Царский духовник - Георгий Северцев-Полилов

— Отче честной, научи меня, как блюсти жизнь во Христе, укажи, как поступать нужно? — молил Иоанн своего нового духовника.

— Книжицу малую тебе напишу я, государь. Все в ней упомяну, все укажу, что делать нужно.

— Напиши, отче, уклад семейной жизни, по ней пусть каждый свою жизнь правит, от соблазна блюдет. Не медли, отче Сильвестр, — заторопил неожиданно священника царь.

— Весь досуг на сие писание потреблю, сына Анфима переписывать засажу.

— Ничего не забудь в писании своем, все упомяни.

— Весь денной распредел выпишу, «до обуща и спанья», — подтвердил новгородец.

Этим согласием он положил начало знаменитому «Домострою», по которому долго потом жила вся допетровская Русь.

XIX

Во время последнего пожара сгорел и домик Сильвестра. Матушка попадья еле успела кое-что с Анфимом и со стряпкой из домовых вещей да из мужниных книг повытаскать, а книги ценились в те времена чрезвычайно дорого, много добра пропало в огне.

Приходилось обзаводиться сызнова, начинать все с малого.

Не такова была супруга деятельного священника, много энергии заимствовала она от мужа.

— О чем тужить? — уверенно отвечала она на соболезнование соседок. — Бог дал — Бог и взял!. Он, Творец небесный, поди, не меньше нас знает, что каждому человеку на пользу! Только бы послал Господь здоровья да не затемнил бы ума — жить возможно!

Дивились соседки, тоже погоревшие, спокойным, уверенным речам попадьи, ее несокрушимому присутствию духа и веры в Божий Промысел.

Государь повелел отвести новому духовнику другое помещение, а тем временем выстроить ему новое по его указанию.

— Мне такую избу надо, чтобы просторно было ученикам моим и светло рукодельницам, что у попадьи моей обучаются, — ответил на вопрос царя священник.

Заниматься грамотой и науками с благовещенским попом явилось народу в его новое помещение еще больше прежнего, но времени у него не было так много, как раньше, его часто звали к царю на совет.

Но зато жена его, Пелагея, неустанно занималась с приходящими к ней девушками московскими и, кроме различных рукоделий, учила их домоводству.

Большая изба была заставлена пяльцами, коклюшками для выделки кружев и другими принадлежностями для рукоделий.

Вместо отца грамотой с пришлым людом занимался Анфим, продолжавший изучать греческий язык под руководством самого отца Сильвестра.

Образовалась настоящая школа, в Москве ее знали многие.

— Царский духовник даром ребят обучает! — говорили москвичи. — Великую пользу от него они получают!

Иоанн не раз интересовался «затеей» своего духовника, расспрашивал его об учениках и ученицах.

— Которые к приказному делу способны, упреди меня, отче, прикажу я посадить их в приказ, такие люди нужны делу, — наказывал царь.

— Надо наперед к ним присмотреться, как бы баловством каким не занялись, государь, спешить в выборе служащих не след, — деловито отвечал священник.

— Ну, сам знаешь, как поступать надо! — доверял выбору его царь.

Но, несмотря на близость к Иоанну, Сильвестр не зазнался, он оставался таким же простым со всеми, как и раньше.

— Прост-от отец Сильвестр, — изумлялись знавшие его москвичи, — другой, куда тут, вознесся, гордыней обуялся бы!

XX

Все сразу переменилось в царских палатах, не стало слышно больше пиров разгульных, пышных, не видно ломающихся скоморохов, шутов, говорящих глупости, не пьет молодой царь и вина, о браге хмельной и не вспоминает, если пить захочет, квасом или медом удовольствуется.

Коли досуг у него объявится, на сон грядущий велит крикнуть к себе бахаря любимого Семена. Под тихий говор рассказов его о старине забывается глубоким сном молодой царь от дневных трудов и забот о благе государства.

Ранним утром подымается ежедневно Иоанн и первым делом идет к службе церковной, а в праздник по кремлевским соборам да по монастырям московским отправляется молиться. Нищих, сирых, калек оделяет он деньгами и пищей ежедневно, а под Рождество ходил сам на Колодный двор с боярином ближним ночью и своею царскою милостыней колодников и сидельцев оделял.

Затих царский дворец, помнил царь обещание, данное им Сильвестру, исправиться.

Полюбил Иоанн церковное пение, повелел искать по всей Руси «изрядные» голоса для «певчей стаи» кремлевских соборов.

Занялся он усовершенствованием и ратного дела, сильно запущено оно было на Руси во время малолетства царя.

— А должно бы нам, Алеша, иноземного литейщика выписать, — сказал он как-то Адашеву, — пушек у нас мало, а татары дерзить уж больно начали, Казань воевать идти придется.

Но пока еще не приспело ратное время, занялся царь возведением новых храмов, с отцом своим духовным советуется да со владыкой Макарием.

Знают оба это дело хорошо, растут храмы Божий по Москве.

Дивятся бояре неслыханной перемене с царем, глазам своим не верят.

— Откуда все сие ему дается! Неужто поп, простой новгородец, да Адашев-несмышленок надоумили его? — рассуждали бояре.

Хитро улыбались им в ответ другие.

— Тоже нашли каких умников! Тут не кто иной, как сам владыка Макарий все вершит, его рук дело, разве не видимо.

Отчасти в своих суждениях бояре были правы. Большое влияние на молодого царя имел митрополит.

Немного спустя после московского пожара и убийства царского дяди Юрия Глинского Макарий позвал к себе бывшего царского духовника, протопопа Федора Бармина, и объявил ему, что он смещен, а вместо него назначен царским духовником Сильвестр.

Тяжело подействовала на старого протопопа неожиданная весть, она так его поразила, что он через несколько дней постригся в Чудовом монастыре и стал замаливать свой грех, как он сам называл убийство Юрия по его навету.

Отодвинулись от Иоанна все приспешники кровавых дней его царствования. Нравственный облик царя стал понемногу очищаться. Не мало труда положили для этого стойкий духовник царский Сильвестр, сумевший вызвать в нем порыв энергии и направить его силу на труды по упрочению государства, Адашев, обладавший от природы способностями умного правителя, и молодая супруга Иоанна, Анастасия, принесшая ему мирное, ничем не возмутимое семейное счастье.

Влияние их всех троих на Иоанна было настолько благодетельно, что из жестокого безнравственного юноши-царя он превратился в кроткого, богобоязненного правителя для народа и доброго семьянина.

Под влиянием царских любимцев Русь успокоилась, мрачная туча отодвинулась на время.

Большой государственный ум Адашева ясно видел, что благоденствие Руси только в согласии между царем и землею.

«Нужно поднять, возвысить имя царское, — думал молодой помощник царя, — произвол боярский, лихоимство — все должно быть сокращено!»

И он начал выдавать городам, селам и монастырям «вольные» грамоты, что давало им возможность самим выбирать губных и земских старост и прочих выборных лиц.

— Добро, Алеша, поступаешь, — хвалил своего приятеля отец Сильвестр, — стеснил боярское лихоимство, береги, не давай грабить казну царскую!

Молодой любимец царя хранил царскую казну, богатела она для нужд государственных, для будущих походов, о которых мечтал Иоанн; в свою очередь оберегал ревниво Сильвестр душу царя от всякой скверны, готовя из него великого и сильного правителя для родины, мечтая о славной будущности России.

Успокоилась страна, мало-помалу примирились земские с царем, не ожидая, какую радость готовят им любимцы царя — Сильвестр, Адашев и владыка Макарий.

XXI

Двадцать лет исполнилось государю, изныла его душа от прежней неправды, от насилия сильных и от неправд боярских, умыслил царь привести всех в «любовь». Не чует Иоанн, что все это внушено ему его добрыми советниками, что благие мысли поданы ему, незаметно для него самого, на духу отцом духовным Сильвестром, на совете потайном Алешей да словом, ко времени сказанным, владыкой митрополитом.

— Кой совет подашь ты мне, отче святой, — обратился Иоанн к престарелому владыке, — чтобы крамолу уничтожить, неправды разорить, утолить вражду и народу русскому предоставить мирное житье?

Не выдал себя старец, что он ожидал такого вопроса от царя, что не раз обсуждали они это с Сильвестром и Адашевым, тайно запершись в тесной келье.

— Тебе, государь, знать об этом лучше нас, — ты властитель земли Русской, — уклончиво ответил митрополит.

— А что ты скажешь, отец святой, коли созову я земщину на великий собор? — спросил Иоанн.

Возрадовался тайно владыко: исполнилось их общее желание, о котором они так долго рассуждали и не решались намекнуть молодому царю, опасаясь встретить неприязненное отношение других бояр, стоявших близко к Иоанну, но скрыл свою радость и спокойно заметил: