Бриллиант - Сара Фокс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Владелец магазина, мистер Дэвис, крошечный уроженец Уэльса с редкими светлыми волосами и глуповатыми карими глазками, имел неопределенный возраст. Проворно бегая между нами, разворачивая то одну, то другую ткань, он попутно выражал восхищение цветами и материалом; его высокий ритмичный голос безостановочно превозносил то мерцание атласа, то роскошь какого-то особенного бархата. И, оказавшись среди такого изобилия, мама, казалось, чувствовала себя как рыба в воде — по крайней мере, она была в здравом рассудке.
Боюсь, что я своим скучающим и унылым видом докучала им обоим и не проявляла ни малейшего интереса ко всей их суете.
— Осмелюсь заметить, что мисс Алиса постепенно становится столь же красивой, как и ее мать. Она превращается в очень изящную, изысканную молодую леди, — заискивал глуповатый продавец, гарцуя за моей спиной и время от времени приглаживая остатки своих тонких бледно-желтых волос. Все это казалось мне полным вздором, однако мама была крайне довольна такими комплиментами.
— Да, как вы видите, она сильно выросла за последний год, хотя ее здоровье оставляет желать лучшего, и сильно похудела…
И хотя я стояла рядом с ними, я чувствовала себя глухой невидимкой. Мама, задумавшись продолжила:
— Теперь, когда Алиса снова в порядке, она скоро начнет выходить в свет. Я думаю, что нам потребуется полностью обновить гардероб. Мистер Дэвис, ваша швея будет очень занята!
* * *Как долго я пребывала между сном, вызванным наркотическим опьянением, и длинными промежутками мучительного бодрствования? Часы и дни совсем перепутались. И не раз, когда я лежала под одеялом и меня бил озноб, я думала, что схожу с ума. Как еще можно было объяснить ту дикую смесь явлений и звуков, роившихся в моей голове?
— Алиса. Алиса, ты спишь? — Услышав мягкий и низкий голос мамы, я не сразу осознала, что она сидит рядом со мной.
Наклонившись и погладив меня по лбу, она запечатлела на нем поцелуй, прежде чем продолжить:
— Мы так волновались. Ты проспала почти три дня…
— Я была больна? — я медленно и с трудом выговаривала слова. — Мне снился такой странный сон. Как будто я удивила тебя, мама… и королеву, и призрак и… — затем я прервалась, смущенная, стоит ли рассказывать все остальное.
— Тс-с, все в порядке. Ты не спала. Разве ты не помнишь? Ты спустилась вниз… но с того времени произошло столько всего, что я уже не сержусь. То, что ты видела в прихожей, должно быть, показалось тебе странным и пугающим. Зачем ты вообще решила спуститься вниз? Ты знаешь, что я строго-настрого запрещаю это. Почему эти силы открылись тебе? — она нахмурилась и приблизилась ко мне, чтобы взять меня за руку. — Теперь ты в полной безопасности. Ничто потустороннее не причинит тебе вреда. Я буду рядом с тобой столько, сколько ты пожелаешь.
И хотя мама успокаивающе улыбнулась, я заметила, что ее глаза остались холодными, отчего ее утешительные слова показались пустыми и даже содержащими упрек.
Я спала. Время было наполнено яркими картинами, в которых воображаемое тесно переплеталось с реальностью.
Нэнси входила в комнату и поднимала занавески, позволяя утреннему свету наполнить комнату; но уже в следующий миг снова опускала их, прикрывая зимние сквозняки и сумерки. Дождь стучал и барабанил по стеклу, ветер выл и стенал, метаясь под карнизом, словно чья-то душа, оказавшаяся в ловушке. Нэнси приходила снова и снова. Она то растапливала огонь в небольшом черном камине, то оставляла на тумбочке поднос, которым мама пыталась соблазнить меня, предлагая размягченный в молоке хлеб или чашки с жидким безвкусным бульоном. Иногда они обе помогали мне встать с постели, после чего я сидела в мягком теплом кресле у камина, наблюдая, как они аккуратно меняют простыни, чувствуя мягкие освежающие прикосновения ткани к моей коже, когда они обтирали мое тело влажным полотенцем, и то, как они расчесывают мои слипшиеся от пота волосы. Иногда в теплые, освещенные свечой часы, когда мама сидела и читала; или приходила кухарка и, целуя меня в щеку, выражала свое неудовольствие тем, что я лежу так низко, напевала сладкие песни, успокаивавшие и обволакивавшие меня своим теплом, я ощущала себя в безопасности.
Кажется, всего раз или два в мою комнату заходил он и просил выпить еще немного лекарства. В стакане было что-то сладкое; что-то, что поможет мне восстановиться. По крайней мере, тогда у меня хотя бы хватило сил, чтобы отказаться и наброситься на него, требуя, чтобы он ушел. Я видела, как он выронил стакан и напиток разлился по полу. Мама, раздраженная и обеспокоенная, поднялась со стула и последовала за ним в прихожую, но прежде чем коснуться медной ручки двери, она сказала:
— Как ты можешь быть настолько грубой и неблагодарной? Только Грэгори и я беспокоимся о твоем здоровье и пытаемся восстановить тебе память!
Она покраснела, повернулась и вышла.
Я упала обратно на подушки, яростно крича им вслед:
— Никогда больше не позволяй этому человеку приближаться к моей комнате…
Мой голос с каждым словом слабел, пока не перешел в рыдающий хрип, хотя звуки шагов на лестнице давно стихли.
Нэнси, закончив убирать с пола осколки, оцепенев, стояла рядом со мной. Она широко открыла рот, а ее щеки покраснели и стали одного цвета с выбившимися из-под чепчика локонами. В одной руке Ненси держала поднос, полный осколков, а другую протянула ко мне. Но я проигнорировала этот дружеский жест и, не замечая боль в ее глазах, выпалила:
— Нэнси, уйди. Просто выйди и оставь меня в покое! — зарывшись лицом в подушку, я все же услышала, как она вышла, мягко прикрыв за собой дверь.
Намного позднее, когда в доме все стихло, незаметно подступила тьма, которая заполнила каждый угол, каждую щелочку. Мне показалось, что я слышу, как мама стелит постель в комнате этажом ниже. Входная дверь громко хлопнула — вероятно, это ушел Тилсбери. Затем Нэнси поднялась в свою комнату, ее поступь была особенно тяжелой, и казалось, что девушка устала больше обычного. Никто не потревожил меня этим вечером. Даже мама не пришла, чтобы пожелать мне спокойной ночи. Наконец, уставшая и полная жалости к самой себе, я провалилась в глубокий сон.
Я проснулась от охватившего меня чувства необычной тревоги. В комнате было темно, как в чулане, и я ничего не видела. Я услышала какой-то странный шорох. Я попыталась встать и внезапно почувствовала в руке резкую боль: кто-то сделал мне укол. Я хотела закричать, но большая холодная ладонь зажала мне рот и нос так, что я чуть было не задохнулась. Я услышала низкий и грубый голос:
— Слушай внимательно, Алиса. Твоя мама спит внизу. Я уверяю тебя, что этим вечером ее ничто не разбудит. А Нэнси знает свое место очень хорошо, так что бессмысленно даже пытаться кричать. Понятно?