Зверь по имени Кот - Виталий Гладкий

— Для начала почистишь картошку. Это будет твоим главным занятием. Ну а потом погрузка-разгрузка, подними тяжелое — опусти, принеси — подай.

— Можно начинать?

Никитична заглянула Тингу в глаза, сокрушенно покачала головой, и ответила:

— Можно. Но чуть позже. Вижу, что ты здорово проголодался. Не так ли?

— Т-так…

— Сейчас я покормлю тебя для начала. А то еще свалишься в подсобке с голодухи. Во стыдобища-то будет, на всю округу. Как считаешь, Марь Иванна?

— Будет, конешно будет. Скажут, что «У Петровича» не только та водка, что во время поминок выставляют на столы, паленая, но и жадность немереная. Человек на кухне с голодухи копыта откинул.

— Марь Иванна, ты говори, да не заговаривайся!

— А разве неправда? Бона скоки прошу зарплату прибавить — и что? А ничего. Шиш с маслом.

— Ты не путай божий дар с яичницей. Мы и так тебя не обижаем. Или неправду говорю?

— Правду, правду, Никитична, — сдала назад тетка. — Это я сегодня не с той ноги встала утром. Иногда на меня находит…

— Ладно, иди… сердобольная ты наша. Мы тут сами разберемся.

Марь Иванна ушла. Никитична обернулась к Тингу.

— Тебя звать-то как?

Он заколебался, но только на миг. Благодаря разговору с милиционером на шоссе, до него наконец дошло, что Тинг — это не имя, а кличка, хотя раньше ему столь простой вывод почему-то в голову не приходил. Назваться Тингом — значит, потерять работу. Бомж все-таки, не какой-нибудь уголовник…

— Андрей, — ответил Тинг; в этот момент он вспомнил имя мальчика, который дал ему яблоко.

— Садись за стол и жди. Я мигом обернусь…

Спустя несколько минут Никитична принесла тарелку наваристого борща, большую эмалированную миску с говяжьими и свиными мослами, полбулки белого хлеба и литровый пакет молока.

— Трескай, — сказала она, нарезая хлеб. — Когда наешься, принимайся за работу. Картохи нужно начистить полную кастрюлю. В кафе после обеда поминки, людей будет много, так что поспеши. Время не ждет.

Тинг кивнул и жадно схватил ложку. Посмотрев, с какой скоростью временный работник уплетает борщ, Никитична удивленно покрутила головой и вышла из подсобки. Тинг даже не глянул в ее сторону. Он ел, как безумный, с хрустом сокрушая, своими по-волчьи крепкими зубами хрящи и сухожилия и обгрызая остатки мяса до самой кости — так, что после него и муравью нечем было поживиться.

Все то время, что он бродил по полям и лесам, Тинг питался чем придется. Удивительно, но он откуда-то знал, какие корешки можно есть, а какие нет, какие грибы съедобные, а какие ядовитые, где можно найти воду, а где водоносные слои залегают на большой глубине, и не выходят на поверхность… Тинг с потрясающей легкостью находил птичьи гнезда и воровал оттуда яйца, хотя ему было жалко птичек, круживших у него над головой с горестным птичьем плачем.

Однажды он поймал голыми руками толстую гадюку, долго смотрел в ее злобные глаза, а затем отпустил. Тинг знал, что все пресмыкающиеся — это мясо, и оно вполне съедобно; но у него не было с собой спичек. А употреблять змею в пищу сырой у него не было никакого желания; Тинг еще не дошел до состояния, когда человек может есть все что угодно и в любом виде.

Покопавшись в своей памяти, напоминающей барахолку, он откопал из каких-то глубин и способ, как можно добывать огонь подручными средствами, не имея спичек и зажигалки. Но делать это не решился. Пока Тинг шел по полям и лесам, над ним часто кружили вертолеты. Именно кружили, в этом Тинг был уверен. Они явно что-то искали. Или кого-то.

Едва заслышав характерный звук вертолетных моторов (он не жаловался ни на слух, ни на зрение), Тинг тут же прятался в кусты, а в поле ложился плашмя~и быстро забрасывал себя пучками сорванной травы или другими растениями. Он точно знал, что эти предосторожности отнюдь не лишние. От вертолетов исходила какая-то темная сила, пытающаяся забраться к нему в мозг.

Возможно, это и получилось бы, но те, что сидели в винтокрылых машинах, не могли точно определить его местонахождение. Тинг ощущал их бессильную злобу. Иногда ему даже казалось, что он слышит, как они переговариваются, но тут же Тинг отбрасывал эту невероятную мысль. «Чудится…», — думал он с невольным страхом.

До отвала наевшись, Тинг взялся за работу. После сытной еды его разморило и потянуло в сон, но огромным усилием воли он стряхнул с себя сонное состояние. Вскоре сытая вялость испарилась, и Тинг заработал как машина — быстро и ловко. Судя по тому, как он управлялся с ножом, чистка картошки для него не была в новинку…

Ему не повезло — подсобный рабочий Кирюха чересчур быстро вышел из очередного запоя. Тинг блаженствовал всего три дня и три ночи. Он даже обзавелся собственным углом — заведующая разрешила ему спать в подсобке, на мешках с картофелем.

Тинг составил компанию ночному сторожу деду Микитке. Впрочем, Микитке едва стукнуло шестьдесят, а дедом его звали из-за окладистой бороды с проседью. Микитка причислял себя к монархистам и русским патриотам, и Тинг засыпал под его бесконечные проповеди о национальном самосознании и о проклятых инородцах, которые погубят Россию.

Кирюха явился в седьмом часу утра, когда Тинг заканчивал чистить картошку. Это было его обычным утренним упражнением. Кафе «У Петровича» пользовалось широкой известностью среди жителей микрорайона. Выкупив здание, владелец заведения не стал высоко задирать цены, на чем выиграл значительно больше, нежели хозяева других кафе и баров, у которых рюмка водки стоила как бутылка в магазине.

Все поминальные мероприятия проходили «У Петровича». А они были почти каждый день. (Несмотря на то, что люди стали жить лучше, богаче, смертность не уменьшалась; больно уж достали стариков бандитские девяностые годы, отобрав у них не только сбережения, но и смысл жизни.) Народ привлекала неплохая, хоть и непритязательная, кухня кафе, умеренные расценки и просторный обеденный зал.

— Ты кто? — тупо спросил Кирюха, глядя на Тинга бычьими глазами.

— Андрей, — скромно ответил Тинг.

Он уже сжился с новым именем и реагировал на зов без задержек.

— Мне по барабану, как тебя зовут. Что ты здесь делаешь?

— Картошку чищу.

— Ть опять не понял. Во тупой… Я хочу сказать, вали отсюда, пока рога тебе не посшибал.

— Вот… начищу полную кастрюлю и уйду.

Тинг сразу понял, кто перед ним, а потому не стал спорить. Он всего лишь намеревался выполнить задание. Эта обязательность была присуща Тингу едва не на генетическом уровне. Он всегда доводил любое начатое мероприятие до конца. (Тинг так думал; в этом он не был уверен на все сто процентов, потому что практически ничего из прежней жизни не помнил.)

— Ну, не говори, что я тебя не предупреждал… — Кирюха быстро шагнул вперед, замахнулся и ударил.

Вернее, попытался ударить. Несмотря на запои, Кирюха был крепким малым, и кулаки у него были чугунными. Он по жизни считался скандалистом и драчуном. Тинг уже знал, что Кирюху в кафе держат лишь потому, что он является родственником заведующей производством. Это была толстая, рыхлая женщина с громким командным голосом, но добрая душой. Тингу она понравилась.

Тинг перехватил кулак на полпути. Кирюхе показалось, что его правая рука попала в железные тиски. Он охнул от боли и упал на колени; на его глазах показались слезы.

— П-пусти! Т-ты чего, с-с-сука… — прошипел Кирюха сквозь стиснутые губы, пытаясь сохранить остатки мужества.

Тинг стоял над ним и смотрел на Кирюху с какой-то странной — можно даже сказать, зловещей — улыбкой; казалось, что их руки спаяны намертво. Ему вдруг захотелось сломать Кирюхе шею, но тут он вспомнил о заведующей производством, и темный свирепый гад с ядовитыми клыками спрятался где-то в подсознании, шустро уполз, будто его и не было.

— А, вы уже познакомились, — послышался голос от входной двери.

Тинг отпустил руку Кирюхи и обернулся. В подсобку вошла Никитична. В кафе она считалась чем-то вроде палочки-выручалочки: если нужно было, подменяла и поваров, и официантов, а когда Кирюха уходил в запой, то становилась на его место. Никитична была ветераном; она работала еще в те времена, когда кафе было столовой. Ее уважали, ценили и держали как своего рода талисман. Весьма полезный талисман.

— Ты чего это на колени встал? — удивленно спросила она Кирюху.

— Надо было! — огрызнулся тот, поднялся и вышел.

— Понятно… — сказала Никитична и коротко вздохнула. — Будь моя воля, я бы этого прощелыгу и на пушечный выстрел к кафе не подпустила. С ним одна маета, право слово. А вот тебя бы я оставила. Увы_.

— Да вы не переживайте. Спасибо вам» за все. Прощайте. Я пойду…

— Погодь! Я сейчас…

Никитична шустро выскочила из подсобки, а когда вернулась минут через пять, то принесла довольно объемистый пакет.

— Держи, тут еда… — Она отдала пакет Тингу. — А это на первое время… пока не найдешь работу. — С этими словами Никитична, несмотря на слабое сопротивление Тинга, засунула в нагрудный карман робы несколько купюр. — Бери, бери, это наши девочки собрали. Материальная помощь. От чистого сердца.