Инквизиtor (СИ) - Домина Елизавета

― Тем более женщине? Кто я тогда для тебя все эти годы?

― Леночка, не надо передёргивать, ― попытался обнять Лену, но она всячески сопротивлялась прикосновениям.

― А мать твоя – тоже под подозрением твоего этого волшебного отдела? Она же женщина.

― Не волнуйся, защитница сирых и убогих, никто не попадает в разработку случайно.

― То есть только сирые и убогие могут быть спокойны, что вы не станете выворачивать наизнанку постельное бельё и душу в поиске доказательств?

― Лена, тебя несёт! ― мужчина внутренне негодовал, как за короткий промежуток времени Анна смогла очаровать психолога.

Вероятно, Мирон прав: Апостол посчитал рядовым дело, которое требует пристального внимания. Это логично, что при уменьшении количества ведьм, увеличивается сила каждой из сохранивших своё предназначение. В совокупности, ненависть и желание отмщения других, уже сложивших свой потенциал в копилку мужской успешности. Или ведьмы смогли сохранить энергию и сложить её. А может, вернуть?

Елена, заметив задумчивость Апостола, решила продолжить откровенный разговор.

― Когда ты проснёшься от давления собственных амбиций на разум, ты будешь сидеть один вот в этих квадратных метрах. Да, в престижном районе, да, в просторных четырёхкомнатных апартаментах с видом на Кремль. Но что ты подумаешь тогда, когда поймёшь, что одиночество пожирает тебя до мозга костей?

― Тогда я закажу себе восемнадцатилетнюю модель и буду бухать с ней до утра, пока не усну.

― То есть я уже не совсем твой формат? ― Елена смотрела на мужчину глазами, полными слёз.

― Ты сама начала этот бесполезный разговор.

― Ты сломал мне жизнь, я люблю тебя все эти годы, и ты признаёшься сейчас в том, что то, к чему стремился – это возможность пить до беспамятства в компании молодой проститутки?

― Модели, Леночка, модели. Ты же не сказала, что будешь в этот момент рядом со мной. Как там, напомни, одиночество, жрущее кости?

― Мне надо было уйти раньше. Нашей дочери сейчас было бы восемнадцать! Возраст твоей желаемой модели! ― слёзы предательски лились по щекам Елены.

― Лучше сразу, тогда, в первый вечер, а не раздвигать ноги первому встречному, ― Апостол потянулся за бутылкой.

Елена, молча, поднялась с кровати, взяла своё платье, волоча его по полу, дошла до коридора.

― Лена, прошу тебя, не надо за руль выпившей, ― Пётр надеялся на её возвращение.

― Петручо, что сделали они с тобой за эти годы? ― на прощание силуэт полуобнажённой женщины в просвете холла. Дверь с шумом захлопнулась.

― Классическая музыка, значит. Хоть что-то! ― Апостол знал, утром Елена извинится в сообщении. Напишет, что любит. Конфликты возникали и раньше. Одно лишь изменилось: она перешла на личности. Вышла из-под контроля. «Может, пора уже и надоевшей пассии назначить молодого сотрудника?».

В лифте, на скорую руку, натянула платье, накинула плащ. Сегодня она уже мало напоминала ту, нерешительную девушку из ночного клуба. Но как хотела бы она, вернуться в тот вечер и сказать вместе с Женькой: ― «Нет!» ему.

Просто жить, просто танцевать и веселиться. Выбросить с полок книги, давно уже не увлекающие её. Сложно осознать, пытаясь научить женщин не быть жертвами манипуляторов, сама она много лет была просто марионеткой для любимого мужчины.

Елена шла по пустынной улице. На углу дома игриво замерцала вывеска ― Бар «Отрешение». В полуподвальное помещение вели обветшалые кирпичные ступени. Миновав на каблуках полуразрушенный путь к ожидаемому бару, с усилием толкнула дверь.

Отрешение

В баре ‒ безлюдно, скучающий бармен, натирал пивной бокал белым полотенцем. Единственный посетитель за столиком в углу, не обратил внимание на гостью заведения. Скинув плащ, отодвинула тяжёлый деревянный стул, характерный скрип разорвал тишину. Атмосфера помещения не располагала к веселью. Паутина, свисающая с металлических канделябров, рисовала замысловатые маршруты, движимая сквозняком. На полках пылились предметы интерьера советских времён. Глобус, печатная машинка, керосиновая лампа, утюг, потрёпанные книги, веретено. Выглядело всё так, словно кто-то приволок эти сокровища после разбора дедушкиного гаража. Больше всего смутил пластмассовый чебурашка и резиновый мяч рядом. Не удивительно, что она раньше здесь не была: слишком уж удручающая картина. Официант, худощавый парень лет восемнадцати, в свитере и рваных джинсах неторопливо нёс меню:

― Добрый вечер! Кухня уже закрыта, можете воспользоваться услугами бара, у нас есть фирменные напитки, которые вас приятно удивят.

Елена раскрыла липкую папку с надписью «Отрешение», внутри сурово болтался одинокий ламинированный лист с перечнем напитков: «Мухомор, забвение, развод, отрешение, детская неожиданность, зачатие, бабкин компот». Меню изобиловало оригинальными названиями, вызывая все больше сомнений в том, что это стоит пить.

― Может, посоветуете что-то на ваш вкус? ― Лена беспомощно посмотрела на бейджик официанта. ― Виталий.

― Начните с нашего фирменного «Отрешения».

― Хорошо, несите его, ― достала смартфон из сумки в надежде, что Пётр хотя бы в этот раз напишет первым. Извинится, попытается узнать, как она в таком состоянии добралась до дома. Неотвеченных сообщений и звонков нет.

Попыталась вспомнить, было ли такое когда-нибудь, чтобы Апостол первым выходил на связь… не из необходимости получить от неё содействие по работе. Память обречённо отрицала все варианты положительного ответа. Как она не заметила этот момент, как не рассмотрела в нём сразу человека, который относился потребительски? Он не изменил отношение к ней сегодня, лишь откровенно ответил на вопросы, которые давно хотела ему задать, но не решалась. Психолог много лет своим пациенткам внушала: необходимо говорить с близкими, не молчать. Почему же сама поступала иначе? В её определении Петра, как мужчины, безоговорочно стоял заслон на любое противоречие. Молчание ягнят. Слёзы вновь потекли по щекам.

Она обрекла себя на одиночество, ничуть не меньше, чем любимый мужчина. Резиновый мяч скатился с полки, подпрыгивая по каменному полу к ногам Елены. Ей на минуту показалось, что с ней пытается играть нерождённая дочка. Женщина пристально смотрела на мяч. Посетитель встал из-за столика, подошёл к ней. Наклонился за мячом, рукав его рубашки приподнялся, обнажив предплечье с загадочными татуировками рун. Сжал мяч, от давления его пальцев, предмет деформировался.

― Так бывает! Не волнуйтесь, ― положил мяч на место, вернулся за свой столик.

Подоспевший с рюмкой официант отвлёк Лену от произошедшего.

― Ваш заказ, ― не отходя, он ждал, когда она опустошит содержимое.

Лена выпила залпом, лёгкий холодок на губах от ментола плавно перетекал в ощущение тепла в горле. Почувствовав лёгкое расслабление, кокетливо заправила за ухо локон волос.

― Виталий, а что у вас ещё любят дамы?

― Что любят пить? ― официант смущенно смотрел на посетительницу.

― Пить! ― Елена кивнула, в глазах промелькнула таинственная искра воодушевления.

― Развод, зачатие, забвение.

― О, мне сначала развод, потом забвение, потом зачатие. Сразу в ряд поставьте и счёт.

Проснулся неожиданный интерес к посетителю, который помог ей с мячом. Она же не поблагодарила его. Неудобно было оборачиваться, чтобы посмотреть. Итак, лысый, бородатый, с татуировками, ухоженные руки, крепкого телосложения.

―Развод, забвение, зачатие, счёт! ― провозгласил Виталий, выстраивая последовательно рюмки на столе.

― Минуточку, сначала счёт. Потом вы мне ещё раз расскажите, чтобы не перепутала, ― Елена рассчиталась с официантом, оставив щедрые чаевые.

― Смотрите на меня и запоминайте, ― Виталий пристально посмотрел на Лену. ― Я сейчас уйду, дамская комната в конце зала направо.

― Я не спрашивала про дамскую комнату.

― Меня может не оказаться рядом. Зелёная рюмка – развод, красная ― забвение, белая – зачатие. Запомнили?