Греческая колонизация Северного Причерноморья - Александр Иессен

Таково фактическое состояние юго-восточных связей и сношений населения степей в VII и в начале VI вв. до х. э. По сравнению с предшествующим периодом мы видим резкое усиление этих сношений и, в то же время, качественное изменение в их характере. Объяснение этим явлениям может быть найдено только в охарактеризованных выше переменах в жизни и хозяйстве самих степных племен, а именно, во-первых, в образовании нового социального слоя племенной знати, предъявляющей постоянный спрос на предметы роскоши, и, во-вторых, в непосредственном соприкосновении северных кочевников-степняков со странами Передней Азии во время походов VII в. Пока трудно сказать, в какой мере перечисленные выше находки восточных изделий проникли в степи в качестве прямой военной добычи; однако наличие сношений с Кавказом в более раннее время и смешанный стиль целого ряда из числа приведенных памятников, явно изготовленных специально для удовлетворения спроса кочевнической знати (находки из Келермесских и Мельгуновского курганов), заставляют основную роль в рассматриваемых сношениях приписывать торговле мирного порядка. Через чьи руки эти южные изделия проходили по пути на север, нам пока остается неясным. Скорее всего они распространялись отчасти, как и раньше, путями соседского межплеменного обмена, отчасти же доставлялись на север представителями скифской знати, побывавшими в южных странах. Во всяком случае у нас пока нет никаких данных, которые позволили бы считать, что в северные степи проникали торговцы непосредственно с Древнего Востока, в частности из Вавилона, как это склонна была допустить Т. Н. Книпович.

VII. Сношения северного Причерноморья с греками в VII веке

Обратимся теперь к юго-западным внешним связям северного Причерноморья в VII и в VI вв. до х. э. Те же самые условия внутреннего развития населения степей, о которых мы говорили выше, и здесь привели к новым формам и к новому содержанию этих связей, но процесс роста этих взаимоотношений здесь протекал по иному руслу.

Мы уже видели, что с начала I тысячелетия до х. э. в районе Бугско-Днепровского лимана и в прилегающих местностях сложился особый культурный очаг, характеризуемый прежде всего местной обработкой металла, доставляемого извне. Наиболее поздние из относящихся к этой группе находок мы сейчас можем датировать временем вплоть до VII в. включительно.

Исторические события VII в., несомненно, коснулись и этих областей. Здесь, по рассказам, переданным у Геродота, протекала борьба скифов с киммерийцами, отсюда часть киммерийских племен, по-видимому, ушла на юго-запад, за Днестр (Тирас), в Молдавию, Валахию, Болгарию. В археологическом материале последующих столетий мы можем проследить распространение культуры «скифского» типа в этих странах — в Семиградии с самого раннего времени, с VII–VI вв., в Болгарии с V в. Однако не взаимоотношения «скифов» Приднепровья с этими странами, несомненно существовавшие, хотя пока совершенно еще не изученные, сыграли определяющую роль во всем дальнейшем развитии северного Причерноморья.

Эта роль выпала на долю греков, которые еще в VIII и в начале VII вв. основывают ряд колоний на Пропонтиде и в районе Фракийского Боспора, а затем в первой половине VII в. распространяются дальше по южному и западному побережьям Понта.

Самый процесс колонизации для нас во многом еще остается неясным. В греческой традиции позднейшего времени сохранились упоминания о доионийской «карийской» колонизации на Черном море. Однако, как и во всей проблеме карийской талассократии, и в этом вопросе трудно уловить границу между исторической действительностью и баснословным преданием. Важно установить только одно, что предание о карийцах на Черном море связывает их с западным (фракийским) и с южным (анатолийским) побережьем, но не с побережьями северными. Исключение составляет только весьма маловероятное известие о былом господстве карийцев, а затем клазоменцев в области устьев Танаиса (Дона). Сохраненное только у позднего писателя — Плиния старшего — это известие вряд ли имеет под собою реальную почву, если под «карийцами» мы будем подразумевать мореплавателей из Эгейского моря, проникавших на север ранее VII в. до х. э. Мы видели выше, что в бассейне Дона раньше VII в. никаких признаков импорта из района Эгейского моря не улавливается. Здесь положение изменяется лишь в конце VII в., о чем будет сказано ниже.

Наиболее древняя греческая традиция о плаваниях и разбойничьих набегах греческих дружин на побережья Черного моря, сохраненная нам в предании об аргонавтах, связана с юго-восточным углом Черного моря, с древней Колхидой, и не касается северного Причерноморья. Вопрос об отражении знакомства с Черным морем и в частности, с Балаклавской бухтой, в Одиссее, возникший еще очень давно на основании работы акад. Бэра, до сих пор не вышел из состояния чисто гипотетических построений.

Дошедшее до нас в позднейшей греческой литературе (Страбон, VII, 3, 6) предание, что Черное море греками первоначально именовалось «негостеприимным» (ΙΙοντος Aξενος), а затем после основания колоний ионийцами стало называться «гостеприимным» (Πόντος Euξεiνος), свидетельствует во всяком случае о том, что греки в Черное море проникли еще до основания своих постоянных на нем поселений. Однако время этих первых посещений северного моря не поддается более точному определению. В данной связи нет также возможности касаться и иных легендарных сведений о северном Причерноморье, о киммерийцах и скифах, нашедших свое отражение в позднейшей литературе, поскольку мы не имеем данных, позволяющих относить источники этих сообщений ко времени более раннему, чем VII–VI вв. до x. э.

Археологический материал во всяком случае не дает нам пока никаких указаний на появление здесь греков раньше VII в. Однако и в VII в. первое проникновение греков в область северных берегов Черного моря отнюдь не должно представляться как внезапное появление чужеземцев, мореходов и торговцев, сразу же основывающих постоянные колонии городского типа.

Характер первых ионийских плаваний на основании общеисторических соображений хорошо обрисован в книге Миннза. Он пишет: «С милетскими мореплавателями дело обстояло иначе. Плавание по Эвксинскому Понту оставалось опасным, но опасности были известны и риск осознан; внезапные бури, скалистые берега, враждебные племена и пираты должны были быть противопоставлены возможности захватить ценных рабов или самим приобрести пиратский приз. Со временем предприятия становились более регулярными, вместо захвата рабов — их стали покупать у тех, кто взял их в плен во время войны, и мирные барыши стали выгодными — золото Фазиса, рыба больших северных рек, со временем шкуры из степей, зерно низменностей при устьях рек, золото далеких внутренних областей, Трансильвании или, может быть, Алтая. Однако эта торговля зависела от установления регулярных сношений, которые могли быть обеспечены только путем основания факторий. Таковые постепенно возникали кругом по всему побережью, где только милетским кораблям было удобно пристать на ночь, где только пригодная для обороны скала или остров командовали над спокойной бухтой или пляжем, на который корабли легко могли быть вытянуты. Между этими поселениями неизбежной должна была быть борьба за существование; где подходящие топографические условия встречались с выгодным географическим положением, с местом, где сходились сухопутные и морские пути, там фактория должна была привлекать продукцию обширной территории и процветать; если сообщения с глубинными районами были затруднительны, место это оставалось только лишь убежищем на ночь, и по мере развития искусства мореплавания оно возможно отпадало. Путем такого процесса «естественного отбора» знаменитые греческие колонии выросли в нужных местах и, в большей своей части, сохранились до нынешних дней.

Поэтому мы не должны приписывать милетцам глубокого знакомства с „хинтерландом” Черного моря на основании лишь того, что выбранные ими пункты остались коммерческими центрами побережья. Постоянные поселения были определены относительным успехом факторий..»

Эта картина, нарисованная вдумчивым исследователем, в основных чертах остается верной и в наших глазах. От первых случайных, полупиратских плаваний, каковым было плавание корабля Арго, к более или менее регулярным торговым сношениям, сопровождаемым основанием факторий, безразлично, независимых ли от уже существующих поселений местных племен, или связанных с ними, и далее к созданию постоянных греческих поселений — колоний, таков, несомненно, был ход исторического развития. Нужно только в аргументацию Миннза внести одно существенное добавление: не только географическое положение и скрещение путей обусловило превращение той или иной фактории в постоянное поселение, но и группировка местных племен, их культурное и политическое состояние, а также и экономическая мощь племенной знати, чем в значительной мере обусловливались и возможности торговли и весь характер сношений греков с местным населением.