Байки негевского бабайки. Том 3. Проза - Пиня Копман

класс уже ждет с нетерпением. Нельзя спать в такой день!

Анна проснулась легко, вскочила с кровати и умчалась в ванную. Когда она вышла оттуда, я ощутил чувство, похожее на гордость. Мне не довелось стать отцом, но, думаю, что именно так себя чувствуют отцы, выводящие красавицу-дочь в свет. (Лев Гурыч Синичкин, привет!) Хотя мне Анна даже не племянница.

– Пошли, красавица. Ты позавтракаешь в городе. Сегодня весь он у твоих ног.

И мы пошли. То есть опять же, она пошла, а я покатил. Через десять минут мы были у порога моей булочной. Я позвал Георгиоса.

– Сынок, это моя племянница. Ее зовут Анна, и она поживет у меня какое-то время.

У нее неприятности там, в большом мире, ее хотели забрать себе нехорошие парни. Поэтому она и приехала ко мне. Хлыст и Грузин обещали, что у нас она будет в безопасности. Но ты с ней погуляй по городу. Представь ее людям. Пусть все знают, какую жемчужину мы забрали у нехороших парней. Ты возьми вчерашнюю выручку, чтоб вы могли перекусить, да и прикупить чего-нибудь, что она захочет.

Они ушли, а я весь день провел за прилавком.

Когда я прикатил домой, Анны еще не было. Я сидел в кресле, держал в руках «Записки о Галльской войне», но читать не мог.

Окно было приоткрыто, и я хорошо слышал в ночной тишине музыку и смех из Веселого квартала. Вот принципиально не буду о ней думать!

Они пришли далеко за полночь. Еще издали был слышен ее смех, потом она запела что-то. Георгиос пытался ее утихомирить, Боже, да она пьяна! Упала! Они завозились у входной двери. Георгиос хотел уйти, но она, видно, совсем не держалась на ногах. Он затащил ее в дом, и, как мешок, бросил на кровать. Я молчал, и пристально смотрел на него. Мальчик был очень смущен.

– Иоанн, она просто очень устала. Мы обошли весь город, и теперь каждый нищий и каждый лавочник знают ее в лицо. А потом сидели в кабачке у Остапа. Выпили совсем чуть-чуть вина. Она танцевала без конца, очень понравилась Остапу, и он сам угостил нас украинской горилкой с перцем. Ее просто от усталости развезло.

Георгиос всегда говорил правду. Ну что ж! После того, что эта девочка пережила, она могла расслабиться.

Остаток ночи я без сна провел в кресле. Спокойное течение жизни нарушилось, и я еще не знал, стоит ли об этом жалеть. Я ведь, кажется, хотел именно покоя?

Утром я покатил в булочную, когда она еще спала. Ничего. Пусть проспится.

После полудня послал Георгиоса со свежими булочками к себе домой. Он вскоре вернулся, и сказал, что Анна только проснулась, передала за булочки «Спасибо», и обещала чуть позднее подойти в булочную.

А потом она пришла. Я сперва и не узнал ее. В булочную вошла суперзвезда. Шикарное, облегающее, открытое красное платье, красная широкополая шляпа с тонкой черной лентой, тонкие черные туфельки на высоком каблуке с крошечными красными камушками и такая же черная с красными камушками сумочка. И большие черные очки, тоже с крошечными красными камушками. Но главное – фигура, походка. Это действительно была звезда. Королева подиума. Оказывается, они с Георгиосом вчера купили ей эти шмотки в лучшем магазине города. Сюрприз мне делали. По этому поводу мы закрыли булочную раньше обычного, и пошли кутить к Остапу. Мне тоже хотелось расслабиться. На двери я повесил объявление: «Желающие выпить за мой счет, милости прошу к Остапу»

Остап – мой приятель. Мы с ним иногда играем в шахматы. Он бывший моряк, и у него одна рука. Вторую когда-то отгрызла акула. В летнюю пору Остап выставляет столики на площадь перед своим кабачком. У него не так изысканно, как в ресторанах и барах Веселого квартала, но его жена замечательно готовит рыбные блюда, цены доступны, а маленький оркестрик знает бесконечное количество мелодий. В этот вечер у него было людно. Анна была безусловной королевой. С музыкантов пот лил в три ручья, а она, не уставая, танцевала каждый танец. Сам Остап сплясал с ней горячую самбу. Эта девочка, которой и 18-и то не было, влюбила в себя всех. Я видел, как Шкворень, один из людей Хлыста, увел в темноту двух здоровенных моряков, которые особо рьяно к ней приставали. Обратно они вернулись поврозь. Моряки притихли, быстро расплатились и ушли. Шкворень умел убеждать. А Анна все танцевала. Георгиос выбился из сил. Только красивый невысокий паренек с длинной черной гривой держался с ней наравне. Судя по говорку – голубой. Ну и пусть! У нас здесь демократия и плюрализм.

Поздно вечером подошел сын Остапа, сам моряк. Его попросили спеть, и он взял в руки гитару, и запел красивым, высоким голосом:

Прощай, родная. К черту грусть!

Не стой у пирса сиротливо.

Я может быть к тебе вернусь.

В полночный час с волной прилива.

Я вернусь! Я вернусь! Я вернусь!

Я вернусь, и насмешливым глазом

Будет солнце блестеть в небесах

Будут чайки лететь и рыдать над баркасом

Будет ветер гудеть в парусах

А если даже не вернусь,

Не так уж велика потеря

Пусть ты взгрустнешь разок и пусть

Другой не ждет в тот день за дверью

Ну и пусть. Ну и пусть. Ну и пусть.

Ну и пусть. Пусть насмешливым глазом

Будет солнце блестеть в небесах

Будут чайки лететь и рыдать над баркасом

Будет ветер гудеть в парусах.

Нас проклял Бог и царь морской,

Забрав навечно наши души,

И в море вновь глядим с тоской,

Едва ступив ногой на сушу.

Бог морской, царь морской, черт морской.

Черт возьми, ведь насмешливым глазом,

Будет солнце блестеть в небесах

Будут чайки лететь и рыдать над баркасом

Будет ветер гудеть в парусах.

Прощай, родная, не грусти

Пусть ветер крут, и мачты гнутся

Ведь, чтобы в море вновь уйти

Сперва должны домой вернуться.

Чтоб уйти. Чтоб уйти. Чтоб уйти.

Вновь уйду, и насмешливым глазом

Будет солнце блестеть в небесах

Будут чайки лететь и рыдать над баркасом

Будет ветер гудеть в парусах.

Пусть будет сын всегда с тобой

Пускай цветет за домом слива,

Ты жди, что вынесет прибой

В полночный час с волной прилива.

Нам с тобой, нам с тобой, нам с тобой.

Нам с тобою насмешливым глазом

Будет солнце блестеть в небесах

Будут чайки лететь и рыдать над баркасом

Будет ветер гудеть в парусах.

Веселье