Простой план - Скотт Смит

От дома Лу до моего было минут сорок езды. Большую часть пути мы с Джекобом молчали; каждый думал о своем. Я прокручивал в памяти встречу с Карлом. Я обманул его; ложь вырвалась легко и естественно, и меня это удивило. Никогда раньше я не замечал за собой склонности к вранью. Даже ребенком я не умел обманывать, мне не хватало самоуверенности, непременного хладнокровия, и мои попытки солгать вечно заканчивались поражением — я либо трусил в решающий момент, либо во всем сознавался. Сейчас, вспоминая свой разговор с Карлом, я не находил ни одного прокола, ни одного слабого места в своем рассказе. Джекоб, что и говорить, дал маху, спросив про самолет, но теперь я начинал понимать, что его «выступление» было не таким уж компрометирующим, как мне показалось поначалу. Возможно, он и был прав, когда утверждал, что сделал это для нашей же пользы.

Про деньги я почему-то совсем не думал. Я пока еще не мог позволить себе считать их своими. Сумма была слишком велика для моей скромной персоны; она представлялась мне абстрактной, ничего не значащей цифрой. Я чувствовал, что балансирую на острие ножа — во мне схлестнулись эдакий петушиный задор и жуткий страх перед разоблачением, — но это ощущение возникло исключительно оттого, что я солгал Карлу. Осмыслить масштаб совершенной нами кражи я пока был не в силах.

Джекоб достал из отделения для перчаток коробку леденцов и всю дорогу грыз их. Собака сидела рядом с ним на сиденье и, подняв уши, внимательно наблюдала за ним. Мы двигались по скоростному шоссе номер 17, пробираясь к окраинам Дельфии. Вдоль дороги уже тянулись деревья, дома сбивались в жилые кварталы. Поток транспорта становился все гуще. Я был почти дома.

Вдруг меня охватила паника: я подумал, что если нас поймают, то это случится непременно из-за Лу.

— Лу ведь расскажет обо всем Ненси, как ты думаешь? — спросил я Джекоба.

— А ты скажешь Саре? — ответил он вопросом на вопрос.

— Я же дал слово молчать.

Джекоб пожал плечами и отправил в рот очередной леденец.

— Лу тоже обещал не говорить Ненси.

Я насупился. Зная, что расскажу о случившемся Саре, как только появлюсь дома, — я даже не мог себе представить, что посмею утаить это от нее, — я еще больше засомневался в Лу. Он наверняка проболтается Ненси, и один из них в конце концов провалит все дело.

Я протянул руку к зеркальцу заднего вида и повернул его к себе, чтобы еще раз осмотреть свой лоб. Джекоб включил для меня верхний свет. Я дотронулся до шишки — она была гладкой и твердой на ощупь, как голыш. Кожа над ней стала лоснящейся и упругой, а вокруг шишки уже обозначились багряные кровоподтеки. Я лизнул большой палец руки и попытался хотя бы слегка прочистить рану.

— Как ты думаешь, как эта тварь пронюхала, что в кабине мертвец? — спросил Джекоб.

— Кто, птица?

Он кивнул.

— Они как грифы. Чуют мертвечину.

— Грифы-то хоть видят, как ты ползешь по пустыне или просто лежишь на земле. Таким образом они узнают, что им светит добыча. Но эта же тварь не могла разглядеть, что в самолете труп.

— Может, учуяла запах.

— Замороженные трупы не пахнут.

— Она просто знала, Джекоб, — сказал я.

Он опять закивал.

— Вот это точно. Именно это я и имел в виду.

Джекоб снова полез за конфетами; последнюю отдал Мэри-Бет. Собака, казалось, проглотила ее, даже не разжевав.

Когда мы подъехали к моему дому, я задержался в кабине и какое-то время сидел, уставившись в окно. У порога дома горел фонарь, освещавший деревья во дворе, их обледенелые ветки тускло поблескивали. Шторы в гостиной были опущены, над трубой вился дымок.

— Вы с Лу сегодня вечером пойдете куда-нибудь? — спросил я. — Встретить Новый год?

В машине было холодно, изо рта шел пар. За окном виднелось беззвездное, затянутое облаками небо.

— Думаю, да.

— С Ненси?

— Если она захочет.

— Будете выпивать?

— Послушай, Хэнк. Не надо так напирать на Лу. Ему можно доверять. Он не меньше твоего хочет заполучить эти деньги и вовсе не собирается расстраивать наш план.

— Я и не сказал, что не доверяю ему. Просто очень уж он темный человек и к тому же пьяница.

— О, Хэнк…

— Нет, ты все-таки выслушай меня. — Я подождал, пока он обернется ко мне. — Я прошу тебя взять его под свою ответственность.

Джекоб обнял собаку.

— Что ты подразумеваешь под словом «ответственность»?

— А то, что, если он выкинет фортель, виноват будешь ты. С тебя и спрос.

Джекоб отвернулся от меня и уставился в окно. В домах моих соседей горел свет. Люди заканчивали ужинать, принимали душ, одевались, готовились к встрече Нового года.

— А кто несет ответственность за меня? — спросил он.

— Я. Готов отвечать за нас обоих. — Я улыбнулся ему. — Буду опекуном собственного брата.

Слова мои прозвучали как шутка, но в них была большая доля истины. Еще в детстве отец внушал нам, что мы должны заботиться друг о друге, что в жизни нам больше не на Кого будет опереться. «В конце концов, — любил он повторять, — человек всегда возвращается к семье, потому что связан с ней узами крови». Правда, мы с Джекобом так и не прониклись его наставлениями; еще будучи детьми, мы никогда не были опорой друг другу. В школе толстяка Джекоба безжалостно дразнили и постоянно избивали. Мне полагалось бы помочь ему, броситься на его защиту, но я совершенно не представлял, как это сделать. Я был тщедушным, костлявым ребенком, довольно малорослым для своего возраста, и мне ничего не оставалось, как стоять в плотном кольце одноклассников, окружавших моего брата и его мучителей, и вместе со всеми молча наблюдать, как его бьют. С годами стиль наших взаимоотношений не изменился: если Джекоба постигала неудача, я — сознавая свою беспомощность и смущаясь от этого — оставался лишь сторонним наблюдателем.

Я протянул руку и слегка похлопал Джекоба по плечу, понимая, насколько нелепо и неестественно выглядит это со стороны.

— Я позабочусь о тебе, — проговорил я, — а ты — обо мне.

Джекоб не ответил. Он молча смотрел, как я открываю дверцу, вытаскиваю из грузовика рюкзак и перебрасываю его через плечо. Когда я ступил на заснеженную дорожку, что вела к дому, он развернулся и уехал.

Я тихо вошел в дом и пристроил рюкзак на полу стенного шкафа в холле, сверху прикрыв его своей курткой.

Из прихожей вели две двери: та, что справа, — в столовую, слева — в гостиную. Сейчас обе были закрыты. Дверь в столовую открывалась редко: за исключением тех случаев, когда у нас бывали гости, мы всегда ели на кухне. А дверь в гостиную бывала закрыта, только когда мы зажигали камин.

В глубине прихожей, по левой стороне, находилась лестница, а вправо уходил длинный узкий коридор. Лестница вела на второй этаж, коридор — на кухню, что располагалась в задней части дома. И лестница, и коридор сейчас были погружены в темноту.

Я приоткрыл дверь в гостиную. Сара сидела в кресле возле камина с книгой в руках. Когда я вошел, она подняла взгляд — высокая, стройная женщина с темно-русыми, до плеч, волосами и большими карими глазами. Губы ее были слегка подкрашены красной помадой, волосы зачесаны назад и схвачены заколкой. Так она выглядела моложе и казалась более ранимой, чем была на самом деле. Одета она была в халат — белый махровый балахон с вышитыми голубой ниткой ее инициалами; фалды халата скрадывали ее необъятный живот — создавалось впечатление, что она просто держит на коленях подушку. Рядом на столике стояла наполовину опорожненная миска с овсянкой.

Сара проследила за направлением моего взгляда.

— Я проголодалась, — сказала она. — И к тому же не знала, когда ты вернешься.

Я подошел поцеловать ее в лоб, но не успел наклониться, как она ойкнула, схватила мою руку и прижала к своему животу. Потом мечтательно улыбнулась мне.

— Чувствуешь? — спросила она.

Я кивнул. Ребенок брыкался. Так же ритмично, как бьется сердце: два резких удара сопровождались одним мягким. Я терпеть не мог, когда она заставляла меня это делать. Мне было неприятно думать о том, что в ней живет какое-то существо, которое высасывает из нее соки, как паразит. Я убрал руку и выдавил из себя улыбку.

— Ужинать будешь? — спросила она. — Я могла бы приготовить омлет. — Сара жестом указала в дальний угол комнаты, откуда дверь вела на кухню.

Я покачал головой.

— Спасибо, мне не хочется.

Усевшись в кресло по другую сторону камина, я стал прикидывать, как правильнее начать разговор про найденные миллионы, и, пока я мучился, мне вдруг пришло в голову, что Сара вообще может не одобрить моего поступка и, чего доброго, заставит вернуть рюкзак. Эта идея позволила мне сделать одно неприятное открытие: я впервые осознал, насколько мне хочется заполучить эти деньги. При Джекобе и Лу я выступал с угрозами сдать деньги в полицию, и это позволяло мне питать иллюзии, будто я не очень-то и заинтересован в их судьбе: мол, деньги я сохраню, но с условием, что непременно будут выполнены мои требования. Теперь, оказавшись в ситуации, когда и меня могли заставить отказаться от них, я понял, насколько надуманны были на самом деле мои требования. Я хотел этих денег — сомневаться в этом не приходилось — и готов был на все, чтобы их заполучить.