Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект - Зубова Людмила Владимировна

Рано еще для льдов Потусторонних стран! (С., 249).

Мотивировка абстрактного конкретным приводит к тому, что конкретная лексика (русизмы) уравнивается с абстрактной (славянизмами) в способности обозначать высокие понятия. При этом утверждается способность конкретно-чувственной лексики обозначать эти понятия более точно по сравнению с абстрактной, и, таким образом, повышается семантический ранг конкретно-чувственных слов, способных к созданию образа, метафоры и символа.

Этимологическая регенерация может осуществляться не только при повторении родственных корней в контекстуально сближаемых словах, но и в том случае, когда дается ряд этимологически неродственных слов, но исконно синонимичных:

Завораживающая! Крест — Накрест складывающая руки! Разочарование! Не крест Ты — а страсть, как смерть и как разлука. Развораживающий настой, Сладость обморочного оплыва (С., 185).

Синонимия корней — ворог- // — вораж-, -чар-, -морок- // морач- с общим значением колдовства вызывает пристальное внимание к каждому корню, тем самым актуализируя именно его в выделенных словах. Антонимия приставок за- раз- (завораживающая — разочарование, развораживающий) и повтор приставки раз-(разочарование — развораживающий) усиливают членимость слов с этими приставками. Если обычно в случаях восстановления внутренней формы слов в контексте дается этимологическое гнездо слов, то здесь представлено как бы семантическое гнездо, тоже, как оказывается, способное восстановить внутреннюю форму слов благодаря вниманию к их семантике.

При восстановлении внутренней формы слова через синонимию, выявляющую исконное значение этого корня, сильным средством этимологической регенерации являются синонимы — словообразовательные окказионализмы.

В приведенном ниже примере ряд таких синонимов дается одновременно с расчленением слова на составляющие его морфемы:

Око-ём! Грань из граней, кайма из каём! <…> Окохват! Ведь не зря ж у сибирских княжат Ходит сказ О высасывателе глаз. <…> Окоим! Окодёр, окорыв, околом! Ох, синим-синё око твоё, окоём! (И., 501).

Расчленение, осуществленное графическим (произносительным) способом, дается уже в исходном слове.

Серия окказионализмов-синонимов исходного слова, варьирующих только вторую его часть, объясняет потенциально возможное смысловое наполнение корня — ём-как через мифологический образ «высасывателя глаз», так и через синонимию переменной части слова. Последовательность корней — хват-, -дёр-, -рыв-, -лом-, обнаруживает градацию с нарастанием экспрессии. В ряд окказионализмов помещено и слово окоим с другим вариантом того же корня, что и в исходном слове. И, наконец, весь ряд завершается повторением слова окоём, обогащенного всеми смыслами окказионализмов, в такой комбинации, которая фиксирует внимание уже не на втором, а на первом его корне и актуализирует его самостоятельным употреблением слова око и указанием на признак-предикат синим-синё.

Разложение слова на составляющие морфемы и превращение морфем в слова, т. е. обратная деривация, является у М. Цветаевой одним из важнейших средств оживления внутренней формы слова. Цветаева осуществляет как бы перевод с синхронии на диахронию. Особенно это касается наречий — грамматической категории, в основном образованной сравнительно недавно, уже в исторический период развития языка, и поэтому вполне допускающей обратную деривацию. Иногда для такого расчленения достаточно графических средств — раздельного или дефисного написания наречия: «Совсем ушел. Со всем — ушел» (С., 326), — иногда графическое членение поддерживается параллельным окказионализмом, образованным по модели расчлененного наречия: «В наш час страну! В сей — час страну!» (С., 307). Расчленение слова как способ этимологизации осуществляется в произведениях М. Цветаевой достаточно широко и касается различных частей речи:

Я — деревня, черная земля. Ты мне — луч и дождевая влага. Ты — Господь и Господин, а я — Чернозём — и белая бумага! (И., 130); Нищеты вековечная сухомять! Снова лето, как корку, всухую мять! Обернулось нам море — мелью: Наше лето — другие съели! (С., 311); Изнемогаю. Не могу играть (И., 607); Две ноги свои — погреться — Вытянувший и на стол Вспрыгнувший при самодержце Африканский самовол — (…) Что вы делаете, карлы, Этот — голубей олив — Самый вольный, самый крайний Лоб — навеки заклеймив (С., 293, 295)

Расчленение-этимологизация является также способом толкования или переосмысления иноязычных слов:

Ствол пальмы? Флага шток. В мир арок, радуг, дуг Флагштоком будет — звук. Что — руки! Мало двух. Звук — штоком, флагом — дух Есмь: Слышу («вижу» — сон!) (И., 510).

Этимология заимствованного слова и его калькирование на русский язык нередко становятся сатирическим средством. Так, в «Крысолове» обыгрывается слово папье-маше. Эта сатирическая сказка создана по мотивам немецкой легенды о музыканте, спасшем город Гаммельн от крыс; поворотным элементом в ее сюжете является отказ городских властей выполнить свое обещание отдать дочь бургомистра замуж за музыканта. Вместо этой награды музыканту предлагается футляр из папье-маше для флейты. Слово папье-маше употреблено сначала в том виде, в котором оно и было заимствовано русским языком из французского. Затем оно калькируется Цветаевой с соблюдением грамматических отношений внутри сочетания: жеваная бумага (страдательное причастие + существительное). Затем Цветаева обыгрывает каждый компонент словосочетания отдельно. Она не допускает фразеологической устойчивости этой кальки: каждый из ее компонентов ставится в ряд однокоренных слов, предельно обнажая внутреннюю форму заимствованной лексемы:

— Главное — умысел! — В траты не сунувшись. Чтоб от души — к душе — Как из папье-маше! Кабы малейший какой в душе Прок был — у всех была бы. А в переводе папье-маше — Жеваная бумага. Хоть не корова, а нажую! Боги — а рты замажем! (Так же, как критика — соловью:) Жвачкой, притом — бумажной. (…) И предложить взамен Нечто из царства чар: На инструмент — футляр Жвачно-бумажный. Ибо не важно Что («Вещество — лишь знак». Гете) — а важно — как (И., 526).