Тайга - Марго Романова

Ирина робко зашла в комнату. В глаза бросалась ее мертвецкая бледность. Казалось, за одну ночь она повзрослела лет на десять. Черные глубоки круги залегли под глазами, и на мир она смотрела как-то затравленно.

Переживала девочка, с удовлетворением отметила Марина Юрьевна, и благосклонно улыбнулась дочери.

— Как ты себя чувствуешь, солнышко? — обратилась она к Ирине.

— Хорошо, — удивленно протянула девушка и посмотрела на мать такими глазами, будто увидела перед собой не самого родного в мире человека, а какую-то невиданную зверюшку.

— Чего ты так смотришь на меня? — не смогла не рассмеяться Марина Юрьевна. — Словно впервые в жизни видишь.

— Просто так неожиданно, — все еще не веря своим ушам, заговорила Ира. — Обычно ты минимум три дня на меня дуешься, а тут на следующие сутки разговаривать начала. У тебя все хорошо, мам? Что с сердцем?

— С сердцем все в порядке. А по поводу вчерашнего… Я всю ночь не спала, думала. И решила, что была не права.

— А разве так бывает? — еще больше округлила глазки Ирина.

— И на старуху бывает проруха, — вновь засмеялась Марина Юрьевна. — Погорячилась я вчера, ты уж меня извини.

— Это ты меня прости, мамочка! — Ирина радостно подбежала к материнскому ложу и, взяв ее прохладную руку, прижала ладонь к щеке. — Я тебе нагрубила и вообще наговорила много неприятных вещей. Больше так не буду, клянусь! Что мне сделать, чтобы сгладить свою вину?

— Даже не знаю, что и придумать, — стараясь придать голосу зловещие интонации, подыграла она дочери. — Как же наказать тебя пожестче, да пострашнее.

— Мама, я серьезно, — засмеялась Ира. — Мне очень хочется сделать для тебя что-нибудь хорошее. Я чувствую себя такой виноватой, что просто обязана порадовать тебя.

— Если серьезно, то есть у меня одна просьба, — Марина Юрьевна посмотрела дочери в глаза холодным, пристальным взглядом.

На кладбище было очень тихо, казалось, даже природа скорбела об умерших, ничем не тревожа их вечный сон: ни дуновения ветерка, ни шуршания листьев, ни встревоженных криков птиц. Все замерло. Казалось, что и время остановилось.

Николай быстро нашел мамину могилку, вяло отметив, что новое кладбище, где его маму хоронили одной из первых, уже сплошь усеяно мрачными холмиками, всюду высились оградки и кресты.

— Вот я и пришел к тебе, мама, — раскладывая алые розы на последнем человеческом пристанище, заговорил он. — Долго меня не было, не спорю. Но ты уж не обижайся на меня. Ты должна понимать меня как никто другой. Все говорят, что мне от тебя передалась невероятная тяга к красивой жизни, к большим городам. Почему-то многие ненавидят меня за это, особенно здесь, в нашем родном городе. Обидно и больно от этого.

Я многого добился за последние годы, и всегда верил, что это ты мне помогаешь. Я чувствовал твое присутствие почти физически. Спасибо тебе за все, мама! За то, что ты меня родила, вырастила, что, даже покинув этот мир, не бросила меня. Ты не смогла воплотить свою мечту в жизнь. Наверное, в этом есть и моя вина. Всю свою жизнь ты отдала мне, забыв о своих планах и грезах. Если можешь, то прости.

Мамочка, я обещаю, что никогда не отступлю от своей мечты, что стану большим человеком в большом городе. Нет, я не стану актером, для этого у меня нет данных. Но я уверен, что добьюсь много в другой стезе. Я уже начал свой путь наверх и поверь, это лишь первая ступень. Ты будешь гордиться мной, мам, гордится тем, что я твой сын.

Николай изо всех сил сдерживался, чтобы не заплакать, но все же одинокая слеза пробежала ручейком по его щеке. И тут он отчетливо услышал, что кто-то всхлипнул за его спиной. Дернувшись всем корпусом, он резко развернулся. Поблизости не было ни одной живой души.

— Мама? — Николай испуганно посмотрела на почерневшую от времени фотографию. — Мама, это ты? Если это действительно ты, то дай какой-нибудь знак. Прошу тебя!

— Она далеко, очень далеко, — зашумела листва. — У нее все хорошо. Не плачь, не нарушай ее покой.

Николай медленно поднялся и попятился назад. Поскользнувшись на мокрой, вязкой земле, он упал. Что-то коснулось его головы, словно ветер заблудился в его волосах. Мурашки побежали по всему телу. С силой оттолкнувшись от земли, он встал на ноги.

— Что же это такое? — вытирая лицо рукавом, вслух спросил он. — Неужели, я действительно схожу с ума?

— Иди за мной, Коленька. Не бойся, и все узнаешь, — вновь зашептали деревья.

— Кто ты? — со всей силы заорал Николай, испуганно озираясь по сторонам. — Ответь! Кто?

— Негоже так на кладбище орать, — забубнил сзади чей-то скрипучий голос. — Разве ж можно их покой нарушать. Грех это, страшный грех.

По кладбищенской тропинке шла древняя старушка, закутавшаяся в длинную шаль.

— Бабушка, — с облегчением выдохнул Николай. — Вы ничего сейчас не слышали?

— Как же не слышала? Слышала все. Ты орал, как сумасшедший. Кто ты, да кто ты. Как-будто самого дьявола увидел.

— Может, и вправду увидел, точнее услышал.

— Типун тебе на язык! — перекрестилась старушка. — Болтаешь, сам не ведаешь чего. Ты к кому на могилку то пришел?

— К маме, — вздохнул Николай.

— Вон оно что, — протянула бабуля. — Как же так произошло? Ты ведь мальчик совсем?

— Сердце, — коротко ответил он. — Она хотела актрисой стать, но мечта так и не исполнилась. Вот и разорвалось ее сердце, от тоски да от жалости к себе.

Николай не понимал, почему разоткровенничался со старушкой, но ему вдруг так захотелось излить ей свою душу, что остановиться он не мог. Слова лились из него непрерывным потоком. Бабушка замерла, положив морщинистую ладонь, на металлическую оградку. Он рассказал о своем детстве, об отце, который сильно любил маму, но еще сильнее боялся ее потерять и поэтому полностью отгородил ее от внешнего мира, ограничив стенами их квартиры. И дом стал для нее настоящей клеткой, не золотой, а самой обычной, старенькой и побитой жизнью. Была бы его воля, он бы ее вообще на улицу не выпускал. Первое время мама билась о ненавистные стены, пытаясь вырваться на свободу, старалась достучаться до отца, объяснить ему, что жизнь в неволе для нее неприемлема, что здесь она просто умрет от тоски. Коля был еще маленьким, но он прекрасно помнил ее мольбы. Мама укладывала его спать, а сама уходила ну кухню, где ужинал отец. Но в их крохотной квартирке было невозможно ничего утаить друг от друга. И мальчик прекрасно слышал ее всхлипывания, ее слова. Она умоляла отца переехать в Питер, где жили ее родители. Но он был непреклонен. Никуда уезжать он не собирался. А маме он угрожал, что в случае ее отъезда, лишит ее материнских прав, как безответственную женщину, бросившую своего ребенка, что суд будет на его стороне и сына она больше не увидит. После таких разговоров она долго не могла успокоиться. Отец умывался, расстилал постель, а она все плакала на кухне, тихо, безнадежно… А потом она как-то затихла, загнала свою боль далеко внутрь. Видимо, сделала свой выбор, решив, что самое главное для нее — это ребенок. И именно с этого момента она стала понемногу затухать, с каждым днем становясь все более спокойной и уравновешенной, более безразличной ко всему окружающему. Она угасала медленно, постепенно. С каждым днем ее сердце билось все тише и тише и вскоре затихло совсем.