужчин в форме вышел на улицу и встал под окном, дабы исключить возможность побега через него. За дверями было всё так же тихо. Стук в дверь продолжили более яростно.

– Если сейчас же не откроете, то мы вынуждены будем выломать двери, – пригрозила женщина.

Продолжали беспрестанно стучать, наконец послышалось шарканье тапочек об пол с другой стороны двери, и они услышали хриплый, заспанный женский голос:

– Чё надо?

– Откройте судебным приставам, – ответили ей.

– Чё надо? – она была так пьяна, что не поняла: кто пришёл и что от неё хотят.

– Откройте дверь, – приказным тоном сказала женщина с кожаной папкой.

– Щяс… – глухо проговорил пьяный голос за дверью.

Время прихода приставы выбрали не случайно. Опыт работы уже научил их. Когда, как не ранним утром можно застать в более или менее понимающем состоянии постоянно пьяного человека.

– Да где же они… Щяс! – кричала она, долго возилась у двери, ушла в комнату, где слышалось недовольное ворчание – она что-то бубнила себе под нос, кричала сына, никто ей не отвечал, она материлась, вернулась к дверям, принялась шарить по карманам, пока не послышался звон ключей.

– Щяс открою, – твердила она, долго не могла попасть ключами в замочную скважину, тупо тыкала в область замка и, наконец, попала. Послышался поворот ключа, и дверь распахнулась.

Расставив ноги на ширину плеч для пущей устойчивости, перед ними стояла пьяная баба лет сорока. На самом деле, судя по документам в папке, ей должно быть только двадцать девять. На одной её ноге надет шерстяной, вязаный носок, подшитый снизу грубой материей, прикрывающей дырявую потертость. На второй ноге носка и вовсе не наблюдалось, одни только хлопчатобумажные колготки с вытянутыми, обвисшими коленями. На голое тело надета выцветшая, вязаная кофточка былого зелёного цвета, превращённая временем и стиркой в цвет хаки. Местами распускающиеся зацепы прошиты черными нитями. Сбоку красовался след в виде треугольника от оставленного утюга. Распухшие с трещинами губы. Жирные в сосульки волосы. Сквозь щелки распухших глаз она смотрела на непрошеных гостей. Она разочаровалась. Это был кто-то чужой и не с водкой.

– Чё надо? – ворчала она, её ещё шатало, она держала себя за дверь.

Не дожидаясь приглашения, визитёры прошли в квартиру. Женщина остановилась перед ней. Раскрыла папку и достала листок с каким-то текстом, печатями и подписями. Размахивая бумажкой перед лицом, она говорила:

– Это постановление на лишения вас материнства. Где ваш сын? – спрашивала визитёрша.

– А я почём знаю, – она совсем не понимала, что от неё хотят, она силилась соображать, и до неё лишь дошло, что они вовсе и не к ней пришли, а к сыну заявились. – Опять чё натворил? – спросила она. – Вчера был, вечером видала: убёг куда-то с утра, прощелыга.

Один из приставов подошёл к окну, отдёрнул штору, посмотрел вниз и остался доволен. Его коллега сторожил под окнами. Он вспомнил крадущиеся шаги за дверью. «Это была не она, – подумал он. – Он должен быть дома», – сделал он вывод.

– Он должен быть в квартире. Сбежать он не мог, – проговорил он.

Среди мужчин он был старший.

Комната в квартире имела привычный для приставов вид притона. Пол давно не мыт, его, может быть, если только подметали, и то – иногда, не чаще, чем хозяйка пребывала в трезвом виде. Со стен местами отваливалась штукатурка, обнажая решётку рёбер стен. Под потолком без люстры болтается на электропроводке одинокая лампа. Диван без покрывала, с подушкой и одеялом. Старый сервант с одной дешевой вазой на полке и разным непонятным хламом за стеклом. Стол. Два стула. Прожжённое кресло. Чёрно-белый телевизор в углу на табуретке. Провод вместо антенны тянулся к гардине, на ней – только тюль во всё окно. На кухне один стол с болтающейся дверцей и полная раковина немытой посуды. В туалете видавшая виды чугунная ванна. Нерабочий унитаз с трещиной на всю высоту. Нужда справлялась в ведро рядом и затем прикрывалась крышкой. По мере наполнения ведро выносили на улицу. В маленькой, дальней комнате порядка наблюдалось больше. Кровать заправлена бельём, не отбеленным, но стираным, не глаженным, пожелтевшим, но чистым. Письменный стол, на нём стопка книг. В углу, под накидкой, подольская швейная машина. Шифоньер. На окне тюль и шторы. Прятаться в квартире было негде.

– Если в туалете удочек нет, то он уже на реке, – говорила хозяйка.

Она была сильно пьяна. На столе ещё стояла бутылка водки, початая наполовину. Шатаясь, она благополучно пересекла комнату наискосок к дивану. Совершенно не отдавая себе отчета о происходящем в её квартире, она завалилась на диван, поджала под себя ноги, натянула на голову одеяло, и уже через секунду по комнате разнеслось пьяное сопение.

Удочки были на месте – в туалете за дверью. Искать было негде. Старший из приставов направился прямиком к шифоньеру и распахнул дверцы. На плечиках висела старая, пока ещё не нужная зимняя одежда, под ней свален разный прочий хлам. Разворошив его с правого угла, он обнаружил сорокалитровую флягу. В левом он нашёл то, что искал. Андрей, сын спящей в беспамятстве в другой комнате пьяной бабы, одиннадцати лет от роду, свернувшись калачиком, прятался под тряпками. Его испуганные глаза дико стреляли с коротко стриженой головы.