Байки негевского бабайки. Том 3. Проза - Пиня Копман

притихло ненадолго. Ведь здесь почти в каждой семье море забрало хоть одного мужчину. Но моряки не умеют долго грустить. Снова заиграл оркестрик, и Анна снова танцевала с длинноволосым геем.

Когда часы на замковой башне пробили полночь, я сказал, что пора домой. Анна, разгоряченная и веселая, пожала плечами , потом взялась за спинку моей коляски, и покатила меня к дому. Георгиос плелся сзади.

Дома она сразу направилась в ванную, а я перебрался в свое кресло у камина и взял в руки Моммзена. Анна вышла из ванной в махровом халате, с полотенцем, обернутым как тюрбан вокруг головы. Увидев меня в кресле, запротестовала:

– Ты уже три ночи провел в кресле! В конце концов, это невежливо. Я молодая и здоровая…, – тут она запнулась, потому что сказать: «А ты старый калека» постеснялась, – и мне тоже хочется ночевать в кресле! – закончила весело. У меня почему-то не было сил возражать. Я принял душ, переоделся в пижаму и улегся в постель, а она котенком свернулась в кресле.

Заснул я сразу, но спал плохо. Моя любимая вместе с теплоходом уходила под воду, а я стоял на берегу, по колено в песке, и никак не мог вытащить ноги, чтобы броситься к ней на помощь. Проснулся еще затемно. Меня била дрожь. Было очень холодно, хотя я лежал под пуховым одеялом. Похоже, вернулась та болезнь, которая изводила меня зимой. Я зажег лампу на столике при кровати, перебрался в коляску и покатил в кухню. Выпил аспирин, стакан чаю. Потом натянул толстый вязанный свитер, и снова улегся. Мне удалось достаточно быстро заснуть, и снова я видел кошмары. Море. Я сижу в лодке, которая медленно погружается в воду. Я ладонями вычерпываю воду, а она все прибывает. Берег виден, он совсем недалеко. Но я не могу взяться за весла и грести, потому что нужно вычерпывать воду…

– Иоанн! Проснитесь!

Я просыпаюсь. Уже день. И у моей постели доктор Петр. Круто же меня прихватило! Оказывается, утром Анна проснулась от моих криков. Меня трясло крупной дрожью, она испугалась и побежала в булочную за Георгиосом. Тот позвал врача. Доктор Петр, осмотрев меня сказал, что это та же болезнь, названия которой я так и не запомнил. Приступы будут повторяться, так что нужно полежать пару дней в постели. Выписал мне какую-то микстуру, посоветовал растираться акульим жиром. А когда начну выбираться из дому, поменьше бывать на открытом солнце.

Когда доктор ушел, я попросил Анну позвать Георгиоса.

– Сынок, – сказал я ему, – я сдаю тебе вахту. И ты знай, если болезнь меня одолеет, то все распоряжения в большой шкатулке с документами в книжном шкафу. Ты станешь хозяином булочной и этого дома, и счета в банке. Я там указал, что прошу похоронить меня в море. Ты сам знаешь, как это сделать. И если Анна еще будет здесь… ты ведь поможешь ей? Ей нужно помочь! (Что-то из Вальтера Скотта, или даже еще хуже – Корнеля… Но публика отреагировала и почти заплакала)

– Помогу, Иоанн! Конечно, я помогу Анне! Только это все зря. Ты же несерьезно? Не такая у тебя страшная болезнь! Доктор Петр говорил, что от нее совсем немногие умирают. И только старики, а тебе еще и сорока пяти нет.

При этом он посмотрел на Анну так, будто это она была виновата в моей болезни, а не проклятый ДЦП.

Анна, в свою очередь, переводила удивленный взгляд с Георгиоса на меня. Она, наверно, думала, что мне не меньше шестидесяти. Болезни не красят!

Потом я, наверно, заснул, потому что, открыв глаза увидел только Анну.

– А где Георгиос?

– Ушел в булочную. Я сама за тобой поухаживаю. Я тут сварила бульон, и думаю, что тебе пора поесть.

Это была хорошая идея, но приступ еще не прошел. Меня колотило крупной дрожью, так, что зубы стучали. И чашку с бульоном я не мог удержать. Убедившись в этом, Анна покормила меня с ложечки, как маленького мальчика. Потом я опять забылся. Очнулся, когда за окном уже стемнело. Приступ прошел, только слабость осталась.

Анна сидела в кресле и что-то читала.

– Георгиос приходил. В булочной все в порядке. Он придет завтра с утра и принесет акулий жир. Его, оказывается, можно купить только у старого рыбака, которого называют Катраном. Этот Катран сегодня ночью вернется с уловом, и приготовит акулий жир, потому что для растираний он должен быть совершенно свежий, а еще он помогает от язвы и при высоком давлении, только тогда его нужно пить.

Она рассказывала вещи, которые я давно знал, но мне было приятно слушать ее болтовню. Потом я почувствовал страстное желание облегчиться. И подумал, что лучше бы на ее месте был Георгиос. Мы же не модернисты какие-нибудь, чтобы испражняться на сцене!

– Красавица, помоги мне забраться в коляску! – пробормотал я, умоляя в душе, чтобы только она не стала расспрашивать: «Зачем?»

Она промолчала. Тактичная. Я сделал то, что хотел, кое-как сполоснулся под душем.

Растереть конечности камфорой я уже не мог. Сил не было.

И вновь утро. Меня разбудили голоса. Георгиос и Анна возбужденно говорили о чем-то на кухне. Кажется, ругались. Я позвал: «Георгиос!»

Он зашел. Красный, очень смущенный.

– Георгиос, сынок! Ты ведь обещал заботится об Анне, а не ругаться с ней.

– Она не хочет, чтобы я оставался с тобой! Она говорит, что сама может за тобой ухаживать. А я ей объяснял, что есть случаи, когда мужчина должен помогать мужчине. Посрать, например.

Георгиос вообще-то вежливый малый, но он из рыбацкого квартала. Здесь в выражениях не стесняются, и вещи называют своими именами.

Тут выскочила из кухни Анна – пунцовая, и какая-то взъерошенная.

– А я говорю, что нет таких случаев. Я все прошлое лето проработала сиделкой в приюте для слабоумных и престарелых. Нет таких случаев! Я лучше него могу и судно подать, и член обмыть и жопу подтереть!

Вот от нее-то я таких выражений не ожидал! Хотя, если подумать, реализм в искусстве, великий Феллини…

– И парализованные ноги камфорой растереть умею лучше него! Я ведь знаю, что тебе надо!

Но тут меня опять начало трясти, и я отключился. Пришел в себя – Георгиоса нет, Анна дремлет в кресле. Я пытался встать, перебраться в коляску, но тут она проснулась.

– Иоанн! Я ведь не шутила. Георгиос принес судно, одолжил у соседки. Ты не вздумай сам дергаться. Я действительно все сделаю. И подам, и вытру, и обмою. Ты только скажи.

– Успеешь