Ворлок из Гардарики - Владислав Русанов

Выбрался отец богов в змеином обличье на волю, обернулся орлом и помчался в Асгард. Но от йотунов так просто не убежать. Суттунг, обнаружив пропажу, догадался, чьих рук дело это хитроумное похищение. Великан превратился в орла, настолько же превосходящего размерами обычных птиц, как и сам Суттунг – людей и асов. Долго он гнался за Одином и загонял его настолько, что бог проглотил часть меда, который до того удерживал в зобу. Но все-таки он спасся, оставив йотуна ни с чем, и в Асгарде отрыгнул мед в большую чашу, которую на радостях приволокли прочие боги. Они не стали прятать волшебный напиток, а отдали его людям. С тех пор о всяком поэте говорят, что он вкусил меда Одина. А та часть меда мудрости, что попала в желудок бога, летевшего в облике орла, вышла из-под птичьего хвоста пометом. Говорят, те, кто спутал его с истинным медом, стали плохими скальдами. Они, как ни стараются, не могут подобрать нужных слов в строку. На пиру воины смеются над их потугами. Так и ходят они среди людей, обиженные, злые, уверенные в собственном величии.

В завершение рассказа Сигурда Хродгейр сказал вису, вызвавшую веселый смех среди хирдманов:

Буром бурил БёльверкВежу ветра света,Меру меда метилПригубить рта притвором.Капли капал щедроКаждому по мере,Клал – кому от клюва,Прочим из-под перьев.

После этого Черный Скальд пояснил новгородцу, что висой называется стихотворение из восьми строчек, сложенных по особым законам. Размер, которым пишут висы, называется дротткветт.[23] В строках дротткветта должны повторяться звуки, это придает стихам неповторимую красоту и своеобразие. Как, например, строкам, принадлежащим самому Харальду Суровому. Их он слагал, будучи еще простым морским разбойником, наводящим ужас на побережья Средиземного моря:

Конь скакал дубовыйКилем круг Сикилии.Рыжая и ражаяРысь морская рыскала.[24]

А связывать строки в висе рифмами совсем не обязательно. Рифмы в дортткветте могут быть и внутри строки. Так даже красивее.

Сложность и красота творений скальдов определяется не только внутренними рифмами и чередованием звуков. Немало в этом помогают хейти и кеннинги. Что это за штуки такие и с чем их едят, пришлось объяснять долго.

На самом деле хейти – это замена одного названия или имени другим названием или именем. Например, имена Тора и Перуна Хродгейр заменил словом «Молниеметатели». А Одина мог бы назвать Высоким, Вещим, Хрофтом, Одноглазым… Ну, у отца богов много имен, всех не перечислишь. Загадывать хейти и разгадывать их могут лишь те, кто в легендах и преданиях викингов чувствует себя как рыба в воде.

Кеннинг предполагает замену одного слова несколькими, иносказательно описывающими главные свойства того предмета или живого существа, о котором идет речь. Нередко кеннинги позволяют избежать повторения слов в висе. Скажем, путь китов – море, поле волн – тоже море, да и поле Ньёрдово – тоже море. А вот в висах Харальда и конь дубовый, и рысь морская – корабль викингов, дреки.[25] Часто используются привычные кеннинги: ясень битвы – воин, огонь раны – меч, Фрейя злата – женщина. Но настоящий скальд, пояснял Хродгейр, тот самый, вкусивший истинного меда поэзии, а не из орлиной задницы, старается придумывать свои. Каждый раз новые, и каждый раз все больше и больше – на взгляд Вратко – запутаннее. Кеннинг может быть не только двухступенчатый, а и трех, и четырех, и больше… В общем, сколько душе угодно, и кому как умение поэтическое позволяет.

– А зачем вам, воинам, нужны эти стихи? – спросил новгородец и тут же пожалел, заметив, как напряглись лица викингов. Не обидеть бы неосторожным словом…

Но Хродгейр и Сигурд переглянулись. Предводитель улыбнулся, сверкнув белыми зубами из-под смоляных усов.

– Видишь его? – спросил он, отстегивая от пояса широкий боевой нож, заключенный в деревянные ножны.

– Вижу.

Парень принял оружие, провел пальцем по узорам, вырезанным неизвестным умельцем. Вдоль ножен среди листвы и цветов крались неведомые звери, похожие на котов, только более зубастые и когтистые. Пардусы, догадался Вратко. Он слышал об этих зверях от того же араба Абдул Равшана. Если верить рассказам гостя с юга, нет на земле тварей более быстрых, чем они. Стрелу в полете догоняют.

– Скажи, если бы ножны были простыми, не украшенными, этот нож резал бы хуже? – вроде бы невинно поинтересовался Хродгейр, но Вратко сразу заподозрил подвох.

– Нет, конечно же… – Он вытащил клинок из ножен на два пальца. Хорошая сталь, буровато-серая, в разводах. – Режет нож или нет, вообще не зависит от ножен. А уж тем паче от рисунков на них.

– Верно. И вкус вина одинаковый, хоть его пить из глиняной кружки, хоть из серебряного кубка.

– Так почему же…

– А это я спросить хотел. Почему люди украшают изделия рук своих? От нечего делать?

– Нет… – Вратко покачал головой.

– Чтобы продать подороже?

– Ну…

Хродгейр рассмеялся:

– Хочешь сказать, и для этого тоже? Не стану спорить. Верно. Но согласись: приятнее взять в руки тонко вылепленный горшок с веселеньким узором по краю, чем грубую, кое-как сляпанную поделку? Можно заколоть плащ обычной железкой, а можно фибулой, сделанной рукой искусного мастера. Можно подпоясываться веревкой, а можно пояском из тисненой кожи. Мне продолжать?

Вратко покачал головой:

– Не надо. Я, кажется, все уже понял.

– Вот и молодец. Я же вижу, ты способен чувствовать красоту. Не каждому человеку это дано.

– А мне дано? Так, выходит? – прищурился новгородец. Сам он не ощущал в себе никакой тяги к прекрасному. Силы, чтобы самому творить красоту, он не слышал тем более. Вот любопытство – да. Как всегда, столкнувшись с чем-то новым, он хотел познать тайну сложения скальдовых стихов. Ну, по крайней мере, разобраться подробно – что да как.

– Тебе дано. И не спорь. Я ведь – скальд. Мне многое видно из того, что нельзя словами объяснить.

– Ты слушай Хродгейра, – вмешался Сигурд. – К его словам Торир Злая Секира прислушивается. И сам Харальд Суровый порой – тоже.

– Не хвали, а то захвалишь, – отмахнулся предводитель викингов.

– Я лишнего не скажу. Ты ж меня знаешь, Хродгейр. Я просто хочу мальчонке пояснить: ни у кого на лбу печати нет… От Одина или от Белого Бога христиан, это не важно, раз ее все равно нет. Многие всю жизнь пыжатся, чтобы научиться висы складывать, а нет… не выходит. – Старик вздохнул. – Вот меня взять, к примеру. Вроде бы все выучил, что надо – и как слоги считать, и как кеннинги подбирать, и поболтать люблю, не обидел Один… А висы слагать – никак! Не выходит, хоть ты тресни…

– Выходит, не оттуда ты хлебнул? – весело крикнул Олаф, оборачиваясь через плечо – хирдманы ни на миг не прерывали размеренной гребли, но слышали все. – Из-под хвоста, получается?

– Не получается! – ничуть не обиделся Сигурд. Он улыбнулся, показывая две черные дырки на месте передних зубов. – Тот хлебнул из-под хвоста, кто, умением не обладая, все-таки тужится что-то из себя показать. А я, когда понял, что скальд из меня не выйдет, успокоился. Ты же, Олаф, тоже вис не слагаешь?

– Не слагаю! – радостно ответил здоровяк.

– Значит, ты тоже из-под хвоста хлебнул?

Викинг аж поперхнулся. Хотел что-то гневно ответить, но закашлялся.

– Лучше быть викингом не из числа первых, чем скальдом из числа последних! – провозгласил Сигурд, поднимая к серому небу палец с обломанным ногтем.

Осадив Олафа, старик победно посмотрел по сторонам и сказал, обращаясь к Вратко:

– А ты, паренек, можешь счастья попытать. Проси Хродгейра, чтобы в ученики тебя взял.

Словен посмотрел на норвежцев недоверчиво. Вот еще придумали – учиться вирши складывать. Занятие ли это для настоящего мужчины? Но если посмотреть на Черного Скальда, выходит, занятие, ничем не ущемляющее достоинство. И меч на поясе, и меткое слово на языке. И, судя по тому, что прочие викинги почитают его за вождя, мастерски управлялся Хродгейр не только со словами и строчками.

– Ну, уж и не знаю, выйдет ли… – нерешительно промямлил Вратко.

– А я тебя сейчас испытаю, – ухмыльнулся Хродгейр. – Что кеннингом называется – уяснил?

– Ну, вроде как…

– Не «вроде», а уяснил или нет? Я спрашиваю.

– Уяснил, уяснил…

– Так подбери мне кеннинг на слово «море».

– Ну, так чего тут сложного? Путь китов. Дорога Ньёрда.

– Это ты взял известные. А ты свой подбери. Такой, чтобы никто до тебя не использовал.

– Новый?

– Новый, новый. Давай, потрудись, Подарок Ньёрда.

– Ну…

Олаф, сидевший на первой скамье справа, снова повернулся:

– Давай, парень! Покажи, на что ты способен! Или я зря порты из-за тебя мочил?

Викинги заржали.

Вратко приподнялся, выглядывая за борт. Зундов пролив волновался. Еще не буря, но уже преддверие ее. Если бы не привычка новгородца путешествовать на ладьях по морю Нево да не поход с германцем Гюнтером по Варяжскому морю, то его выворотило бы от качки. А так – ничего, вроде бы притерпелся.