Книга вымышленных существ - Хорхе Борхес

У этого животного большущий хвост во много ярдов длиною, похожий на хвост лисицы. Как мне хочется иногда схватить его руками, но это невозможно — животное непрестанно двигается, виляет хвостом туда-сюда. Само оно похоже на кенгуру, однако не мордочка — она плоская, почти как человеческое лицо, небольшая и овальная; только зубы очень выразительны, и тогда, когда скрыты, и когда обнажены. Временами у меня такое ощущение, будто это животное пытается меня приручить. Иначе чего ради оно убирает свой хвост, когда я хочу его схватить, а потом спокойно ждет новой моей попытки, чтобы опять увильнуть?

Животное, придуманное К. С. Льюисом

Пенье стало очень громким, а заросли очень густыми, так что он не мог ничего разглядеть на расстоянии одного ярда, и вдруг мелодия оборвалась. Послышался шелест листьев и треск ломающихся веток — тогда он поспешил в том направлении, но ничего не обнаружил. Он уже готов был отказаться от поисков, когда пенье раздалось чуть подальше. Он снова устремился на голос, и снова поющее существо умолкло и отдалилось от него. Так они играли в прятки около часа, пока его поиски не увенчались успехом.

Тихонько продвинувшись во время одного из самых громких пассажей, он наконец увидел в просветах между цветущими ветвями нечто черное. Останавливаясь, когда пенье прекращалось, и очень осторожно продвигаясь вперед, когда оно возобновлялось, он подкрадывался минут десять. Наконец это существо было перед ним полностью, оно пело, не ведая, что за ним наблюдают. Покрытое черной гладкой блестящей шерстью, оно сидело как собака, но его плечи были гораздо выше головы Рэнсома, а передние ноги, на которые оно опиралось, походили на молодые деревья и заканчивались мягкими лапами, вроде как у верблюда. Огромное округлое брюхо было белое, и высоко над плечами поднималась шея, напоминавшая лошадиную. Голову его Рэнсом с того места, где стоял, видел в профиль — из широко раскрытой пасти лилась песнь радости, густо уснащенная трелями, казалось, прямо видишь, как вибрирует его лоснящееся горло. Рэнсом с изумлением смотрел на большие влажные глаза и трепещущие, чувствительные ноздри. Но вот существо это умолкло, заметило пришельца и, попятившись, стало на все четыре ноги в нескольких шагах от прежнего места; оказавшись ростом с молодого слона, оно непрерывно виляло длинным пушистым хвостом. Это было первое существо в Переландре, которое как будто боялось человека. Однако то была не боязнь. Когда Рэнсом его подозвал, оно подошло ближе, ткнулось своим плюшевым носом в его ладонь и с минуту терпело его прикосновение, затем внезапно отпрянуло назад и, изогнув длинную шею, спрятало голову меж лапами. Рэнсом понял, что больше ничего от него не добьется, и, когда это существо пошло прочь и исчезло из виду, не стал его преследовать. Рэнсому казалось, что это было бы оскорблением для фавноподобной боязливости и уступчивой мягкости его повадки, очевидного желания быть вовек звуком, и только звуком, в густейшей чаще нехоженого леса. Рэнсом продолжил свой путь, через несколько секунд пенье раздалось за его спиною, еще более громкое и мелодичное, чем прежде, словно ликующий гимн вновь обретенного уединения.

У животных этой породы не бывает молока (так сказал Переландра), и их детенышей выкармливает самка другого животного. Она крупная, очень красивая и лишена голоса; пока детеныш поющего животного сосет ее молоко, он живет вместе с ее детенышами и привязан к ней. Но когда подрастет, то становится самым чувствительным и великолепным из всех диких животных и уходит от нее. И она восхищается его пеньем.

Животное, придуманное Эдгаром По

В своей «Повести о приключениях Артура Гордона Пима из Нантукета», опубликованной в 1838 году, Эдгар Аллан По населяет некие антарктические острова поразительной, но правдоподобной фауной. В главе XVIII мы читаем:

«Мы также сорвали с куста ветку, усыпанную красными ягодами, похожими на боярышник, и нашли труп необычно выглядевшего сухопутного животного. Длиною в три фута, но всего шести дюймов в высоту, с четырьмя очень короткими ногами, на концах которых были блестящие алые когти, как бы из коралла. Туловище покрывала прямая шелковистая совершенно белая шерсть. Хвост остроконечный, как у крысы, длиною фута полтора. Голова напоминала кошачью, если не считать ушей, — они были отвислые, как у собаки. Зубы были такие же блестящие и алые, как когти».

Не менее примечательна была и вода, обнаруженная в этих южных краях. Ближе к концу той же главы По пишет:

«Заметив необычность этой воды, мы не пожелали ее пробовать, предполагая, что она чем-то загрязнена... Мне трудно описать точно характер этой жидкости, и я не смогу этого сделать в немногих словах. Хотя она, как обычная вода, быстро текла по всем наклонным поверхностям, в ней, кроме тех случаев, когда она образовывала водопад, не наблюдалось свойственной воде прозрачности. И несмотря на это, она была по существу столь же безупречно прозрачна, как любая текущая по известняку вода, различие было только в ее виде. На первый взгляд, особенно при небольшом уклоне почвы, она в том, что касается консистенции, походила на густо разведенный в обычной воде гуммиарабик. Но это было лишь наименее примечательное из ее свойств. Она была не бесцветной, но также не имела какого-либо одного цвета, являя взору в своем течении всевозможные оттенки пурпурного, словно бы переливчатого шелка... Наполнив ею сосуд и дав отстояться осадку, мы увидели, что эта жидкость сплошь состоит из бесчисленных кровеносных сосудов, и каждый из них другого оттенка; что эти сосуды не смешиваются и что плотность их стенок и их прочность безупречны, но соединение с соседними сосудами довольно рыхлое. Когда лезвием ножа рассекали эти жилы поперек, вода моментально смыкалась, как бывает с нашей водой, и, когда нож вынимали, след от него также мгновенно исчезал. Однако если лезвием аккуратно проводили вдоль между двух сосудов, они очень четко отделялись, и след этот затягивался не так быстро».

Животные шарообразные

Шар — наиболее правильная форма твердых тел, ибо любая точка на его поверхности равно удалена от его центра. По этой причине и благодаря его способности вращаться вокруг оси, не сдвигаясь с места, Платон («Тимей», 33) одобряет решение Демиурга, придавшего нашей земле сферическую форму. Платон считал нашу землю живым существом и в своих «Законах» (898) утверждает, что планеты и звезды тоже живые. Таким образом, он обогатил фантастическую зоологию огромными шароподобными животными и подверг осуждению тупоумных астрономов, которые неспособны понять, что круговое движение небесных тел совершается по их же воле.

Через пять столетий с лишком в Александрии Ориген, один из отцов Церкви, учил, что праведники воскреснут в виде шаров и покатятся на небеса.

В эпоху Ренессанса представление о небе как о живом существе появилось вновь у Лючилио Ванини; неоплатоник Марсилио Фичино говорил о волосах, зубах и костях земли, а Джордано Бруно чувствовал, что планеты — это огромные спокойные животные, теплокровные, с постоянными привычками и наделенные разумом. В начале семнадцатого века немецкий астроном Иоганн Кеплер спорил с английским мистиком Робертом Фладдом, кто первый подал идею о Земле как о живом чудовище, «чье дыхание, подобно китовому, соответствующее его сну и бодрствованию, является причиной морских приливов и отливов». Кеплер усердно изучал анатомию этого чудовища, его питание, окраску, память и способность воображать и создавать формы.

В девятнадцатом веке немецкий психолог Густав Теодор Фехнер (которого восхвалял Уильям Джеймс в «Плюралистической вселенной») с детской наивностью разрабатывал вышеизложенные идеи. Каждый, кто не пренебрегал гипотезой, что Земля, наша мать, — это организм, причем организм высшего порядка сравнительно с растениями, животными и людьми, — может ознакомиться с благочестивыми страницами «Зенд-Авесты». Там, мы, например, читаем, что шарообразная форма Земли — это форма глаза, благороднейшего органа нашего тела. И еще, что «если небо действительно дом ангелов, то ангелы, несомненно, суть звезды, ибо в небе нет иных обитателей».

Зеркальные существа

В одном из томов «Поучительных и любопытных писем», появившихся в Париже в первую половину восемнадцатого века, отец Фонтеккио из Общества Иисусова набросал план обзора заблуждений и суеверий простонародья в Кантоне; в этом предваряющем очерке он записал, что Рыба — ускользающее и сверкающее существо, которое никому не удалось поймать, но которое многие, по их словам, видели в глубине зеркал. Отец Фонтеккио умер в 1736 году, и начатый им труд остался незавершенным; примерно через полтораста лет Герберт Аллен Джайлс продолжил прерванную работу. Согласно Джайлсу, вера в Рыбу является частью более обширного мифа, относящегося к легендарной эпохе Желтого Императора.