Обретение Родины - Бела Иллеш

Между тем упрямое сопротивление, оказываемое больными гонведами работе врачей, привело к тому, что эпидемия тифа не только не затухала, но грозила разрастись еще больше. Тогда командование Воронежского фронта разослало указание отозвать с передовой советских солдат и офицеров, венгров по национальности. Они должны были убедить пленных мадьяр, что лекарства — это отнюдь не яд, что русские хотят их спасти, а не отправить на тот свет.

Бойцов-венгров в Красной Армии было не так уж много, но все же были. Одни из них — сыны и дочери попавших в русский плен и осевших на русской земле венгерских солдат первой мировой войны — хоть и значились по анкетам венграми, хотя и умели говорить по-мадьярски, но о самой Венгрии и коренном ее населении мало что знали. Венгрия была для них далекой страной, где жили неведомые им люди. Они знали этот край лишь по воспоминаниям отцов. Да и сами-то отцы помнили родную страну только времен императора Франца-Иосифа.

Однако большинство советских бойцов-венгров составляли дети участников венгерской революции 1919 года, вынужденных после ее поражения уйти в эмиграцию. Среди людей этого поколения продолжали жить боевые традиции венгерской коммуны.

Первым с фронта прибыл в Давыдовку лейтенант Йожеф Тот, двадцатидевятилетний парень, черноволосый и смуглый, с карими глазами. Он был родом из-под Дебрецена, из батрацкой семьи, а университет окончил в Москве. Отец его не испытал ни плена, ни политэмиграции. Он погиб на итальянском фронте в 1916 году, в сражении при реке Изонцо. Мать Йожки в 1918 году вышла замуж вторично, за русского рабочего, отбывавшего плен в Дебрецене. В конце концов Йожка вместе с матерью и отчимом очутился в Москве. С семнадцати до двадцати двух лет он работал на заводе «Серп и молот», а последние четыре года перед войной провел в университете, готовясь стать преподавателем истории. Прямо с университетской скамьи он и попал на фронт.

Молодой лейтенант проделал весь путь отступления от Смоленска до Москвы. В битве под Москвой он четырежды участвовал в штыковой атаке, был ранен и награжден, лежал в госпитале, а по выздоровлении был направлен на Воронежский фронт. Командуя взводом, Йожеф Тот четыре месяца пробыл со своей частью в тычихинских лесах, на северном участке «петли смерти», затем его откомандировали в Урыво-Покровское батальонным политруком.

Перед наступлением Йожеф три ночи подряд, от заката до рассвета, сидел на передовой и, выполняя приказ командования, повторял в громкоговоритель обращение Красной Армии к венгерским солдатам:

— Сдавайтесь или возвращайтесь домой! Не погибайте ради Гитлера и Хорти! Ваши жизни еще понадобятся венгерскому народу!

Лейтенант Тот относился к этой своей работе вдохновенно и говорил убедительно. Он свято верил, что советское обращение спасет жизнь множеству венгров.

Артиллерия противника часами неутомимо нащупывала громкоговоритель. Однажды светлой январской ночью снаряд разорвался как раз на том сугробе, за которым лежал Йожеф Тот. Лейтенанта завалило тяжелым пластом снега. С трудом выбравшись из-под него, он невольно дополнил обращение, которое знал наизусть:

— Гонведы! Вы хотите заставить меня замолчать, но знайте: вы стреляете в самих себя! Каждый ваш выстрел направлен против вас, против Венгрии!

Через несколько дней после прорыва, увидав тысячи венгерских трупов, торчавших из-под снега и черневших на его ослепительной белизне, лейтенант с грустью припомнил свое предсказание:

— К сожалению, я оказался пророком…

После прорыва Йожеф Тот каждую ночь на несколько часов поднимался на самолете в воздух для наблюдения за перемещением разгромленных венгерских частей. Точно воссоздать общую картину не было возможности, но даже и то, что ему удалось увидеть, вполне подтвердило безысходность их положения.

Советское командование отпечатало листовки на венгерском языке. В них снова повторялся призыв к гонведам сдаваться в плен. В свои ночные вылеты лейтенант Тот брал с собой по нескольку пачек таких листовок. Где бы ни случалось пролетать над группой солдат, он сбрасывал это воззвание, хотя не слишком-то надеялся, что оно дойдет до адресата: ветер подхватывал легкие листки и гнал их на своих крыльях бог весть куда.

Однажды самолет Тота в паре с другой машиной пролетал над охваченной пожаром конюшней или сараем. В отблесках пламени виднелась небольшая кучка гонведов. Самолет сделал круг и спустился довольно низко, так что лейтенанту удалось разглядеть даже отдельных людей. Может, ему только показалось, но один мадьяр, фигуру которого огонь окрашивал сплошным алым заревом, прыгал и махал шапкой навстречу советскому самолету…

— Все напрасно… Пропадете ни за что!.. Даже не узнав, как близка была от вас свобода…

Но на сей раз лейтенант Тот оказался плохим пророком.

Ветер перешел в бурю. Ночью термометр показывал тридцать два — тридцать четыре градуса. Время от времени тучи сыпали снегом, который тут же, на лету, превращался в колючие, острые иглы. Из-за метелей и заносов дороги стали непроезжими: ледяные торосы приходилось взрывать по два, по три раза в сутки; чтобы проложить колею, были пущены в ход танки.

Доставка продовольствия в лагерь военнопленных сделалась почти немыслимой. Грузовик, вышедший из Тамбова, добрался до Давыдовки лишь чудом. Врачи и санитары валились с ног от усталости, каждый работал без передышки за десятерых.

Давно кончилось топливо. Чтобы пленные не замерзли, лейтенант Тот приказал разобрать на дрова полуразрушенные избы и сараи, этим теперь и обогревались. Все реже и реже попадали в Давыдовку машины с продуктами, а новые колонны военнопленных с обмороженными ногами, руками и лицами шли в село непрерывным потоком.

Вечером 23 января, после трех бессонных ночей, лейтенант Тот заглянул в госпиталь, размещенный в переоборудованной церкви, где в свое время партизаны подорвали отряд немецких кавалеристов. Йожка хотел попросить у доктора Анны Вадас каких-нибудь порошков. Анна вот уже целую неделю работала за операционным столом по двенадцать и более часов в сутки. Лейтенант и сейчас застал ее за операцией: она удаляла осколки у раненого венгерского лейтенанта.

Йожеф Тот сел на пол, свободных стульев в операционной не оказалось.

— Послушай, Анна, дай мне каких-нибудь пилюлек… от усталости.

— Насколько мне известно, в таких случаях существует одно чудодейственное средство — называется оно «сон».

— Брось шутить… Для этого нужно время, а я…

Йожеф так и не закончил начатую фразу — он уже спал сидя.

Анна продолжала операцию. После того как раненый был забинтован, она уложила сонного Йожефа в дальнем углу операционной, накрыла его толстой суконной попоной и сунула под голову туго набитый вещевой мешок.

Пока она им занималась, на операционный стол принесли нового раненого — обросшего седой бородой солдата рабочего батальона. Женщина тяжело вздохнула.

— Эх, если бы найти какую-то панацею против усталости!..

Анна чувствовала, что вот-вот свалится или заснет на ногах. Но впереди была масса работы. Она до боли прикусила губу, пригладила левой рукой выбившуюся из-под белой докторской шапочки прядь золотистых волос и твердым, решительным движением снова взялась за хирургический нож.

Она работала почти без перерыва до самого рассвета. Когда утром, запыхавшись, вбежал в операционную лейтенант Олднер, он застал ее еще здесь.

— Доброго здоровья, Анна! Мне сказали, что Йожка Гот где-то у тебя.

— Вон он спит в углу. Если не срочно, дай ему отоспаться.

— Москва вызывает к телефону!

Добудиться лейтенанта Тота оказалось трудно.

— Я что, спал? — с тревогой вопрошал он и, стараясь прийти в себя, ожесточенно тер глаза.

— Пустяки, не больше двенадцати часов! — отозвалась Анна.

Из Москвы беспрерывно интересовались положением военнопленных. Йожеф Тот рассказал о возникших трудностях.

— Сейчас было бы всего разумнее привлечь пленных к работе. Конечно, тех, кому позволит их состояние, — сказал звонивший из Москвы. — И расчистка дорог пойдет быстрее. И люди в труде лучше познаются.

— Но погода…

— Погода только один из факторов, товарищ Тот.

— Сделаем все от нас зависящее.

— Знаем. Но нам хочется от вас большего, не только полной отдачи ваших сил, не только самоотверженного труда, но и результатов. Эпидемии должны быть ликвидированы. В ваших руках жизнь почти семидесяти тысяч венгров, не забывайте об этом.

— Сделаем все, что только в наших силах.

— Ну хорошо, — уже мягче проговорил голос в трубке. — Верю, что на вас можно рассчитывать. Спасибо. Передайте горячий привет и благодарность всем работникам лагеря. Мы сделаем все, чтобы облегчить их труд. Министерство обороны только что дало указание принять решительные меры для обеспечения военнопленных. Сегодня утром для вашего лагеря уже отправлено из Тамбова сорок машин с продовольствием и медикаментами. Еще раз желаю всего доброго. До свидания, товарищ Тот!