Год гнева Господня (СИ) - Шатай Георгий

— И тогда Людовик развелся с Алиенорой? — предположил Ивар.

— Что ты! Развод, тем более короля, по столь нелепым основаниям — кто бы пошел на такое? Однако венценосные супруги, изначально слишком разные, все сильнее начали отдаляться друг от друга. А потом был крестовый поход в Святую Землю, ради освобождения Эдессы от сельджуков. И были десять дней в Антиохии — десять дней, изменивших историю. В Сирии Алиенору встречал ее дядя Раймунд Антиохийский: давний друг ее детства, с которым они когда-то вместе резвились в тени аллей Шато Ломбриер. — Граций указал рукой на серевшую в летних сумерках мрачную громадину замка. — Вот этого самого Шато Ломбриер, во время óно окруженного тенистыми фруктовыми садами.

— Выглядит он несколько эклектично, — заметил Ивар.

— Да, за два века многое переменилось, и не всегда в лучшую сторону. Но вернемся в Антиохию. Что там было между Алиенорой и ее дядей Раймундом, который по возрасту лишь немногим превосходил ее — никто не знает. Да, злые языки церковных хронистов сделали из Алиеноры едва и не вторую Мессалину, без устали менявшую бесчисленных фаворитов, от принцев крови до худородных оруженосцев. Оно и понятно: у нас принято обвинять в распутстве женщин, чье поведение и манеры выбиваются из рамок привычного. Как бы то ни было, в Антиохии крестоносцы раскололись на два лагеря. Одни, во главе с Раймундом, призывали идти освобождать Эдессу — как северный бастион обороны Иерусалима. Король же первым делом намеревался направиться в Вечный Город. Алиенора приняла сторону Раймунда. Французский король упрямо настаивал на своем. Тогда Алиенора заявила: если король пойдет в Иерусалим, она со своими вассалами — а это бóльшая часть французских рыцарей — останется в Антиохии. На что король пригрозил воспользоваться своими супружескими правами и силой увезти жену из Антиохии. И в ответ на эту угрозу с уст Алиеноры сорвались роковые слова: «Сир, вам не мешало бы проверить действительность этих ваших супружеских прав: ведь в глазах Церкви брак наш не имеет силы из-за слишком близкой степени родства».

— Это и впрямь было так? — удивился Ивар.

— Если строго по каноническому праву, то да. Но Папа прекрасно знал об этом, и всех всё устраивало. Как бы то ни было, король Людовик исполнил свою угрозу и увез Алиенору с собой в Иерусалим. Но Раймунд Антиохийский был прав. И в конечном итоге тот крестовый поход обернулся катастрофой: и для христианского воинства, и для брака короля. После возвращения во Францию венценосные супруги все сильнее отдалялись друг от друга. Ускорило разрыв и то, что Алиенора так и не родила королю наследника, только двух дочерей. А потом исчезла и последняя ниточка, удерживавшая вместе Людовика и Алиенору: умер мудрый Сугерий, «Отец Отчизны». И весной 1152 года от Рождества Христова архиепископский совет в Сансе объявил королевский брак ничтожным, по причине слишком близкого родства. Алиенора получила назад все свои аквитанские земли и отправилась на родину, в Пуатье.

— И там ее, наконец-то, ждали англичане? — усмехнулся Ивар.

— Нет, не там. «Англичане» появились из самого сердца Франции, из графства Анжу. Не прошло и двух месяцев с развода Людовика и Алиеноры, как франкское королевство потрясло неслыханное известие: бывшая королева снова вышла замуж. И за кого — за двадцатилетнего вассала своего бывшего супруга, за Анри Анжуйского. Его недавно почивший в бозе родитель, Жоффруа Анжуйский, имел прозвище Плантагенет: из-за веточки дрока,* которой он имел обыкновение украшать свой охотничий капюшон. Неслыханным в этой свадьбе был даже не двухмесячный промежуток, выглядевший как оскорбление, а то, что ни Анри, ни Алиенора не испросили разрешения на брак у своего сюзерена — короля Людовика. И, в каком-то смысле, правильно сделали: ибо король ни за что не одобрил бы их матримониальных планов. Ведь вся его политика строилась на балансировании между могущественными кланами: домом Анжуйским и сеньорами Блуа и Шампани. И тут вдруг анжуйцы, и без того недавно усиленные герцогством Нормандским, прибирают к рукам огромную Аквитанию. Из-за чего вся западная часть франкского королевства, от Ла-Манша до Пиренеев, за исключением одной лишь Бретани, оказывается в одних руках, весьма цепких и амбициозных.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

[*От французского plante — «растение», genêt — «дрок»]

— И что же король? — спросил Ивар.

— А что король? Король собрал совет. Совет подтвердил нарушение прав сюзерена. Король вызвал к себе Алиенору и Анри. Те не явились. Тогда Людовик вторгся в Нормандию, владение Анри. Но Анри показал себя полководцем весьма умелым и быстро отвоевал захваченные земли. Через несколько месяцев король устал воевать и предложил мир. После чего Анри съездил за Алиенорой и вместе с ней прибыл в Нормандию, чтобы оттуда, наконец, отправиться за своей главной добычей — английской короной.

— А он имел на нее права?

— Да. В Англии об ту пору уже два десятка лет шла внутренняя усобица: одни бароны поддерживали тогдашнего короля Стефана из династии Блуа, приходившегося внуком Вильгельму Завоевателю. Другие же считали, что трон по праву принадлежит Матильде, дочери прежнего короля Анри I. Которая все эти два десятилетия с непреклонным упорством отстаивала свои династические права и которая приходилась родной матушкой нашему Анри Плантагенету, новоиспеченному супругу Алиеноры.

— То есть Алиенора вышла замуж не просто за графа Анжуйского и герцога Нормандского, но еще и за наследника английской короны?

— С тем лишь нюансом, что свои права наследника ему предстояло отвоевать. Ради чего они с Алиенорой и прибыли ненастным зимним вечером в нормандский порт Барфлер. Где, невзирая на шквальный ливень и штормящее море, Анри Плантагенет отдал приказ к отплытию. И Фортуна улыбнулась им: в Крещенье 1153 года от Рождества Христова они благополучно достигли английского берега. В благодарность Господу за ниспосланную им удачу Анри и Алиенора решили совершить молебен в ближайшей церквушке. И едва растворив врата Дома Божьего, первое, что услышали они, был голос священника, распевавшего «се царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий». По крайней мере, так пишут хронисты. Но всё и впрямь вышло так, как предрекло то знаменье. И не прошло и года, как Анри Плантагенет был провозглашен королем Англии в аббатстве Уэстмонтье.* А Алиенора Аквитанская, незадолго до того ставшая графиней Анжуйской и герцогиней Нормандской, во второй раз украсила свою огненные кудри королевской короной, не менее завидной, чем та, что она носила двумя годами ранее. Вот так герцогство Аквитания и стало наследным владением английских королей. За которое они, впрочем, обязаны были приносить вассальную присягу французскому монарху. А еще через несколько лет к Плантагенетам отойдет Бретань, и анжуйские владения раскинутся от Ирландии до Арагона, уступая по своим размерам лишь Священной Римской империи. В сторону границ которой, кстати, уже очень скоро обратят свои амбициозные взоры Анри и Алиенора. Но это уже будет совсем другая история.

[*Вестминстерском аббатстве]

Они стояли у массивной кованой двери, ведущей в высокую квадратную башню замка. Стражник, с виду обычный горожанин в неказистых доспехах, подозрительно косился в их сторону. Граций протянул Ивару руку, кивая головой на вход в замок:

— Пора мне. Даст Бог, свидимся еще этим летом.

Показав стражнику какой-то пергамент, менестрель исчез за кованой дверью. Ивар постоял еще немного, прислушиваясь к приглушенным звукам ночного города. Только что со звонницы протрубили отбой. Разморенный июньской жарой, Бордо погружался в беспокойный сон. Шелестела осока на журчавшей неподалеку речушке, где-то вдалеке тревожно стрекотали цикады. Ровные ряды устау — каменных домов зажиточных горожан — темнели на фоне звездного неба острыми силуэтами черепичных крыш. Из темных узких проулочков доносился ленивый лай собак.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Ивар неторопливо направился в темноту переулка. Но не успел он сделать и пары шагов, как вдруг за его спиной, откуда-то из чрева замковой башни, раздался надсадный сдавленный крик. Крик человека, отмеченного смертью, человека, для которого захлопнулись двери этого мира. Ивар обернулся. Каменное лицо стражника, словно слившееся с серой стеной башни, продолжало оставаться столь же непроницаемым, как и прежде.