Конец денег - А. Мануйлов

Стоит отметить и еще один факт – деньги, как и язык, являются активом, однако язык достается субъекту бесплатно (речь идет о родном языке), в отличие от денег, которые не принадлежат априори субъекту. С этой точки зрения нагляден пример того, как оценивается тот или иной актив в обществе. Инстинкт – один из наиболее парадоксальных феноменов в человеке. С одной стороны, его ценность принижается, потому что это знание не является приобретенным, а заложено в нас с рождением, с другой стороны, инстинктам невозможно научиться, их можно только развить. Еще одним фактором, объединяющим язык и деньги, является наличие определенных групп населения, сообществ, имеющих как свой язык, так и собственные альтернативные валюты (профессиональные языки, к примеру, язык шахтеров, журналистов; языки субкультур, к примеру, хипстеров; валюта Time Dollars, Community Service Dollars, LETS и др.). Тем не менее в обоих случаях речь не идет о создании другого языка или принципиально новых платежных средств (на смену денег приходит другой эквивалент), и специфические языковые отклонения, и новые валюты так или иначе вписаны в текущие процессы, контекст развития цивилизации и остаются как частью языковой системы (речь об одном и том же языке), так и валютной. Индивидуальность языка, впрочем, как и индивидуальность денег, недостижима, потому как каждый субъект с рождения вынужден интегрироваться в систему законов, созданных еще до его рождения; он вынужден отказаться от своей индивидуальности, чтобы выжить.

«Язык, согласно формуле Вайнрайха, это по существу „неоднородная реальность“. Нет материнского языка, но есть захват власти языком, доминирующим в политическом многообразии. Язык устанавливается вокруг прихода, епархии или столицы»47.

В некотором смысле это проявление фашизма, о чем говорил Р. Барт при вступлении в должность заведующего кафедрой литературной семиологии в Коллеж де Франс48. И даже художественный текст, экспериментальный по своей сути, сохраняет связь на разных уровнях с общепринятым и общеупотребляемым языком. Существует большое количество языковых экспериментов, многие из которых можно отнести к шедеврам мировой литературы (например, «Поминки по Финнегану» Д. Джойса). Но начать стоит с хрестоматийного примера академика Л. В. Щербы:

«Гло́кая ку́здра ште́ко будлану́ла бо́кра и курдя́чит бокрёнка»49.

Эта фраза составлена по всем принципам грамматики русского языка, только корневые морфемы заменены на бессвязные сочетания звуков. Однако общий смысл фразы все равно понятен: некое субъект женского пола что-то делает с другим субъектом мужского рода, а затем делает еще что-то с его детенышем. Подобные попытки создать фразы на индивидуальном языке принадлежали и Льюису Кэрроллу в «Алисе в Зазеркалье», лингвист Чарльз Фриз и Генри Аллан Грисон активно экспериментировали с языковой структурой. Людмила Петрушевская в цикле лингвистических сказок «Пуськи бятые» исследует языковые границы грамматики и смыслов. Это пример утопии – языковой индивидуальности, доведенной до предела:

«Сяпала Калуша с калушатами по напушке. И увазила бутявку, и волит:

– Калушата! Калушаточки! Бутявка!

Калушата присяпали и бутявку стрямкали. И подудонились.

А Калуша волит:

– Оее! Оее! Бутявка-то некузявая!

Калушатa бутявку вычучили.

Бутявка вздребезнулась, сопритюкнулась и усяпала с напушки.

А Калуша волит калушатам:

– Не трямкайте бутявок, бутявки любые и зюмо-зюмо некузявые. От бутявок

дудонятся.

А бутявка волит за напушкой:

– Калушата подудонились! Калушата подудонились! Зюмо некузявые! Пуськи бятые!»50

В качестве успешно интегрированной индивидуальности в общеупотребляемый язык можно привести пример авангардной поэзии начала XX века. Футуристы совершили попытку создать новый язык, но часто за основу брали старорусские корни. Велимир Хлебников активно использовал в своем творчестве изобретенные слова, придававшие нормативному языку определенную индивидуальность: «свиристели», «времиреи», «поюнна», «вабна» и т. д.

Там, где жили свиристели,Где качались тихо ели,Пролетели, улетелиСтая легких времирей.Где шумели тихо ели,Где поюны крик пропели,Пролетели, улетелиСтая легких времирей.В беспорядке диком теней,Где, как морок старых дней,Закружились, зазвенелиСтая легких времирей.Стая легких времирей!Ты поюнна и вабна,Душу ты пьянишь, как струны,В сердце входишь, как волна!Ну же, звонкие поюны,Славу легких времирей!51

В поэзии Игоря Северянина, к примеру, встречаются неологизмы, связанные с грамматическими экспериментами: «осенокошен», «онебесен», «онездешен» и пр.

В осенокошенном июлеИюль блестяще осенокошен.Ах, он уходит! Держи! Держи!Лежу на шелке зеленом пашен,Вокруг – блондинки, косички ржи.

О небо, небо! Твой путь воздушен!О поле, поле! Ты – грезы верфь!Я онебесен! Я онездешен!И бог мне равен, и равен червь!52

Стоит отметить, что подобные эксперименты характерны в основном для художественной речи, реже для науки, хотя каждый субъект в определенной степени внедряет собственные слова в речь, но это лишь малая часть его речи, в лучшем случае два-три десятка слов. Полноценно применить такой язык в обществе практически невозможно, потому как язык принадлежит одновременно всем (носителям) и каждому в отдельности, тогда как деньгами можно обладать только как потенциалом (возможность приобрести товар, услугу), в остальном они также принадлежат всем субъектам (например, белорусский рубль). К примеру, если валюта не котируется, то есть ее не признает определенная банковская система, как и не понимают язык, на котором разговаривают в определенном закрытом сообществе, она «умирает» (такой же процесс происходит и с языком), потому как не является общепризнанной. Данный процесс происходит вне зависимости от субъекта, который владеет языком, и которому принадлежат деньги, это слом в развитии валюты и языка, когда в их поля вмешивается власть, политика и экономика, что приводит в необратимым последствиям. Подобная схема реализуется и в репрессивной модели глобализации, способствующей исчезновению целых этносов (на грани исчезновения находятся каро в Африке, калам в Папуа-Новой Гвинее, гороко в Индонезии и др.). В некоторых случаях политическая и экономическая элита пользуется своим положением и присваивает язык, определенную валюту, либо создает новую. Например, глаголица вместо кириллицы как тайнопись53, валюты банкиров Италии XIII века, которые позднее вошли в обращение. Но в целом это касается лишь отдельно взятых языков и валют. Однако поле языка, как и поле денег, по-прежнему остается влиятельным, масштабы их распространения и роль остаются определяющими в жизни субъекта. И если носителем языка является лишь один человек, он исчезает, если валюта не ликвидна, она также выходит из оборота. Впрочем, с деньгами ситуация несколько отличается. Допустим, что товарообмена не существует, – необходимость в деньгах пропадает. В этом случае не важно, кто обладает деньгами (потенциалом), каким объемом. Подобная ситуация маловероятна, особенно в текущих условиях информационного взаимодействия между субъектами и государствами, зато она показательна.

Помимо схожих функций, деньги и язык обладают и определенными производными функциями, которые легко соотносятся друг с другом. Их можно обозначить как свойства, которые отвечают за то, как реализуются те или иные задачи в условиях конкретных экономических, политических и социальных процессов. Одной из главных производных функций денег является информационная функция. Она полностью реализуется в рамках экономического поля и действует на уровне банковской системы. Речь идет о центробанках, которые контролируют количество денег и пытаются влиять на скорость их обращения. По сути дела эта производная функция денег позволяет осуществлять в определенных пределах контроль над механизмом их распространения и распределения, однако сам механизм является частью поля денег, которые давно вышли из-под контроля институций (технология и изобретатель, ч. I, гл. II), и причина не в том, что количество инстанций численно увеличивается или улучшается их работа, дело в том, что деньги, будучи искусственным явлением человеческого интеллекта, его изобретением, постепенно начинают автономно развиваться, точно так же, как это происходит и с языком, который имманентен, а большинство языковых реформ, сводов правил, выпускаемых Академией Наук, являются лишь средством, влияющим в незначительной степени на язык и скорее зависящим от него, но не наоборот. В качестве примера можно привести архаизмы, тенденцию большинства языков к аналитизму и со временем меняющиеся грамматические правила. Язык наделен схожей производной функцией – функцией регулятора. В основном она направлена на осуществление контакта, на побуждение и запрет к действию, установление оппозиции власть-подчинение. Эта функция регулирует взаимодействие между носителями языка, позволяет определить роли в диалоге. Во многом она является основой социального дискурса, потому как способствует распределению ролей между субъектами (к примеру, национальный язык способствует формированию социума, в том числе в среде эмигрантов). Обе функции основаны на попытке регулировать развитие действительности, будь то языковая или финансовая реальность. Производительная функция денег влияет прежде всего на обращение денег и задействует их серьезное преимущество – ликвидность (учитывая, что возможно и накопление). Деньги не требуют серьезных ресурсов и снижают число оценочных операций, как средство накопления максимально ликвидны. К тому же деньги – общая счетная единица. С точки зрения производных функций языка с ней коррелирует номинативная функция. Эта функция является означающим, она соотносит вещи со словами (предметы называются словами), способствует накоплению субъективных знаний об объективном мире, которые в свою очередь со временем становятся объективными, после того как получают подтверждение в сообществе субъектов. Можно сказать, что данный актив также весьма ликвиден, но естественным образом уступает деньгам в этом компоненте. Данная функция, иными словами, способствует производству смыслов и их распространению. Означающее становится масштабнее означаемого. Эта языковая функция напрямую соотносится с регулирующей функцией денег, в рамках которой, к примеру, реализуется бюджетно-налоговая политика государства или денежно-кредитная (монетаризм). Сеньоражная производная функция денег стоит особняком, поскольку деньги изначально требуют монополизации производства, сами по себе являясь монополией центробанка, в то время как язык – это монополия коммуникации (в данном случае речь идет о глобальном понимании языка – язык программирования, язык символов и т. д.). Две производные функции языка в том числе находятся в стороне: экспрессивная функция отображает субъективное представление субъекта об окружающей действительности, следствием чего является художественная речь (индивидуализация языка); эмотивная функция языка позволяет говорящему или пишущему выражать отношение к тому, что он говорит, пишет (интеллект и воля). Данные функции сложно сопоставить с деньгами, потому как они репрезентируют индивидуальные проявления субъекта, а деньги приобретают индивидуальность лишь тогда, когда становятся потенциалом в руках того же субъекта. Тем не менее существует еще одна важная параллель между производными функциями языка и денег – институциональная функция. В языковом плане она связана с национальными государствами, этническими группами внутри этих государств, объединенными между собой языком. Он не столько объединяет этнос по формальным признакам (языковое, территориальное, экономическое единство; к примеру, на языке могут говорить и другие народности, как в случае с испанским или английским языком), сколько формирует национальное самосознание. В отношении денег данная функция в свою очередь способствует объединению жителей тех или иных стран (национальные валюты), в том числе отражает политическую и экономическую ситуацию в регионе (формирование и развитие денежного обращения, сыгравшего важную роль в становлении демократии в Древней Греции, когда гражданин получил высокий уровень свободы выбора; выпуск государственных монет в Древней Греции). И в результате схожих закономерностей функционирования рождается совершенно новый язык – язык денег, которому Борис Гройс посвятил статью с одноименным названием54. Деньги, согласно Гройсу, обеспечивают внутреннее единство современного мира, заменяя собой в определенном смысле религию. Все это становится возможным благодаря одной из функций денег – меры стоимости.