Великие адмиралы - Д. Свитмэн

Впрочем, каковы бы ни были тактические пристрастия командующего, бой всегда был медленным, ближним и кровавым. Корабли в море быстро теряют скорость из-за обрастания подводной части корпуса. В результате первые ранги, которые никогда не были хорошими ходоками, даже в случае преследования врага («Общей погони») при умеренном бризе не могут давать более 7 или 8 узлов. Требование сохранять строй кильватерной колонны вообще снижает скорость флота до 2–4 узлов. В ясную погоду видимый горизонт составляет около 20 миль, тогда как максимальная дальность стрельбы корабельных пушек не превышает 2/3 мили (1000 ярдов). Флоты, идущие навстречу друг другу со скоростью 3 узла, подойдут на дистанцию выстрела лишь через 3 часа после того, как установят визуальный контакт. Но ведь они не обязательно будут идти прямо навстречу. Попытки выиграть наветренное положение могут оттянуть начало боя и больше чем на 3 часа. Часто бой так и не начинался до наступления темноты.

Хотя стрельбу можно было вести более или менее эффективно на дистанциях до 1000 ярдов, обычно флоты старались вести бой на расстоянии около 350 ярдов. На такой дистанции ядро, выпущенное при нулевом возвышении ствола, попадало в цель до того, как начинало снижаться. С этого момента корабли могли начать сходиться «на пистолетный выстрел» — дистанция сокращалась до 15–30 ярдов — или даже еще ближе. Детальные отчеты о сражениях конца XVIII и начала XIX века показывают, что иногда корабли буквально соприкасались бортами. Вполне возможно было начать абордажный бой, но во время эскадренных сражений это происходило очень редко. Такой прием, как правило, использовался во время боя между кораблями, находящимися в отдельном плавании (крейсерстве).

При стрельбе флоты использовали множество различных снарядов. Самым распространенным было пушечное ядро — чугунный шар, который пробивал борта и надстройки корабля. При попадании в разные стороны летели деревянные обломки и щепки, убивавшие людей. К специальным снарядам относились цепное ядро и книпель. Цепное ядро представляло собой два ядра, скрепленных цепью, а книпель был двумя половинками ядра, соединенными железной планкой. Эти снаряды использовались для стрельбы по рангоуту и такелажу. Крупная и мелкая картечь применялась для стрельбы по такелажу и вражеским матросам. Когда дистанция сокращалась до 100 ярдов, в дело вступали мушкеты морских пехотинцев, которые обстреливали палубы вражеского корабля. Качество подготовки артиллеристов определялось скоростью стрельбы. Вскоре после начала боя все вокруг заволакивали густые клубы порохового дыма, которые делали невозможной точную наводку. Это была еще одна причина, по которой флоты стремились сойтись вплотную. Чем меньше расстояние — тем больше попаданий.

Несмотря на сильнейший обстрел, деревянные корабли редко тонули после одного дня боя. Они могли потерять мачты и паруса, их пушки могли замолчать, они могли получить такие тяжелые повреждения, что с трудом держались на воде, но все-таки они не теряли запас плавучести. Усилия аварийных партий помогали удержать на плаву даже самые избитые корабли еще несколько часов. Корабль погибал, только если на нем начинался пожар или происходил случайный взрыв в крюйт-камере.

Экипажи кораблей были гораздо менее прочными. Эффект воздействия различных снарядов, описанных выше, на человеческую плоть представить очень легко. Не следует безоговорочно верить статистике того времени, но все-таки не остается сомнений в том, что крупные сражения XVII, XVIII и начала XIX веков были такими же кровопролитными, как и в конце XIX и в ХХ веках. Если смотреть на потери только одной стороны, то самым кровавым в истории была битва за залив Лейте в 1944 году, когда японцы потеряли 10500 человек убитыми и несколько тысяч ранеными. Однако следом за ним идет Чесменское сражение 1770 года, в котором русские брандеры сожгли запертый в бухте турецкий флот. По самым скромным оценкам, тогда погибло не меньше 8000 турок. Из 18 самых кровопролитных сражений 12 дали парусные флоты. Потери убитыми и ранеными изменяются от 7000 испанцев в бою у Даунса (1639 год) до 2700 англичан и голландцев у Малаги (1704 год). Между прочим, американцы в Пирл-Харборе в декабре 1941 года потеряли примерно столько же.

При чтении эссе читатель, несомненно, заметит, что адмирал, стоящий на квартердеке своего флагмана, так же уязвим для вражеского огня, как и последний матрос. Действительно, в 3 сражениях Второй англо-голландской войны (1665 — 67 годы) погибли 11 адмиралов — 7 голландских и 4 английских. Из них 5 пали в бою у Лоустофта. В этом сражении едва не погиб и герцог Йоркский, которого забрызгало кровью и даже легко ранило осколком черепа, когда голландское цепное ядро разорвало на куски 3 человек из его свиты.

В качестве наследника престола своего бездетного брата герцог Йоркский имел штаб и мог заменить погибших офицеров. Обычный адмирал подобной роскоши не имел. Флаг-капитан освобождал его от обязанности командовать флагманским кораблем и, разумеется, мог дать кое-какие советы по оперативным вопросам. Но других помощников у адмирала не было — только секретарь, который вел обширную переписку, и клерк. Командующий крупным флотом мог получить начальника штаба, которого в Королевском Флоте называли «первым капитаном», или «капитаном флота», он давал советы и занимался административными вопросами и снабжением. Однако эта должность была занята далеко не всегда. Адмиралы парусного флота не только командовали, подвергаясь смертельной опасности, но и были вынуждены полагаться только на самих себя.

1. Фрэнсис Дрейк

Божий корсар

(1543? — 1596)

«С полным основанием историк может утверждать, что не было в анналах Англии экспедиции, сравнимой с этой». Именно так написал испанский историк Цезарео Фернандец Дуро об операциях сэра Фрэнсиса Дрейка в иберийских водах в 1587 году. Экспедиция Дрейка также останется уникальной в анналах Англии и потому, что не подвергалась ни критике современников, ни сомнениям историков. Ричард Хаклюйт, Роберт Ленг, автор единственного сохранившегося обзора, написанного участником событий, сэр Уильям Монсон, моряк и автор трактатов по морскому делу, живший в эпоху королевы Елизаветы, не сговариваясь, пишут об этой экспедиции с нескрываемым восхищением. Монсон, который никогда не был восторженным компилятором, описывает этот поход как «увенчавшийся успехом абсолютно во всем без малейшего исключения. Он принес славу и богатство, противник получил тяжелый удар, купцы остались полностью удовлетворены, а наша страна получила безопасность на много лет».

Все эти работы историков в той или иной мере должны опираться на свидетельства современников, и потому они звучат в унисон с вышесказанным. Для сэра Юлиана Корбетта ни одна из войн елизаветинской Англии не может сравниться с кампанией 1587 года. Хотя Корбетт писал свой труд через 3 столетия, он восклицает: «И до нынешнего дня это может служить прекраснейшим примером, как маленький хорошо управляемый флот, нанося точно выверенные по времени удары, может парализовать мобилизацию подавляющих сил противника». Гаррет Маттингли приходит к заключению, что Дрейк настолько расстроил планы испанцев, что Армада не смогла выйти к берегам Англии в 1587 году. Кеннет Эндрюс приписывает успех экспедиции блестящим качествам Дрейка, который «сочетал молниеносную интуитивную оценку возможностей с практической сметкой, пылом, большой твердостью, которые превращали возможности в почти верную реальность».

Экспедиция 1587 года была самым выдающимся успехом, стратегическим и финансовым, в карьере Дрейка. Перечисление английских морских вылазок против Испании, включая те, где Дрейк командовал единолично или совместно с кем-то, дает нам многочисленные примеры неполного успеха или почти полных провалов. Когда английский флот XVI века действовал в отдаленных водах, все обстоятельства были против него. Плохо налаженное снабжение, болезни, столкновение интересов государства и частных лиц, от которых правительство всегда зависело в обеспечении кораблями и деньгами, социальные и служебные трения внутри только зарождающейся командной иерархии часто приводили к неудачам. Поэтому, если внимательно рассмотреть все обстоятельства, то гораздо легче понять причины неудач Дрейка в Лиссабоне в 1589 году и в Карибском море в 1595 — 96 годах, чем понять его успех 1587 года.

Фрэнсис Дрейк родился в семье зажиточного фермера возле Тэвистока в Девоншире в начале 1540-х годов. Прежде чем ему исполнилось 10 лет, семья была вынуждена переехать. Отец мальчика Эдмунд Дрейк был пламенным и радикальным протестантом, публично обвиненным в подрыве веры. Девоншир был не слишком подходящим местом для таких людей во время волнений 1549 года против реформации. Вынужденная бежать, семья осела в районе, известном своими симпатиями к протестантам, — в Джиллингхеме на реке Медуэй. Это место осталось в истории как якорная стоянка королевских военных кораблей, построенных Генрихом VIII. Здесь Дрейки жили в довольно стесненных обстоятельствах. Во время правления Марии Тюдор (1553 — 58 годы) над ними висела угроза судебной расправы. Нет причин сомневаться, что Фрэнсис Дрейк перенял от своего отца приверженность протестантскому делу и нелюбовь к католицизму. В эпоху религиозных споров такие убеждения становились острием амбиций.