Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект - Зубова Людмила Владимировна

Образование многочленного ряда окказионализмов по продуктивной словообразовательной модели — излюбленный прием М. Цветаевой, и он не раз привлекал внимание исследователей (И. И. Ревзин 1971; Л. П. Черкасова 1975; Н. К. Шаяхметова 1979; Л. П. Аронова 1984, и др.). Поскольку в таких рядах, как вслушиваются — вглатываются — впадываются, расставили — рассадили — рассорили и т. п., постоянные аффиксы в-, рас- определяют своей семантикой наличие общей семы) у всех членов цепочки, можно считать, что они, по существу, выполняют роль корня (общей морфемы семантически сходных слов). Тем самым внимание читателя неизбежно оказывается сосредоточенным на варьирующихся элементах ряда — корнях слов, так как именно они, подобно аффиксам в ряду однокоренных слов, несут здесь новую информацию. Таким образом, Цветаева, как бы перераспределяя роль аффиксов и корней, актуализирует одновременно то и другое: аффиксы повторами, а корни вариациями. На этом перераспределении морфемных функций основано пересечение «горизонтального» ряда подобий с постоянным корнем и «вертикального» ряда подобий с постоянной приставкой. Наглядное функционирование модели в контексте выполняет не только актуализирующую роль, но и становится одним из средств типизации явления, представленным уже не на лексическом, а на грамматическом уровне, в морфологии, словообразовании и синтаксисе. Типизация, основанная на первичной мотивированности слова семантикой его корня или аффикса, приводит к абстрагированию и, таким образом, к освобождению свойств слова и его потенциальных возможностей от их узуальных реализаций: к самостоятельному функционированию слова и грамматической модели на лексико-семантическом и на грамматическом уровне. Далее она ведет к интенсификации признака вплоть до гиперболы.

Гиперболы, построенные на сочетании однокоренных слов (Крик — и перекричавший всех || Крик — И., 437, Тише тихого — И., 504, куда громовее, чем громом — С., 420, Там одна — темней || Темной ночи — И., 109, Выситься над высотой — И., 61, Все и семижды все — И., 492), по существу, основаны на отрицании мотивирующего признака, полученном в результате доведения его до предела и превышения этого предела. Конечный результат интенсификации признака, представленный его отрицанием, можно видеть в таких контекстах:

Тезей Красоты в этой жизни есть Власть безжалостнейшая — честь. Даром бьешься и даром тщишься. Ариадна Просветите же нечестивца, Боги! Рухай, гордец, с горы! Афродитины — се — дары (И., 655); От высокоторжественных немот До полного попрания души: Всю лестницу божественную — от: Дыхание мое — до: не дыши! (С., 193)

Антитеза может быть основана на семантизации стилистических различий между однокоренными словами, что является традиционным приемом в языке художественной литературы (анноминация — семантико-стилистическое противопоставление производных от одного и того же корня — Ахманова 2):

— Житие — не жисть!

— Разучился грызть! (И., 495).

Эти строки, передающие жалобы разжиревших крыс в сатирической поэме-сказке «Крысолов», показывают характерную для М. Цветаевой трансформацию традиционного приема. Слово высокого стиля житие, по происхождению церковнославянское и фразеологически обусловленное в сочетании жития святых, здесь является носителем отрицательной экспрессии (праведная жизнь — покой и скука), а просторечное жисть — носителем экспрессии положительной (реальная жизнь — страдание и борьба).

С помощью однокорневого контраста нередко представлено отрицание мотивирующего признака, лежащего в основе номинации: Справлять неисправимую работу (С., 107), И памятник, накоренясь, || Уже не помнит (С, 87), Права, не следеющие вслед (И., 194), Давно желанного и жданного подарка || Не жду (С., 43). Во всех этих примерах эмоциональный смысл отрицания мотивирующего признака — горечь от разлада, разминовения однородных явлений, указание на противоестественность разъединения. Выход из этого разлада отражен в таких контекстах, в которых на взаимоисключении двух противоречащих друг другу элементов строится третий:

(…Раз это несносно И в смерти, в которой Предвечные горы мы сносим На сердце!..) — она все немногие весны Сплела — проплывать Невестою — и венценосной (С., 267).

В ряду, включающем тезис, антитезис и синтез, синтезирующий член выражет понятие катарсиса — очищения (Выготский 1968, 249–275), поскольку выход из противоречия двух земных понятий дается Цветаевой в понятии духовном.

Можно сказать также, что контрастные сочетания однокоренных слов представляют собой оборотную сторону типизации. Они опираются на типичность признака как на критерий его истинности и постоянства: закономерность выявляется при ее нарушении.

Другим случаем нарушения существующей в языке закономерности, отражающей закономерность внеязыковой действительности, является сдвиг в мотивационных отношениях между однокоренными словами. Рассмотрим следующие примеры:

Огнепоклонник! Не поклонюсь! В черных пустотах твоих красных Стройную мощь выкрутив в жгут — Мой это бьет — красный лоскут! (С., 174); Ты — крылом стучавший в эту грудь, Молодой виновник вдохновенья — Я тебе повелеваю: — будь! Я — не выйду из повиновенья (С., 113); Гора горевала о страшном грузе Клятвы, которую поздно клясть (С., 369).

Однокоренные слова огнепоклонник и не поклонюсь, виновник и повиновенья, клятвы и клясть находятся, безусловно, в родственных для современного языкового сознания отношениях, но не в деривационных, т. е. не в отношениях непосредственной мотивации. Слово огнепоклонник образовано от словосочетания поклоняться огню, а не поклонюсь — от поклониться. Разница между словами поклоняться и поклониться не исчерпывается глагольным видом. Войдя в разные деривационные ряды, эти слова приобрели и разные значения: поклоняться 'чтить кого-, что-л. как божество, как высшую силу'; 'относиться с преданным восхищением, благоговением к кому-, чему-л.'; поклониться — сов. к кланяться (в 1-м и 2-м знач.); кланяться — 1) делать поклон (поклоны) кому-л. в знак приветствия, почтения, благодарности;- 2) словесно или письменно через кого-л. свидетельствовать свое уважение, внимание (MAC). Слово виновник произведено от прилагательного виновный 'совершивший поступок, преступление', а повиновение — от повиноваться 'беспрекословно слушаться кого-л., подчиняться кому-, чему-л.'. Слово клятва соотносится в современном русском языке с глаголом клясться 'давать клятву, клятвенно уверять в чём-л., клятвенно обещать что-л', а не с глаголом клясть 'предавать проклятию, проклинать' (MAC).

Несмотря на то, что семантические различия между однокоренными словами, употребленными М. Цветаевой во всех цитированных строках, не допускают мотивационных отношений между этими словами, потенциально такие отношения, видимо, существуют — прежде всего благодаря живой родственности корней. Возможность перераспределения мотивационных отношений в языке реализуется нередко с утратой начальных или промежуточных звеньев в словообразовании (Аркадьева 1973, 7). Сополагая слова так, как будто они являются мотиватами, Цветаева перестраивает логические связи между соответствующими понятиями. Результат этого семантико-деривационного сдвига похож на результат поэтической этимологии: сближение слов основано на авторском переосмыслении логико-понятийных и языковых связей.