Мадам Поммери. Первая леди шампанского брют - Ребекка Розенберг

– Как известно, матаготы – опасные существа, убийцы. Вам надо избавиться от него.

– Феликс – подарок от нашей подруги, – говорю я, вспомнив про мадам Клико.

– Подруги или врага? – Васнье встряхивает вожжи.

– Во всяком случае, он хорошо ловит мышей. – Я нервно смеюсь.

– Впереди черные тучи, – говорит он. – Долго мы пробудем в Шиньи?

– Нет, недолго. Мне просто нужно проверить, все ли в порядке.

* * *

Светлые рощи и густые леса окружают обширные виноградники Шампани. Красавчик переезжает через подгнивший деревянный мост, отчаянно нуждающийся в починке. Его копыта стучат по неровной дороге, которую нужно выровнять и засыпать гравием, если я не хочу, чтобы дорога превратилась в реку при первом же дожде. Кабриолет попадает колесом в яму, и Красавчик испуганно пятится и ржет. Луиза кричит; я прижимаю ее и Феликса к груди. Мне кажется, что у нас сломалось колесо. Но Васнье не теряет хладнокровия и хлопает Красавчика по крупу. Вскоре мерин уже карабкается с нашим кабриолетом на холм.

Сквозь кроны буков я вижу наш дом.

– Походит на шале, – говорит Васнье. – Высокие, крутые крыши, французские двери.

– Луи предоставил мне заниматься дизайном. – От бука отломился большой сук и разбил окно столовой. Луи моментально починил бы его, а теперь мне придется заниматься этим самой.

У меня сжимается сердце, когда Васнье останавливает кабриолет; в душе борются счастье и печаль. Я еще не была здесь без Луи. Невольно останавливаюсь и думаю: первый раз без Луи. Слишком много сердечной боли.

Васнье снимает с кабриолета Луизу и Феликса в корзинке. Я делаю несколько шагов к двойным ореховым дверям, вставляю ключ в замочную скважину, и дверь со скрипом открывается.

Луиза бежит мимо меня с Феликсом в руках.

– Папá, папá, ты где? – Она вбегает в большую прихожую и заглядывает в каждую дверь. Простодушный голосок терзает мне сердце.

– Луиза, иди сюда.

Она бежит ко мне; прелестная мордашка искажена горестной гримасой.

– Мамочка, где папá?

Справившись с эмоциями, я сажусь возле нее на корточки.

– Он на небесах, лапушка. Он в раю. – Я беру ее руки в свои и целую пухлые пальчики. – Ты ведь знаешь сама, правда?

– Но ведь папá называл раем Шиньи. – Она глядит по сторонам.

– Ах, mon ange, мой ангел. – Я беру в ладони ее личико. – Папá на небесах у Боженьки.

У нее выпячивается нижняя губа.

– Ты права, тут наш рай, и мы, если постараемся, можем почувствовать, что папочка рядом с нами.

Дочка наклоняет голову и размышляет над моими словами.

Я кладу ладонь на левую сторону ее груди, где сердце.

– Ты чувствуешь, что он тут?

Она живо кивает, и матагот выпрыгивает из корзинки.

– Феликс! – Она бежит за ним.

– Осторожно! Там разбитые стекла! – кричу я ей вдогонку.

Мы с Васнье идем за ними в длинный салон и видим там два разбитых окна, по одному с каждой стороны четырех французских дверей. Брезент, накрывающий всю мебель, весь в пятнах от воды и птиц. Мне даже не хочется смотреть на состояние мебели под ним.

Васнье подходит к французским дверям.

– Вид отсюда как картина. – Он глядит на зеленые виноградники, пасущихся овец и утиный пруд на склоне противоположного холма. – Полы – настоящий шедевр. – Он проводит ногой по узору. – Я даже не ожидал, что в деревне может быть такая красота.

– Мне хотелось сделать паркет елочкой, и Луи шутил, что полы – подарок к нашему двадцатилетнему юбилею. – Я засмеялась. – Я просила еще и фигурные плинтусы.

Его веселый смех проносится эхом по пустым комнатам, он смущенно прикрывает рот ладонью.

– Не волнуйтесь. Тут, в Шиньи, всегда звучал смех.

Он разглядывает потолки, винтовую кованую лестницу на второй этаж, гранитный камин.

– Потрясающая архитектура.

– Я делала рисунки каждой детали, а Луи находил мастеров.

– Здесь найдется что-нибудь, чем можно загородить окно? – спрашивает Анри.

– Возможно, в сарае остались куски брезента. – Я было отправляюсь за брезентом, но он выставляет ладонь.

– Позвольте мне. – Он выходит.

Не терпелось взглянуть, как розы пережили год небрежения. Я распахиваю французские двери, ведущие на террасу. Колючие стебли переросли и усеяны черными пятнами грибка и тли.

– Совершенно неприлично, – бормочу я. В последний наш приезд сюда годовалая Луиза лежала рядом в корзинке, когда я обрабатывала розы. Она гулила и смеялась, глядя на бабочек, порхавших с цветка на цветок.

Феликс трется о мою юбку и бежит на лужайку. Луиза гонится за ним на пухлых ножках.

– Не уходи далеко. Я должна всегда тебя видеть, – кричу я ей вслед.

Темная полоса туч накатывает на виноградники, как волна прилива. Реки Марна и Вель чернеют и бурлят в месте слияния, их очарование превращается в нечто зловещее. Порыв ветра чуть не сбивает меня с ног. Струи холодного дождя хлещут в лицо. Луизы нигде не видно.

– Луиза, нам пора уезжать, – кричу я, но ветер уносит мой голос в сторону. Дождь барабанит по террасе.

Из кустов доносится леденящий кровь пронзительный крик.

– Луиза! – Я бегу к кустам.

Она рыдает и показывает пальчиком на голый стебель розы, с которого свисают сотни куколок.

– Мамочка, это гробики, – воет она. Струи дождя текут по ее лицу.

В самом деле, прозрачные куколки напоминают ткань органди, накрывавшую Луи.

– Это куколки, они защищают гусениц в зимнее время, чтобы весной они превратились в бабочек. Ты помнишь бабочек?

Васнье бежит по саду, загораживая своим воскресным пиджаком голову от внезапного дождя.

– Нам надо ехать, иначе мы не проедем по такой дороге.

Разряд молнии раскалывает небо. Луиза плачет, и я хватаю ее. На головы обрушивается ледяной град, и ее плач переходит в крики.

Васнье накрывает нас пиджаком и ведет под градом. Когда мы заходим в дом, Луиза вся уже промокла и дрожит. Волосы свисают с головы сосульками, и я осторожно вытираю ее полотняным полотенцем. Разбитые окна уже загорожены брезентом. Васнье сделал все быстро.

– Мы все-таки не можем уезжать в таком виде, – говорит он. – Я разожгу огонь.

Положив дрова в очаг, он зажигает их фрикционной спичкой.

Я несу Луизу к огню и сажаю в одно из массивных кресел, накрытых брезентом. Васнье приносит из кухни кастрюли и подставляет под протечки.

Порывы ветра проникают в дом сквозь щели между брезентом и рамами. Луиза кричит снова.

– Фе-е-е-ликс! Где Феликс?

Васнье садится возле моих ног, лицом к лицу с Луизой.

– Ты знаешь, что матаготы очень ловкие? Они любят исчезать. Но если ты хорошо обращаешься с Феликсом, он всегда вернется к тебе. – Он вынимает носовой платок и вытирает ей щечки.

– Куда он ушел? – спрашивает дочка.