Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2016 - Коллектив авторов

Забытьё

Над газоном вспыхивают светлячки,выше, ниже, наобум,как шахтёры вылезли и на крючкилампы вешают, забыв свой ум.Вот вечерняя какая Воркутаразворачивается в Караганде,я смотрю, смотрю в окно, смотрю туда –где меня нигде.Или то смертельно-тихий бойдуш давно в земле истлевших тел?Обернёшься – и вдогонку за собой.На подножку прыгнешь разума – успел.

В поздний час

за окном игольчатый шпильэто ель горит на закатевот приходит жена вытирает пыльвытирает пыль гладит платье

иногда смотрю на неёсовершенно стоит чужаявот сгребает она постирать бельёжалость в сердце моём большая

но сказать что сблизило насне скажу в голове смешалосьа когда породнились сближались раздаже больше за ночь сближались

помню мне казалось тогдачто мы тени друг другачто в любви теряешь себя навсегдавидишь выбрались из недуга

и теперь мы странно стоимна виду у пустой вселеннойа бывает сидим по углам своими молчим в тоске постепенной

На отшибе

Мы выходим всё реже,больше дома сидимда латаем брешив молчанье словом простым.

К нам никто не стучится,дверь закрыта на крюк.Только «скорой» в ночи волчицавоет от человечьих мук.

Орёл

Прилетела птица, сидит под окном,перья вздыблены, смотрит вяло.В человеческий рост. Я сказал потом:«Кто сидит там?» Она сказала:«Кто сидит?» Я сказал: «Сидит у окнаптица. Дыбом серые перья». –«С перепою привиделось?» – сказала она.Я сказал: «Глянь сама, моя пери».К запотевшему ноябрьскому окнуона подошла, увидела и сказала:«Это – птица орёл». Я взглянул на жену –в ней глаза были – два вокзала,провожающих неизвестно зачем, кудаи кого, провожающих два – и точка.«Может, это решка, а не орёл?» Ни дане услышал, ни нет. Ни одного гудочка.

В выходные

Вечерами решаю «мат в три хода»(у меня есть сборник задач),по утрам, в выходные, когда погодасмотрит в окна, слышу безмолвный плач –она стирает с шахматных фигур пыль,ставит на место их, справа и слева,о, взаимообразный штильдня… Это «вилка», «вилка» нам, королева!– Так вот проходит жизнь… – вздыхает. –Обещал научить играть – не научил… –Заоконный ветер валы вздымаети внезапно гаснет, лишившись сил.

Когда метель

Когда метелью дом заносит,тогда под собеседникалишь ветер косит,но как-то бедненько.

Закрыл свой магазин лабазник,тоскует благоверная,и вроде праздник,а грусть безмерная.Так окна залепляет пряжей,такие тают таиньки,что мы пораньшеложимся баиньки.

Не надо больше зло и цепкодышать и виться полозом,а только крепкоспать, мёртвым образом.

Флюиды

Дома Лида моя ходит в шерстяныхтапочках по ковру, и у Лидынакопляется электричество, тронет – вспыхмежду нами, искры летят. Флюиды.

Даже комната освещается. Может быть(мой сосед-учёный говорит «может статься»),подсознательно она хочет меня убить.Но сознательно – приласкаться.

Иногда сильнейший проходит ток.Я кричу ей: «Господи, больно, Лида!Мы ведь жизнь отбываем, а не тюремный срок,мы ведь два человека, а не болида.

Что за странное, Лида, высекновенье огня!»Но в её глазах не злой огонь – неизвестный.Может статься, она полюбить меняхочет для оправданья совместной.

Будень

Лида моя одевается и говорит: «Похолодало.Ты слышишь?» Отвечаю: «Почти».Говорит: «Я ватник твой залатала.Похолодало». И потом добавляет: «Учти».

Вся жизнь наша прошла на первомэтаже, близко к холоду и земле.Вряд ли она была перлом.Я говорю: «Не забудь брильянтовое колье».

Она надевает крупно-зелёные бусы,боты, шарф, шапку, пальтои уходит на фабрику. Наши узывсё прочней. По вечерам мы играем в лото.Как уютно узор на коробке сверкает!С детства я привязан к бочоночкам дорогим,а теперь и к Лиде, как она выкликаетномера, один за другим, один за другим.

Охота

Она влетела: «Мышь в столовой!»Я выпил порцию свою(о, серенький сюжет, не новый,расхожий, бездны на краю!

Плутон, своей подземной своройзачем наш тихий рай мрачишь?)и вышел: замерев над шторой,сидела крошечная мышь.

Лишившись речи, то есть дара,которым славен человек,пред ней два перпендикуляраостановили жизни бег.Там, под землёй, где червь и овощ,где кость, и уголь, и руда,она не видела чудовищ,подобных этим, никогда.

«Какя боюсь мышей!» – вскричалоодно из них, и тут же, чёлннаняв, я оттолкнул с причалаподземницу, печали полн.

«Зачем мы все не разминулись? –я думал. – Не было бы зла…» –Шумел как мышь, деревья гнулись,а ночка тёмная была.

Письмо

Едва получено письмо,ещё конверт не вскрыт…Есть беглый страх прочесть егои вслед за страхом – стыд.

Не в ожидании вестейненастных ты притих…Есть в почерке набег гостейнепрошеных, родных.

Стоишь, вмолчав свою винув проём окна, весной…Так нарушают тишинучуть большей тишиной.

После кладбища

Читаю, слышишь, по пути: «ВчерашняяРаиса Львовна» и «ВчерашнийГригорий Маркович». Пустяшнаяирония, а так – покой всегдашний.Прошёл к родным могилам и прибрал их.Немного белых положил, немного алых.

Пластмассовые два стаканчикадостал, кусочек хлеба,ты замечала, что на кладбищевсегда синее небо,чем в городе? потом налил грамм по стосебе и фотографии с погоста.

«Сын, – я сказал, – напрасно ты,неправильно всё это, рано,и потому теперь мы разняты,незаживающая рана…»Потом пешком от Невскойзаставы шёл, а ветер нынче резкий.

Слова сказал без осуждения,но, кажется, чуть с укоризной.Смерть превращает день рожденияв трагедию, она зовётся жизнью.Как ты считаешь, Лида? Спишь? Сегоднямне костью в горле промышление Господне.

Ночью

Я вглядываюсь в шум,и вслушиваюсь в цвет,и крон ветвистый умвдыхаю. Смерти нет.

Так вспенилась листвав сегодняшней ночивсей силой естества,что смерти нет. Молчи.

Подъём. Подъём и спад.Спад, и опять подъём.Чтоб жили те, кто спятнеоборимым сном.

Приёмный день

Жена поднимается в пять,ещё за окном темно.У нас так рано вставатьиздавна заведено.

Я поднимаюсь в шесть,тоже не поздний час.Выпал снег? Так и есть.Я зажигаю газ.

Вижу: полуодетая у окнаполуспит, и я полусплю,а потом онагладит юбку свою.Не разминёшься вдруг –тесно. Хоть мы годавместе, но стесняемся другдруга-то иногда.

Раньше мы голых телне стыдились с ней, –видно, ангел слетел,который скромней.

Ангел не любит спешить.Нам этот день с женойнадо усыновить,чтобы он стал родной.

Проблеск

Просыпаясь, рассвета каймувижу, юркая птица сверкает.Разве можно не верить Тому,Кто воистину так окрыляет?

Лида, это превыше всего,я незыблемо счастлив,узкий луч на стене,утренняя прохлада,вот он, белый налив на весу,тельце мраморное с ведёркому реки, вот под мышкой несукнигу «Кортик»,

вот проездомпереблеск в лесу паутинный,перелесок болотно-тинный,и лиловый, соседний

холодок, резкий воздух осенний –вот хрустальный его кубометр,вот он – с похолоданьем,в освещенье комет,

вот он, необратимый,в снег истаивающей лыжнёйуходящий, родимыйпуть, он к ночи слышней.

Сладок сон, только дай погаситьлампу, отдых блаженный,хорошо было жить,совершенно!

Собираясь в последнюю тьму,говорю: «Принимай, я уложен».Разве можно не верить Тому,Кто воистину так безнадёжен?

Техника расставанья

Надо отладить технику расставанья,тянущегося от живота до горла,где глухонемая птица повествованьямашет крыльями голо.

И когда слетает внезапная птица этана кормушку сердца, минуя мозг твой, –выставляй знак запрета,отгоняя глухонемую в её край заморский.

Расставанье – окна любви и сетования.Приглуши песню жалости об одиноком,чтобы поезд дальнего следованиястал сплошной полосой без окон,

чтобы просто существовал как данность,не обнаруживая смысла, не жаля.Стой на полосе отчуждения, отчуждаясь,пока не скрылись из виду его детали.

Пусть выгорают цвета дорогой палитрыи замолкают всё бережней и безбрежнейшатуны, рычаги, фонари, цилиндры,дымовые трубы и золотниковые стержни.

Когда собирается вроде тучитяжёлая мысль, угрожаяприпадком падучей,и гиблого ждёт урожая,когда шевеление её близко,и тени выходят из ниши,и ласточки низкохлопочут, ныряя под крыши,я строю привычную оборонуиз кавалерии лёгкихзалётных (лишь трону –взовьются), от горя далёких,я быстро по дому иду со спичкой,и вот уже свечи пылают,и страх мой привычкалечебной пыльцой опыляет.

Юлия Белохвостова