Греческая колонизация Северного Причерноморья - Александр Иессен

К сожалению, мы до сих пор не умеем еще различать произведения торевтики и ювелирного дела рассматриваемого времени ни в смысле точной их хронологии, ни тем более по принадлежности к определенным производственным центрам. Нужно сказать, что разграничения между изделиями ионийскими, урартскими, ассирийскими, вавилонскими, финикийскими, ахеменидскими в большинстве случаев далеко недостаточно разработаны и выяснены. А если учесть, что несомненно существовавшее развитое ювелирное производство Лидии и ряда других областей Малой Азии, поздне-хеттской северной Сирии, Кипра а с другой стороны — Мидии и прилегающих стран, нам неизвестно совершенно, то станет ясным, в какой степени мы еще вынуждены ограничиваться поверхностными сопоставлениями и интуитивными определениями.

В то же время значительная часть находок, относящихся к нашей теме и обнаруженных в пределах северного Причерноморья и в Предкавказье, до сих пор остается неизданной и неизученной. Прежде всего это последнее замечание относится к важнейшему комплексу, имеющему огромное опорное значение для всего изучения ранних этапов скифской культуры — предметам из Келермесских курганов, не получивших с 1903–1904 гг. сколько-нибудь полного освещения в печати.

Поэтому сейчас можно только очень условно и предположительно говорить о происхождении целого ряда изделий, несомненно проникших в степи с юга, из Передней Азии.

На первом месте здесь следует назвать группу предметов, сочетающих декоративные элементы переднеазиатские, в частности скорее всего ассирийские и урартские, с элементами «скифского» художественного стиля или со «скифскими» формами самих предметов. Наиболее яркими представителями этой группы являются золотые обивки ножен мечей из Келермеса[67] и из Мельгуновского кургана[68] и обивка рукояти боевой секиры из Келермеса[69]. Предметы эти, найденные в погребениях 2-й четверти VI в., несомненно изготовлены не в Причерноморье, а где-то на юге, скорее всего где-нибудь в пределах Урарту или недалеко от его границ, в мастерской, сложившейся на основе старой древневосточной традиции, но воспринявшей и новые потребности и вкусы кочевников-степняков. Такое происхождение этих вещей в свое время предполагал еще Б. А. Тураев[70]; оно подтверждается при сопоставлении их с бронзовыми поясами из с. Заким б. Карсской области (ныне в Турции), и из ряда новых находок в Армении[71] и в Иране[72]. Близка к обивкам мечей и большая золотая чаша из Келермеса[73], украшенная рядом бегущих дроф и двумя рядами зверей, стилистически отчасти близких со «скифскими» звериными сюжетами на обивках, но несколько менее условных, отчасти же напоминающих более всего некоторые ассирийские рельефы VII в., например из Куюнджика. С другой стороны, полное тожество золота этой чаши с металлом всех упомянутых выше золотых предметов из Келермеса заставляет считать, что и эта чаша изготовлена там же, где и остальной золотой инвентарь этой группы курганов; это вновь приводит нас к территории Урарту.

Возможно, что к Урарту, и уж во всяком случае к какому-то из южных переднеазиатских центров производства, следует отнести серебряный сосудик из Майкопского отдела, найденный в 1907 г., украшенный рядом изображений сфинксов и пальметочным фризом и снабженный подставкой (или крышкой?) с рядом птиц[74]. Найденные вместе с ним мелкие украшения (Вост. серебро, табл. CXIX, рис. 42–46), которые Ростовцев склонен был считать привозными из Ирана, отчасти напоминают келермесские находки (рис. 42), отчасти же более поздние ахеменидские вещи (рис. 46).

К числу находок ассирийского происхождения, проникших на далекий север в степи Причерноморья, нужно прежде всего отнести найденную в кургане близ Смелы ассирийскую печать-цилиндр из халцедона с изображением коня и солнца в образе парящей птицы[75]. Курган, в котором она была найдена (№ XIX), содержал разграбленное погребение; инвентарь его — железные ножи (один в костяной ручке), железные наконечники копий, медные наконечники стрел и несколько других мелких предметов — не противоречит отнесению погребения к VI в.

Не исключено, что к предметам ассирийского происхождения можно будет отнести и некоторые другие находки на нашем юге; так, например, резная из кости головка льва из кургана в районе Шполы, изданная А. А. Бобринским[76], которую Миннз считал ионийской[77], имеет наиболее близкие параллели именно в ассирийском искусстве[78].

К предметам месопотамского происхождения следует отнести также и серебряную головку быка, найденную в курганном погребении в слободе Криворожье на р. Калитва в 1869 г.[79]

Криворожская находка, заключавшая еще большой золотой «обруч» с двумя знаками на внутренней стороне и горло ионийского сосуда в виде головы барана, недавно рассмотрена была Т. Н. Книпович[80]. Ею приводится мнение Н. Д. Флиттнер о вавилонском происхождении человека быка, причем аналогии к ней относятся к VII и к началу VI вв. до х. э., но не позже приблизительно 570 г.[81] Происхождение золотого «обруча» пока остается невыясненным, так как аналогичных предметов мы до сих пор не знаем. Тем не менее можно не сомневаться в том, что он также является вещью привозной, притом скорее всего тоже с юго-востока, из Передней Азии. Вопроса о происхождении ионийского глиняного сосуда мы коснемся еще ниже.

Наконец, можно еще указать на крайне интересную находку, сделанную Нестеровым в 1895 г. в станице Крымской во время раскопок кургана. Здесь были найдены золотые украшения — в том числе пара ушных подвесок с инкрустацией бирюзой и сердоликом, четыре золотых розетки с привесками из бирюзовых и сердоликовых бус и золотой штампованный венчик. Вещи эти, несомненно, относятся к переднеазиатским производственным центрам, скорее всего сирийско-финикийским, уже VI в. до x. э.[82] или к переднеазиатской κοινή, так же ахаменидского времени.

Таким образом, подытоживая все сказанное, мы можем констатировать, что в VII и в начале VI вв. связи с юго-востоком, с переднеазиатским миром, начиная с Закавказья и Урарту и вплоть до более далеких южных стран, таких, как Вавилония и Финикия, в археологическом материале степей прослеживаются очень отчетливо.

Характерными особенностями этих сношений и связей, насколько мы их можем сейчас обозреть, являются следующие.

1) Ввоз изделий юго-восточного происхождения в степях представлен исключительно предметами роскоши — художественными изделиями и частями парадного вооружения (например фалары Черняховского клада).

2) Предметы переднеазиатского происхождения, ранее достигавшие только горных областей Кавказа, в VII–VI вв. до х. э. в степях концентрируются прежде всего в Прикубанье и оттуда уже проникают дальше на север и северо-запад вплоть до правобережья Днепра, вместе с продолжающимся и в это время потоком местных прикубанских изделий, текущим в северные степные районы.

3) Пути, по которым переднеазиатские изделия попадали в Прикубанье, а также из Прикубанья дальше на север, в основном, по-видимому, были сухопутными. Нет сомнения, что в дальнейшем, по мере роста археологических исследований в Закавказье, мы сможем более отчетливо разобраться в этом вопросе. Вероятно, эти пути в значительной мере совпадали с путями передвижения военных отрядов кочевников, совершавших походы в Переднюю Азию, а также и внутри степных областей.

4) Использовались ли в VII и в начале VI века морские пути по восточному берегу Черного моря, мы пока не знаем. В пользу возможности их использования можно было бы привести только последнюю из упоминавшихся находок — у станицы Крымской, расположенной недалеко от удобной Новороссийской бухты и от Анапы, где несколько позже возникли греческие поселения. В нашем распоряжении нет также данных, которые подтвердили бы использование в VII веке смешанного сухопутно-морского пути через Тамань и Крым в низовья Днепра, который мы предположили для более раннего времени.

Таково фактическое состояние юго-восточных связей и сношений населения степей в VII и в начале VI вв. до х. э. По сравнению с предшествующим периодом мы видим резкое усиление этих сношений и, в то же время, качественное изменение в их характере. Объяснение этим явлениям может быть найдено только в охарактеризованных выше переменах в жизни и хозяйстве самих степных племен, а именно, во-первых, в образовании нового социального слоя племенной знати, предъявляющей постоянный спрос на предметы роскоши, и, во-вторых, в непосредственном соприкосновении северных кочевников-степняков со странами Передней Азии во время походов VII в. Пока трудно сказать, в какой мере перечисленные выше находки восточных изделий проникли в степи в качестве прямой военной добычи; однако наличие сношений с Кавказом в более раннее время и смешанный стиль целого ряда из числа приведенных памятников, явно изготовленных специально для удовлетворения спроса кочевнической знати (находки из Келермесских и Мельгуновского курганов), заставляют основную роль в рассматриваемых сношениях приписывать торговле мирного порядка. Через чьи руки эти южные изделия проходили по пути на север, нам пока остается неясным. Скорее всего они распространялись отчасти, как и раньше, путями соседского межплеменного обмена, отчасти же доставлялись на север представителями скифской знати, побывавшими в южных странах. Во всяком случае у нас пока нет никаких данных, которые позволили бы считать, что в северные степи проникали торговцы непосредственно с Древнего Востока, в частности из Вавилона, как это склонна была допустить Т. Н. Книпович.