Зверя зависимость (СИ) - Вечер Ляна

Работодатель мой не предупреждал, что ангелочек с ним работает. Хорошо, что я не бахнул днём. Пьяным, конечно, на работу не поехал бы, но для разогрева мог. Вонял бы на весь салон, а ангелочек алкашей не любит. Это я тоже помню.

Ангелина оборачивается, прежде чем зайти в дом, и я ловлю её взгляд. Она смущается, не попадает ключом в скважину. Смешная.

Но что у неё, мать-перемать, с лицом?!

Скула припухшая, синяк и царапины… Утром этого не было. Если её сестра так разукрасила, я это курве башку откручу, пох*р, что баба.

— Надо генераторы заправить, — Жека хлопает крышкой багажника. — Гелик сейчас еду готовить будет для нас и гостей, — смотрит на наручные часы. — Скоро приедут.

— Жек, а что у тебя с ней? — достаю сигарету, прикуриваю.

— С кем?

— С Ангелиной.

— Не понял.

Непонятливый, бл*, какой! Когда я в тачку садился, ангелочек к нему нехреново так прижималась и ещё щёку ему лобызала. Я дурной, но не слепой.

Смотрю на Жекин правый безымянный палец с кольцом и вспоминаю мадам, которая полдороги безбожно выносила ему мозг по телефону. Качественно так, пока сотовая связь не сделала ручкой. Женат… Хотя жена вообще не панацея от любовницы. Мозг плавится от мыслей. Мне неприятно думать, что Жека катит яйца к ангелочку…

— Забей, — я хлопаю работодателя по плечу, тушу сигарету кроссовком и поднимаю канистры с топливом. — Показывай фронт работ.

Идём за дом к сараю, Жека вытаскивает генераторы. Всё молча. Он напрягается, но и я напрягаюсь. Бешусь даже. На хрена под дурака косить? Он волчара не маленький. Прямо скажем, мужик взрослый.

— Слушай, Рамиль, — выдыхает Жека, — я, конечно, не бессмертный, но спросить должен. Ты на Ангелину глаз положил?

— Про не бессмертного ты верно заметил. Аккуратнее на поворотах, — щурюсь недобро.

— Геля мне как сестра, — смотрит в глаза мне. Решительный, смелый.

Ухмыляюсь. Красавчик, чо. У меня тоже есть сестрёнка.

— Выдыхай, Жек, — смеюсь, глядя, как он надулся, приготовившись защищать ангелочка от моих катящихся яиц. — Такую девушку обижать — грех.

И Жека выдыхает. Стычка с альфой, пусть даже с таким как я, для него хорошим не закончится.

— Грех обижать, да, — кивает. — Я рад, что ты это понимаешь.

— Я — да, а тот, кто ей лицо испортил — нет.

— Наташка, — Жека хмурится. — Тварь. Не первый раз уже руки распускает.

— Почему не заступился?

— Я полез как-то… Ко мне потом братки приезжали, по девяностым экскурсию устроили. Чуть коттедж мне не спалили тогда. Я бы и сейчас поговорил с ней… — мнётся. Видно, что ему не по себе. — Жена у меня беременная…

— Я понял, не оправдывайся, — киваю.

Супротив братков с брюхатой бабой за спиной в Падалках не разгуляешься. Особенно, если ты волк-одиночка. Тут и говорить нечего.

— Я Геле говорил — поехали к ментам, заяву напишешь, но она боится. Натаха стрельнутая на всю башку.

Страшная женщина эта Наталья. Всех запугала — и сестру, и соседа-оборотня. Просто дон мафиози в юбке. Хорошо, что мне бояться не хрен — ни бабы у меня беременной, ни коттеджа в Падалках, а до столицы местным браткам далеко. И убеждать я умею.

Мы с Жекой заправляем и заводим генераторы, он коротко инструктирует меня насчёт общения с гостями и топает в лес обходить владения. Бомжи из Падалок тут часто прогуливаются, приходится гонять. Я ещё минут пять курю и задумчиво смотрю на сумки с хавкой, которые надо занести в кухню.

Хочется мне соседочку, хоть тресни, и сопротивляться желанию становится всё сложнее. Беру сумки, выдыхаю и иду… к ней.

Стою на пороге кухни, держу в руках пакеты с едой и смотрю на ангелочка. Она меня не замечает, мурлыкает какую-то мелодию, нарезая цукини. Встаёт на носочки, тянется к навесному шкафчику за солонкой, а я зависаю, глядя на тоненькие пальчики — изящные, нежные. Облизать бы их, всю её облизать…

Буйная фантазия рисует, как Геля обхватывает мой член ладошкой и, прикусив губу, смущённо краснеет, а кулачёк её сжимается сильнее, и водит она им по стволу… вверх-вниз, вверх-вниз.

Невольно издаю низкий похотливый рык, и соседочка моя вздрагивает.

— Продукты, — демонстрирую ей пакеты и ковыляю не слишком уверенной походкой к столу. Стояк мешает.

— Сюда ставь, — она торопливо убирает со столешницы лишнюю посуду, освобождая место для сумок.

Снова тянет длинные волосы на лицо, пытаясь закрыть от меня царапины. А я представляю, как возьму её сестричку за горло и объясню ей доходчиво, что ангелов обижать — грех.

— А ну-ка, кнопка, присядь, — подхватываю соседочку под упругую попку и усаживаю на стол.

Пищит чего-то, отбиваться пытается. Приходится зафиксировать её колени между своих бёдер, а хрупкие запястья сковать пятернёй. Молчим, в глаза друг другу смотрим. Осторожно убираю локоны за ушко ангела и разглядываю ссадины. Она сопит сердито, губки поджала.

— Пусти меня, — дёргается, не даёт прикоснуться к лицу.

— Я полечу только, кнопка.

— Дядя, ты доктор? — язвит и с вызовом на меня смотрит.

Иголка острая. Так и норовит уколоть, а я толстокожий — меня заводит. Дядя альфа себе раны сто раз зализывал и тебя сейчас полечит. Во рту собирается слюна, я как неделю голодом сидел… Её хочу. Дурею от запаха соседочки — роза настоящая, не срезанная…

Наклоняюсь к ангелочку, а она скулит от страха, жмурится и сжимается тугой пружинкой. Смачно облизываю ссадины, и язык немеет, а во рту остаётся её вкус — нежный, как молочная карамель. Размазываю языком по нёбу эту сладость, и уносит меня быстрее и качественнее, чем от дури. Не соображая, что делаю, кусаю нежную шейку и выпускаю её запястья из хватки. Лапы скользят по тонкому девичьему телу, а она — вот же чёрт возьми! — ко мне льнёт и пальчиками несмело за плечи хватается.

Ещё хочешь? Больше тебе надо, ангел непорочный?..

— На меня смотри, — рычу.

Сил держаться нет. В паху ломит с болью, яйца горят.

Ангелочек послушно распахивает глаза, а в них туман и ноль понимания ситуации. Я сам соображаю плохо. Раскладываю её на столе, наваливаюсь сверху. Какая она… Какая! Сердце ухает, скулы сводит от её вкуса. Охренеть просто! И я хренею — рыча, прикусываю через ткань футболки твёрдые соски, а она выгибается в моих руках. Задыхается, стонет — посеяла где-то, ангел мой, нимб. Мягкая, податливая, как пластилин. Бери и лепи из неё любую эротическую фантазию, но это же моя соседочка-язвочка…

— Пусти, сволочь… — шипит, а сама пальчики мне в волосы запустила и на себя тянет.

И губки сладкие пересохшие облизывает. Поцелуя хочет. Такого, чтобы вырубил остатки сомнений. Потому что есть они у неё… Есть. Кусаю её плечики, зацеловываю ключицы, а ротик не трогаю. Пусть помучается, ещё больше захочет. А у самого уже всё… Мотор в груди не тарахтит, сдох от перегрева.

— Жек-а-а!

— Евгений!

С улицы орут…

Мы с ангелом застываем, тяжело дыша. У меня в штанах дымит, и закончить нельзя. Твою мать! Гости приехали, хозяина зовут, а хозяин где-то в лесу шарится. Ещё минутку так полежим, и застукают нас здесь на горячем.

Стягиваю Ангелину со стола, на ноги аккуратно ставлю, а они её не держат. Цепляется за меня и ругается шёпотом. Крепко так… И тут меня кроет — целую её жарко, жадно, раскрывая мягкие губы языком. Дядя альфа умеет. Соседочка висит на мне и стонет, а я мну упругую задницу лапами и прижимаю к себе тесно. Почувствуй, зараза, что с мужиком натворила… Чтоб этих гостей черти в лес утащили!

— Всё, я встречать пошёл, — хриплю ей в губы.

Быстро поправляю подранную сползшую с её плеча футболку, приглаживаю растрёпанные локоны и ещё раз целую — быстро, но крепко, и выхожу из кухни.

Глава 7

Стою у стола в кухне и натягиваю на плечо футболку. Она упорно сползает…

Это что сейчас такое было?!

Трогаю пальцами искусанные губы, а между ног всё сладко воет, сжимается и… влажно. И ягодицы ноют. Чёрт! Ну, сосед! Злюсь и дрожу. Наверное, от злости дрожу. Футболка на мне превратилась в тряпку. Ужас какой! Ощупываю себя — цела вроде. Он меня жамкал — кости хрустели. Синяки от его пальцев останутся.