Карл Маркс на нижнем складе - Виктор Ротов

С «вахтой» приезжала и Гуля, если работала в первую смену. Он успевал ее расспросить, как там дома, и получить ЦУ.

Высаживался из автобуса возле продуктового магазина, что напротив железнодорожной станции. Покупал свежего хлеба, если к тому времени его привезли, и шел домой.

Дома, возле калитки, его встречала радостная Лялька. Худенькая, еще не оформившаяся, словно гадкий утенок; с голубыми бантами в косичках. Она щурилась от солнца, морщила свой конопатый нос.

— А чо купил? Хлеб?.. — она притворялась, будто не ждет от отца гостинца.

— Хлеб, хлеб… — говорил он, и загадочно, нарочито долго рылся в коричневой болоньевой сумке, чтоб угостить Ляльку ее любимым мармеладом. Она нетерпеливо сучила ножками возле него, заглядывая в сумку, глотала слюнки. Потом вела его за руку в дом. (В доме всегда было прибрано. На кухне ждал его горячий чайник). Они садились за стол и чаевали. Потом он немного спал, если не выспался на дежурстве. А потом принимался за дела по хозяйству. Дел было невпроворот. Надо было оштукатурить внутри весь нижний этаж, вырыть яму в гараже, выложить печь для сауны… Но самое главное — доделать три комнаты на втором этаже: настелить полы, вставить оконные рамы, застеклить окна, поставить двери… Сделать электропроводку!.. Такая масса дел, что и не перечислить.

Первое время, когда Петр перешел к Гуле, он не знал, с чего начать. Дня три ходил на костылях вокруг дома, присматривался да приглядывался, прикидывал, с чего начать, что надо сделать в первую очередь, чтоб остановить начавшееся уже разрушение дома. И выходило, что все надо делать в первую очередь! И водосточные трубы, чтоб не заливало потолок; и крыльцо, а то уже скоро ноги обломают на временных ступеньках; и водопровод подвести, а то воду далеко носить ведрами; и водоотлив вокруг дома, а то фундамент подмывает… Словом, все, за что ни возьмись, — все надо в первую очередь. А рук всего две. И одна нога. На костылях особенно не наработаешь. Гуля — молодчина! Только пришла с работы, сразу засучивает рукава — и подержит, и подаст, и подбодрит, и насмешит, когда уже совсем досада одолевает. Он же все‑таки не строитель, а шофер. И кое‑что приходилось делать впервые.

Она и воды наносит, и замес сделает. А Петр уже на костыле с мастерком в руках прыгает возле стены, штукатурит.

Потихоньку, помаленьку, каждый день дотемна, а в отсыпные, выходные и праздничные — от темна и дотемна, до изнеможения — и дело заметно подвинулось. Появились из цинковой жести водосточные трубы с ажурными лейками — водосборниками на углах…

Эти водосборники были особой гордостью Петра. Сам их мастерил. Специально ездил в Хадыженск к мастеру-жестянщику, распили с ним бутылку, и тот показал ему, как это делается. Мастерство не бог весть какое хитрое, но довольно кропотливое. А Петр как раз любит всякую умственную, кропотливую работу.

Поставил он те водосточные трубы с ажурными, наподобие царской короны лейками — водосборниками, и до самого темна ковылял вокруг дома, любовался своей рабо той. А Гуля — верная помощница — и тут с ним. Сидит на крылечке, любуется им. Тем, как он любуется своей работой. Радуется.

Все ее радовало. Что бы ни сделал Петр — она рада. Ручку на дверь приспособит красивую — рада. Крылечко новое смастерил — рада. Покрасил его яркой коричневой краской — рада. Любит сидеть на нем вечерами, когда уже пошабашат. Сидит, щурится добродушно. Отдыхает, наслаждается.

Крылечко Петр смастерил на славу: с перильцами и четырьмя опорными восьмигранными столбиками. С таким старанием и любовью он мастерил его, что Гуле казалось, когда она сидит на ступеньках, оно, крылечко, испускает нежное тепло.

А оно и в самом деле испускало тепло весеннего солнышка, впитанное за день. В этом году, как никогда, солнышка было вдоволь. Яркое, ласковое!..

Походив вокруг дома, налюбовавшись новыми водостоками, Петр садился на крылечко рядом с Гулей, на ступеньку ниже. Гуля целовала его в седую пахучую макушку. За те несколько часов, которые он пробыл под бревном — «ловушкой», он сделался седым как лунь.

Соседи, упорно не замечавшие сначала нового хозяина на Антоновом подворье и следившие поверх занавесок за тем, как трудно достается новому хозяину каждый забитый гвоздь, как мучительно изловчался он, работая в одиночку; видя его упорство и независимость, и то, как у него не ладилось сначала, а потом потихоньку пошло, пошло и стала заметно подвигаться работа, — начали с ним здороваться, потом заговаривать, потом напрашиваться, шутя, конечно, в помощники. А потом бабы вдруг принялись «пилить» своих мужиков, ставить Петра в пример, мол, до бутылки горазды, черти, а вот подновить ограду или смастерить крылечко — времени нет. «Посмотри! Петька безногий, а дом отделывает — что твоя игрушечка!»

Лялька, досмотрев по телевизору «Спокойной ночи, малыши», выходила к ним и садилась рядом. Потом перебиралась поближе к матери; умостившись поудобнее, позевывала и подремывала. Гуля отправляла ее спать.

Посидев еще немного, подождав пока Лялька уснет, они шли в дом. Пили на кухне легкий чай, глядя приглушенный кухонный телек. Там по второй программе шла третья сессия Верховного Совета СССР. Плутоватый Собчак об винял Рыжкова в том, что тот «промухал» АНТ. Рыжков оправдывался со слезной дрожью в голосе, апеллируя к Горбачеву.

— Тьфу! — незлобливо выругался Петр. — Вместо того, чтобы подать мужественно в отставку, он просит управы на Собчака. Во народ пошел!..

А потом они выключили телевизор: надоело. Одна говорильня! И принялись рассуждать о хозяйских делах. Цементу бы надо еще завезти. Песок тоже кончается. Завтра Петр принимается за водоотливы вокруг дома. Дальше тянуть нельзя. Вот — вот дожди начнугся. И надо попросить экскаваторщика, что с малым ковшом, пусть пророет канаву для водопровода. Сколько можно таскать ведрами?

— Ты уже замучилась! — Петр присмотрелся к Гуле, отхлебывая из чашки душистый чай с Мятой. Она заметно осунулась. Большие глаза сделались ее больше. Простые волосы, собранные на затылке конским хвостом и стянутые обыкновенной упаковочной резинкой, порыжели и поредели. На высокой шее залегли тонкие, словно паутинки, морщины. — Ты похудела…

— Ничего! Была бы кожа да кости, остальное нарастет. Тебе не жестко со мной спать? — она прыснула в ладошку. Встала, чтобы долить в чашки. Он привлек ее к себе. Прижал. Зарылся лицом в груди. Она обхватила его голову теплыми руками.

— Мне хорошо с тобой! Я такая счастливая. Не пора ли спать?

— Пора. Но я тяну, оттягиваю удовольствие. Смотрю на тебя и думаю — неужели она моя? За что мне такое счастье?

— Ты устал?

— Не очень. Сегодня на дежурстве рано лег и хорошо заснул. Нынче не спорили с Карлом Марксом…

— С кем, с кем? — слегка отстранилась она.

— С Карлом Марксом. Я его отмыл, и он стал ничего. Разговорчивый. А то сердитый был.

— Ну и о чем вы спорите?

— О разном. Я ему говорю, например, — моя Гуля не хочет быть общей женой. А он мне — значит, ты самый поганый собственник! Я ему — мол, люблю ее. Она любит меня. Мы не хотим больше никого… Ну так?.. — он поднял к ней лицо.

— Так! — энергично согласилась Гуля, тряхнув распущенкыми волосами. — И скажи ему, что он не прав. Я умру, если вдруг стану для всех. Общей.

— А я с ума сойду, если ты станешь общей…

— Вот видишь? — она села ему на колени. — Но ты на него не обижайся. Он, видно, выдумщик большой. И ему надо было что‑нибудь придумать. Люди большого ума слишком далеко заходят в своих размышлениях. Им кажется, что если люди живут нормально — то это не то. Надо что-то другое. И они выдумывают разное. А придумывать жизнь нельзя. Надо следовать жизни. Надо жить так, как подсказывает сердце. Например, сейчас сердце подсказывает мне, что мне ласки хочется. И пора спать. Тебе не подсказывает?.. — Она уже дурачилась. А он уши развесил. Вообще что‑то было в ее рассуждениях. Но у нее всегда так — вроде серьезно говорит, потом смотришь — на шутку перевела. — Нет! Кроме шуток! — вдруг продолжила она. — Сам, небось, любил свою жену, своих детей. Чтил семью. Чего же нас настраивает против семьи? А в фильме… Помнишь? «Карл Маркс — молодые годы». Не похоже, чтоб он пустил свою Женни, или как там ее звали, на потеху всем мужикам. Или детей сдал в инкубатор. Так?..

— Та — ак!.. — не без поощрения в тоне воскликнул Петр, приятно удивленный рассуждениями жены. — Это хорошо! Я тоже видел фильм. Он там действительно показан как хороший семьянин. А почему учение такое? И у Энгельса — его дружка?.. Надо бы еще бюст Энгельса достать. Втроем нам веселее будет. И надо почитать их сочинения, — Петр в раздумье побарабанил пальцами по столу. — Ты как‑нибудь сходи в библиотеку и спроси Карла Маркса и Энгельса…

— А меня не засмеют?

— Скажи, мол, сын учится в техникуме. Ему по программе надо.