Тайга - Марго Романова

— Какая у вас может быть любовь! — с негодованием воскликнула женщина и даже приподнялась с подушки.

— Марина, — в дверном проеме появился Василий Геннадьевич, — чего ты кричишь?

— Мне тут наша дочь про любовь рассказывает. Слушать тошно, вот и кричу. Какая у них может быть любовь? Они почти год не виделись и прекрасно себя чувствовали. Когда у людей чувство, то они и на день расстаться не могут. Этот шалопай съездил в Москву, наразвлекался там вдоволь, а теперь нашей дочери лапшу на уши вешает, про любовь поет.

— Успокойся, Марин, не шуми, — поморщился Василий Геннадьевич. — И чего ты так на этого Колю взъелась? Нормальный парень, порядочный, ответственный.

— И в Москву он ездил не развлекаться, — почувствовав поддержку отца, осмелела Ира. — Коля сразу на работу устроился, и карьера у него удачно складывается. Сейчас он руководит коллективом.

— Значит, бросишь меня, больную? — истерично взвизгнула женщина.

— Я не брошу тебя, мама, ни больную, ни здоровую. Сначала мы переберемся в Москву, потом вас с папой заберем.

— Слышишь, Вась, нас они заберут! И чего мы с отцом делать будем в твоей загазованной Москве? Были мы там прошлым летом, хоть и проездом, но почти сутки по столице болтаться пришлось. Я чуть с ума не сошла: шум, гам, суета. Все бегут как ненормальные, глаза вниз опустят и несутся, несутся. В метро не протолкнуться, такая толчея. Ужас!

— А я там не была, зато мне она почти каждую ночь снится. Мне даже кажется, что я знаю этот город не хуже своего. Там так красиво, так необыкновенно! Когда по телевизору Москву показывают, я стараюсь запомнить каждую деталь, рассмотреть каждый дом, каждый мостик, памятник. Почему-то я всегда была уверена, что буду жить именно там.

— Как… снилась? — не поверила своим ушам Марина Юрьевна.

— Я просто тебе об этом не говорила. Знала, что ты будешь категорически против. Хотя на самом деле лет с пятнадцати столицей бредила. Когда Коля уезжал, я очень страдала, но в глубине души была очень рада. И все это время верила, что рано или поздно он за мной вернется.

После этих слов в спальне повисло тяжелое молчание. Ира медленно переводила взгляд с матери на отца, пытаясь понять, что они чувствуют. Мамино лицо было напряжено, взгляд — жесткий и пронизывающий. Девушка с детства знала это выражение. Знала она и то, что за этим последует: полное игнорирование ее, как человека. Она будет смотреть на дочь, как на предмет домашнего обихода, не обращая на нее никакого внимания. В то же время она будет вдвойне приветлива с отцом. В детстве Ира тяжело переживала такие воспитательные меры, хвостиком ходила за мамой и умоляла простить ее, порой сама не понимая за что. Когда, смилостивившись над нерадивой дочерью, она просила девочку подробно объяснить ей, чего конкретно она не будет больше делать, малышка терялась, краснела, бормотала что-то невнятное, а потом начинала горько плакать. Тогда мама усаживала ее на колени и долго объясняла Ире, как нужно вести себя воспитанным девочкам. Она пыталась запомнить каждое мамино слово, чтобы ни в коем случае не повторить своих ошибок. Порой она завидовала своей подружке Насте, у которой была совсем другая мама: она громко ругалась, а потом все ей прощала. Они обнимались и смеялись, прося друг у друга прощение, одна — за детские шалости, другая — за то, что не сдержалась и накричала на любимую дочь. Там, в Настиной семье, все было просто и понятно. И именно этой простоты так не хватало Ире.

— Васенька, налей мне, пожалуйста, кружечку чая, — ласково посмотрела Марина Юрьевна на мужа. — Думаю, это успокоит мои нервы.

— Ван момент, — шутливо ответил мужчина и подмигнул Ирине.

— Спокойно ночи, мама, — тяжело вздохнула девушка и, не дожидаясь ответа, которого так и не последовало, пошла к выходу.

Василий Геннадьевич наливал в кружку кипяток, когда Ира ласково погладила его по плечу.

— Ничего не поделаешь, дочь, — не оборачиваясь, обратился он к девушке. — Такая у нас мама. И именно такой мы ее любим, правда?

— Конечно, пап. Хотя иногда так хочется, чтобы она была хоть немного проще. Порой она просто невыносима и я даже не знаю как себя с ней вести.

— Дорогой, ты про меня забыл? — раздался раздраженный голос Марины Юрьевны.

— Бега, бегу, — засеменил мужчина в спальню, на ходу обращаясь к дочери. — Ириш, налей ка нам чайку. Через пять минут приду, посекретничаем с тобой маленько.

Девушка тут же сорвалась с табурета и, напевая себе под нос веселую детскую песенку, взялась за подготовку чайной церемонии. Как же Ирина любила "секретничать" с папой! В детстве, укрывшись от вездесущего маминого ока на тесной кухоньке или в детской, они могли часами рассказывать друг другу свои маленькие секреты, делиться проблемами или просто мечтать. Отец всегда с большим вниманием выслушивал Ирины советы и обещал обязательно им последовать. Наверное, с его стороны это была просто игра, но девочка верила в то, что ее мнение ему действительно дорого и чувствовала себя ужасно взрослой и умной. В ответ она делилась с отцом своим самым тайным, самым важным, тем, что больше никогда и никому бы не сказала. У нее всегда было много подруг и друзей, но самым главным ее товарищем всегда оставался любимый папа.

— Вот и я, — шумно потирая руки, подошел к столу отец. — Ты даже бутербродов наделала. Умничка — девочка!

— Как думаешь, гроза надолго? — Ира кивнула в строну родительской спальни.

— Настрой серьезный, — пожал плечами отец. — Про тебя не говорит ни слова, зато со мной просто шелковая. Да ты не переживай, позлится денек да успокоится.

— Не понимаю, почему она так на Колю взъелась…

— Против ее воли ты пошла. Мать такого не прощает. Если бы она на него указала — тогда другое дело. Ты же знаешь ее характер, тяжелый, как бронепоезд.

— И как мне быть? Я действительно его люблю, пап. Я не смогу без него жить, просто умру от тоски и все.

— Ну, помирать тебе еще рано. А с матерью мы разберемся, не переживай.

Всю ночь Ирину мучили кошмары. Она металась по кровати в холодном поту, пытаясь отыскать в непроглядной тьме родное Колино тепло. Осознав, что ночует у родителей, старалась успокоиться и уснуть. Поэтому утром она чувствовала себя ужасно разбитой, словно и не спала вовсе.

Выглянув в окно, она уткнулась взглядом в серый мокрый асфальт. Ранняя весна больше походила на позднюю осень. Деревья стояли скукожившись, печально опустив еще не успевшие до конца распуститься листики. Травка, еще вчера такая яркая и радостная, сегодня приобрела какие-то серые оттенки, понуро склонившись к земле. На небе не было ни одного просвета, и дождь лил непрекращающимся потоком.