Второй наместник Тагана (СИ) - "Тенже"

— Татуировка у него больно богатая. У охранников в лагере по три завитка каких-то жалких, а у этого целая роспись. Знать бы еще, каким погонам это соответствует. Хотя бы примерно...

Но кто ж скажет?

Саша растянулся на застеленной одеялом кровати и прикрыл глаза. Татуировка... Широкие плечи, крупная коричневая родинка рядом с правым соском, узкие, мальчишеские бедра... Жадные губы, темнеющие от страсти глаза...

— Вот черт!!!

Отклик собственного тела, а вернее, определенной его части, отвечающей за размножение, озадачил. Члену, похоже, было наплевать, что размножаться кеннориец не будет, сколько ты его ни трахай. Мужик — он и есть мужик, тут даже магия забеременеть не поможет... Но полученное удовольствие затмевало эти несущественные мелочи. И член упрямо намекал — удовольствие надо повторить.

Рука не могла сравниться с жаром и теснотой упругой задницы кеннорийца. Или плотно обхватывающими головку губами. Воспоминания свидетельствовали, что у мага есть солидный опыт работы ртом, и Саша вдруг подумал — тот, кто владел этим телом на законных основаниях, наверняка ни в чем себе не отказывал. И валил красавца на спину, когда ему хотелось, и добивался неожиданно жалобного стона, сменяющего хриплое дыхание и рык. И потом благодарно целовал расслабленного, оглушенного оргазмом любовника. Любовника? Да нет...

Супруга.

Вытираясь влажным полотенцем, Саша выругал себя за бурное воображение. Он знал за собой эту дурацкую слабость: додумывать недостающие детали, приписывать несуществующие черты характера, неправильно трактовать мотивы... Знал, но не думал, что после короткой войны и четырех лет лагеря, примется идеализировать образ незнакомого кеннорийца.

— Правильно говорил редактор: вам, батенька, любовные романы надо писать! А не статьи о концертах заезжих гастролеров в филармонии. Да... не погасла творческая искра...

Он заварил чай, вынес табуретку на балкон и долго сидел, глядя на город и горы. Наблюдал, как гаснут на шиферных крышах розовые блики заката, любовался нежным цветом молодой зелени — солнце заставило раскрыться дремавшие почки, и пытался понять, может ли он что-то изменить в своей изломанной жизни.

«Найти подругу? Хм... Тридцать пять лет, ни работы, ни денег, ни собственного жилья — из выделенной мэрией конуры могут вышвырнуть в любую минуту. Никакой стабильности, никаких перспектив на будущее: бывшие военнопленные не имеют права на условное гражданство. Никаких государственных должностей, никакой работы даже в сфере обслуживания — только тяжелый физический труд. А здоровье осталось в лагере... И что,

спрашивается, я могу предложить женщине? Пламенную любовь до гроба? Посиделки на балконе на табуретках? Секс?».

У него вырвался короткий смешок. Табуретка и балкон — пожалуйста... А вот прочее — уже проблема. Любовь нужно делить на двоих, иначе она отравляет душу. Да и прекрасных незнакомок, желавших осчастливить его своим вниманием, пока не находилось. Несмотря на прореженное войной мужское население, дамы были разборчивы. Этому способствовала поли тика захватчиков. Женщинам платили вполне приличное пособие — кеннорийцы желали видеть работающими только мужчин. А за рожденных в браке с условно подданным детей назначались дополнительные выплаты и льготы. Ни матерей-одиночек, ни жен военнопленных власти не подкармливали.

Ярким примером сообразительности и умения приспосабливаться к обстоятельствам являлась его бывшая супруга. Оформила развод, пока он сидел в лагере, выскочила замуж за меленького чиновника из Энергосбыта и отчаянно хотела родить ребенка. Даже к Саше в постель пару раз ныряла, считая, что проблема зачатия кроется в новом муже. Но без толку...

Он ушел в комнату глубокой ночью, так ни до чего и не додумавшись, и заставил себя улечься спать — биржа труда начинала работу в семь утра, чтобы распределить имеющиеся на день заявки. А живая очередь выстраивалась под дверью уже в шесть — как только заканчивался комендантский час. Александр напомнил себе, что опоздание только усугубит его положение: разница между разгрузкой ящиков на рынке и мытьем мусорных баков все-таки имелась. Но заснуть так и не смог. Провертелся на кровати почти до рассвета, вскакивал, пил воду, курил, а когда решил принять душ и выдвигаться на улицу, прикрыл глаза и отключился.

На биржу он добрался к одиннадцати утра, ни на что, в общем-то, не рассчитывая. И удивленно уставился на длиннющий список вакансий, висевший у входной двери.

— Расчистка развалин, асфальтирование дорог, укладка тротуарной плитки, замена бордюров... И что, можно прямо сейчас устраиваться? А почему вдруг?..

— Программа «Чистый город», — устало ответил инспек тор. — В связи с переездом в город наместника военный комендант объявил месячник благоустройства. Нам перечислили средства и приказали привести улицы в надлежащий вид.

Особенно Курортный бульвар и Парковую площадь...

— Наместник? А что он забыл в нашей глуши?

— Курортно-лечебный парк. Нарзанные ванны.

— А... — надо же, простейшее решение в голову не пришло. —

А парк тоже будут в порядок приводить?

— Парк — это забота кеннорийцев. Они там открывают санаторий, они и решают, что делать. Наша задача — улицы.

Поколебавшись, Саша выбрал укладку тротуарной плитки.

Оплачивалась она вполне прилично, право на продуктовые карточки он не терял... Прямо сказочная жизнь! И пусть это продлится только месяц — месяц это не так мало.

На следующий день он вышел на работу и, выковыривая из песка и оттаскивая на обочину брусчатку, обогатился неимоверным количеством информации. Мужики — слава богу, сплошь незнакомые, ни приятелей, ни однокашников — только и говорили, что о втором наместнике. Глуховато-официальное кеннорийское слово «шаттхальтер» упоминалось почти в каждой фразе. Саша, не читавший газет и принципиально слушавший только музыкальный канал радио, с удивлением узнал, что новый ставленник Императора молод, лояльно настроен к местному населению и в последнем своем интервью прессе обещал ускорить процесс уравнивания прав. Говорили, что вот-вот выйдет указ, позволяющий бывшим военнопленным официально получать медицинскую помощь, учить кеннорийский язык, без знания которого нельзя устроиться на любую приличную работу, и получать пенсию по достижению шестидесяти лет. Ограничения права на труд перемещались на административную, политическую и информационную сферы деятельности, вернее, их часть, оставленную жителям Тагана. То есть Александру по-прежнему не светило вернуться в родную газету, но старости на помойке можно было избежать.

Отдельно — долго и со вкусом — обсуждался вопрос о переезде наместника в их родной город. Это служило гарантией возрождения курорта. И давало надежду на возврат к более-менее привычной жизни. Никаких крупных производств и прочих экологически неблагоприятных предприятий в районе не существовало, и народ, в большинстве своем работавший в сфере обслуживания, маялся без дела. А если откроют санаторий, следом потянутся частные туристы.

— Какая разница — чужаки или свои? Лишь бы платили... — подвел итог кто-то.

— Дом видел, как сделали? — лениво ворочая плитку, спросил другой.

— Княжеский? Ага... Забор свой поставили, фасад покраси-ли, неделю рабочих гоняли, мебель возили. Говорят, прислугу из наших, местных, набрали... Кроме повара, его с собой привозят.

— Повезло кому-то...

— И не говори... Но шаттхальтер пока еще не переехал.

— Видать, ждет, пока потеплеет!

Рабочие дружно рассмеялись и переключились на цены черного рынка.

После работы Саша специально сделал крюк в десяток кварталов и убедился, что мужики хоть в чем-то не соврали.

Вокруг конфискованного властями особняка покойного князя Сперанского действительно воздвигли силовую ограду. Точь-в-точь как те, которые окружали лагерные бараки. Только столбы поизящнее. От бирюзового цвета и проскакивавших по ограждению искр его слегка замутило: спаси и помилуй, ни за какие деньги бы внутрь не вошел...