Обретение Родины - Бела Иллеш

Послав в атаку измотанных солдат и даже не дождавшись ее конца, венгерские генералы уселись кто в автомашины, кто в самолеты и сбежали. Те из них, которым удалось унести ноги, были уже далеко, когда через шестнадцать часов после отражения этой атаки советские войска сами перешли в наступление и буквально за несколько часов полностью разгромили 2-ю венгерскую армию. Треть ее оказалась перебитой, другая треть сдалась в плен, и лишь жалкие остатки спаслись бегством.

Но какое заблуждение полагать, что разбитая армия уже ни на что не пригодна! «Хозяйственные» гитлеровцы привыкли из всего извлекать пользу. Такая хозяйственность была им присуща в высшей степени, они не стеснялись использовать для своих целей не только живых, угоняемых на убой людей, но даже умирающих, даже трупы.

Зажатая между двумя ледяными барьерами дорога представляла собой узкий коридор. Чтобы закупорить его наглухо, довольно было каких-нибудь нескольких сотен обмороженных, полуживых, еле волочивших ноги гонведов. Ведь пока шедшие по их пятам советские части брали бы их в плен, ставили на ноги и отправляли в тыл, отступающие гитлеровцы могли выиграть необходимое им время. А случись гонведам подохнуть до прихода русских — что ж, тем лучше. Их оледенелые трупы преградят путь преследователям.

Конечно, на широком, растянутом на много тысяч километров фронте боевых действий «кустарничать» особого смысла нет. Фашистов не устраивали ничтожные препятствия, способные задержать русских лишь на какие-то минуты. Тут требовалось нечто большее: не десятки и сотни, а тысячи солдатских трупов, которые должны лечь стеной на пути преследователей.

Дюла Пастор, разумеется, не знал, да и не мог знать всех этих тактических соображений, которыми руководствовалось гитлеровское командование. Вот почему зрелище, внезапно открывшееся перед ним из-за дорожного поворота, показалось ему в первый момент кошмарным сном.

— Что за дьявольщина! — воскликнул он.

— При чем тут дьявол? — проворчал Шебештьен. — Даже он вряд ли натворит такое!

Там, где дорога сужалась и твердый, как скала, барьер из обледенелых сугробов труднопреодолимой стеной отгораживал ее от внешнего мира, на несколько километров в длину тянулось гигантское скопище повозок, грузовиков, орудий, легковых машин. Все это безнадежно перепуталось, повсюду сидели и полулежали люди, валялись окоченевшие трупы. Тысячи людей, сотни лошадей… На плечах и сгорбленных спинах, на шапках неподвижно сидевших в повозках гонведов белели холмики снега. Его нападало так много, что иных он покрывал с головы до ног, будто заживо хоронил под своим белым саваном.

Порывистый ветер то сдувал, то вновь наносил снежные дюны. В воздухе стояли нестерпимый визг и вой. Казалось, кто-то гигантским, километровым хлыстом из стальных прутьев неистово полосует пространство над головами горемычных мадьяр. Неожиданно — все та же игра ветра — что-то оглушительно хлопнуло, напоминая залп целой батареи тяжелых орудий.

— Что за чертовщина? Кто это наворотил? Как могли создать подобную ловушку? — с гневным недоумением спрашивал Мартон Ковач.

— Как это произошло и кто тут повинен, сейчас не имеет значения, — сказал Дюла, успевший несколько прийти в себя после первого потрясения. — Надо думать, чем помочь беде.

И Пастор принялся действовать. Кишбера и Ковача он отправил в разведку. Им предстояло отойти назад километра на полтора, перебраться через ограждавшую тракт ледяную стену и прямо по снежной целине выйти к голове застрявшей колонны, став предварительно на самодельные лыжи, — что должно было занять немало времени, зато разведчики не рисковали провалиться в сугробы. Они должны были выяснить, чем вызвано это ужасное скопище.

Пока Кишбер и Ковач выполняли задание, Пастор бродил среди повозок и машин. Все его попытки хоть что-нибудь выяснить у измученных, отчаявшихся обозников оказались напрасными. Они и сами толком не знали, что стряслось.

Какой-то лейтенант, на свое счастье, приметил висевшую на боку у Пастора флягу. В ней еще оставалось глотка два рому, который сразу развязал молодому офицеру язык.

По его словам, немецкое командование загнало на эту дорогу остатки трех венгерских дивизий. При этом каждый из дивизионных штабов получил совершено идентичный приказ: возглавить колонну, предоставив двум остальным двигаться в арьергарде, следом за ней. Такой приказ, естественно, пришелся командирам по душе: уж если нужно бежать, так лучше впереди всех прочих. И вот штабные офицеры всех трех сбившихся в кучу дивизий, сначала на словах, потом с револьверами и гранатами в руках принялись отстаивать свой приоритет. Каждому хотелось унести ноги прежде остальных.

— Результат налицо…

И лейтенант указал рукой на безнадежно увязших в снегу полуживых солдат.

— Надо было повернуть назад. Идти обратно, — заметил Пастор.

Лейтенанта передернуло.

— Назад? К русским?.. Но ведь они живьем сдирают шкуру с пленных и разрубают их на куски!

— Так ли это, господин лейтенант?

— Да я же сам десятки раз втолковывал это своим солдатам! Или ты, гонвед, не веришь, а?.. Есть у тебя еще ром?

— К сожалению, кончился. Разве осталось у кого из штрафников… Пойду попрошу.

— Что еще за просьбы? — удивился лейтенант. — Бери, и все. По какому праву у штрафников ром?

— Не могу знать, господин лейтенант. Но если он у них имеется, я попрошу.

Однако и фляги штрафников оказались пусты.

Прошло более трех часов, пока наконец вернулись с разведки Кишбер и Ковач. Проделанный путь достался им нелегко, но выглядели они куда веселее или, во всяком случае, бодрее, чем перед уходом. А вот донесение их большой ясностью не отличалось и не очень-то помогло разобраться в обстановке. Они то и дело перебивали друг друга, спорили, сильно преувеличивали виденное и вместо конкретных сведений и точных цифр оперировали неопределенными понятиями вроде «много» или «мало». Пастор с удивлением вслушивался в то, что они говорили, и не слишком им верил. Однако Шебештьен, хоть он и не ходил вместе с разведчиками, поддакивал им во всем, подтверждал каждое их слово.

— Поверь, Дюла, ребята говорят сущую правду. Все так и есть. И дивиться нечему… Гораздо удивительнее было бы, если бы немцы поступили иначе.

Суть донесения Кишбера и Ковача сводилась к следующему. В пяти километрах от того места, где сейчас группа Пастора отрывала себе укрытие в снеговом валу, путь был перегорожен огромным сгоревшим танком и двумя опрокинутыми грузовиками.

— Надо было оттащить их в сторону! — заметил Пастор. — Всего и дела.

— Труд, конечно, небольшой, — ответил Мартон Ковач. — Да вся загвоздка в том, что немцы не подпускают к заграждению.

— То есть как так не подпускают? Что ты хочешь этим сказать?

— А то, что есть на самом деле. Им, видишь ли, нужно, чтобы мы здесь застряли, вот они и загородили дорогу, а сами бьют из автоматов. Попытались наши солдаты оттащить танк, да так там и полегли. Их пристрелили немецкие жандармы.

— И много убитых? — спросил Пастор.

— Много!

— А сколько жандармов?

— Самая малость, — ответил Кишбер, кивнув головой, похожей на грушу.

— Если не ошибаюсь, среди них и те самые молодчики, что подожгли нашу конюшню, — прибавил Мартон Ковач.

Пастору опять на миг почудилось, что он видит страшный сон. Но увы, никакое сновидение, никакой кошмар не мог сравниться с несомненной действительностью.

Дюла решил, что пора действовать, и без промедления принялся осуществлять возникший у него план.

Шебештьену и трем другим гонведам было приказано раздобыть ручные гранаты — много гранат, чем больше, тем лучше.

Штрафники получили задание смастерить хоть какое-нибудь подобие лыж.

Шебештьен свою задачу разрешил быстро и легко. На поясах сидевших в повозках обмороженных гонведов, а также на закоченевших солдатских трупах гранат оказалось в избытке. А вот штрафники справились с порученным им делом только наполовину. Все выломанные из кузовов автомашин доски, которым предстояло играть роль лыж, оказались разной длины.

— Материал плохой… отсырел, — оправдывался Антал-младший. — Инструмента подходящего нет.

— Что есть, то есть. Как-нибудь сойдет, — сказал Дьюла.

Он разделил роту на две группы. Одну повел сам, во главе другой поставил Шебештьена.

План его был прост: обойти с двух сторон засевших в засаде жандармов и с наступлением темноты забросать их с ледяного вала гранатами. Первую гранату бросит он сам. Это и будет сигналом, по которому вступит в бой группа Шебештьена.

Война знает немало случаев, когда предельно простые, ясные планы, натолкнувшись на встречные планы противника, становятся невыполнимыми. Но Дюле Пастору повезло. Немецкая жандармерия чувствовала себя в полной безопасности и уж, во всяком случае, не ждала никаких вылазок со стороны мадьяр. Казалось, подавленные безнадежностью своего положения венгры примирились с тем, что им придется заслонить собственными телами своих же убийц. Венгры как бы свыклись с мыслью, что их ждет гибель, и покорно ждали уготованного им конца.