Философские обрывы - Иустин Челийский

Человеколюбец призывает к себе несчастного европейского человека. Услышит ли он Его? Услышит ли? Услышит ли?

Прогресс в мельнице смерти

Против нашей планеты существует какой-то космический заговор, ибо нигде во вселенной не умирают, кроме как на земле. Остров смерти, единственный остров смерти, на котором умирают, – это угрюмая звезда наша. А за ней, вокруг нее и под ней вращаются бесчисленные миллиарды звезд, на которых нет смерти, на которых не умирают. Бездна смерти со всех сторон окружает нашу планету. Есть ли путь, который начинается на земле и не срывается в пропасть смерти? Есть ли существо, которое может избежать смерти на земле? Все умирают, всё умирает на этом жутком острове смерти. Нет печальней судьбы, чем земная судьба, нет трагедии отчаяннее, чем трагедия человеческая.

Зачем дана жизнь человеку, если она со всех сторон окружена смертью? Всюду расставлены ловушки смерти, стези человеческие покрыты мраком. Как огромный скользкий паук, смерть сплела густые сети около нашей закопченной звезды и ловит в них людей, как беспомощных мух. Со всех сторон людоедская жуть кружит человека, и нет ему выхода, ибо отовсюду заперла его смерть.

Зачем дан человеку разум, если он везде и во всем натыкается на смерть? Зачем дано человеку чувство? Для того ли, чтобы почувствовать, что ему гроб – отец, а черви – братья? Гробу скажем: ты – отец мой; а червям: ты – мать моя, ты – сестра моя. Смерть назвах отца моего быти, матерь же и сестру ми гной (Иов 17:14). Разум – тяжкий и страшный дар для человека, но намного более тяжкий и страшный дар – чувство.

А органы чувств? Зачем даны органы чувств человеку? Для того ли, чтобы были у него щупальца, с помощью которых он на каждом шагу в истории рода человеческого мог бы нащупать смерть? Пошлите мысль свою по этому острову смерти, чтобы она отыскала вам смысл человеческого существования, и она возвратится к вам отчаявшаяся и печальная, вся покрытая холодным пеплом смерти; пошлите чувство свое, и оно возвратится к вам, изранившееся и избитое в непроходимых ущельях смерти; прострите чувство свое до конца какого бы то ни было существа в истории, и оно как конец его, как его завершение неизбежно нащупает смерть.

Существует одна реальность, которая реальнее всей реальности в мире – смерть. Об этом неумолчно и немилосердно свидетельствуют нам и человеческий разум, и человеческие чувства, и человеческие органы чувств. В самом деле, последняя и завершающая реальность человеческой жизни на земле есть смерть. Скажите, разве смерть не есть последняя реальность и моя, и ваша? Все мы заражены смертью, все без исключения, бациллы смерти проели всю ткань нашей души, нашего существа, каждый из нас носит в себе тысячи смертей.

Нашу планету постоянно опустошает общая хроническая эпидемия смерти, нет медицины, которая может нас спасти от этой эпидемии, нет карантина, где люди могли бы полностью очиститься от микроба смерти. Что такое жизнь человеческая, если не постоянное судорожное отталкивание смерти, борьба со смертью и, наконец, – поражение от смерти? Ибо в медицине, в науке, в философии мы побеждаем не саму смерть, а ее предтеч: болезни и недуги. Да и то побеждаем их проблематично и временно. Что такое триумфы науки, философии, техники перед жутким фактом всеобщей смертности рода людского? Не что иное, как лепет растерянного и перепуганного ребенка.

Если есть трагика в мире, тогда центр ее – человек. Трагично быть человеком, несравненно трагичнее, чем быть комаром или улиткой, птицей или змеей, ягненком или тигром. Как бы ни напрягался человек преодолеть трагику человеческой жизни, он не может не чувствовать и не сознавать, что постоянно остается заключенным в затворенной темнице смерти, в темнице, где нет ни дверей, ни окон. Рождаясь на свет, человек с первого момента – кандидат в смерть; и не только это – только что родившись, он уже осужден на смерть. Утроба, которая родит нас, – не что иное, как родная сестра могилы. Выходя из материнской утробы, человек ступает на путь, который ведет в могилу. Самого страшного и самого главного своего врага человек приносит с собой в мир, это – смерть. Ибо рождаясь на свет, человек рождается смертным. Смерть – это первый подарок, который мать дарит своему новорожденному. В каждом человеческом теле таится и скрывается самая страшная и самая неизлечимая болезнь – смерть. Даже в самом здоровом теле смерть есть то, что прочнее самого здоровья. Есть ли человек, которого, заснувшего однажды живым, первый, второй или тысячный рассвет не пробудит в смерть? Каким бы путем ни шел человек по этому острову смерти, в конце концов он должен высадиться – в могилу. Каждый человек – это съедобный кусок, который в конце концов проглотит ненасытная смерть: всеядица смерть[19]. Что же остается нам, о жалкие пленники смерти? Одно: бунт горькой усмешки и горечь немощного сердца.

На долгом и страшном пути сквозь историю в человеке наслоилось и накопилось столько смерти, что смерть стала единственной категорией, в которой движется и существует вся человеческая жизнь, в которой она начинается, пребывает и затем прекращается. История выработала в человеке одно убеждение: если есть что-то необходимое в этом мире, то это – смерть. Это убеждение стало догмой любой исторической эпохи. Жуткая и неизбежная реальность смерти вынудила человечество сформулировать это убеждение в догму: смерть есть необходимость. Эту неприятную догму передавал в наследство отец сыну, человек человеку, поколение поколению.

Если человек без предубеждения рассмотрит историю этого чудного мира, он должен признать, что этот мир – огромная мельница смерти, которая без остановки мелет необозримую вереницу людей, от первого человека до последнего. И меня мелет, и тебя мелет, друже, и всех нас мелет, пока, однажды днем или однажды ночью, не смелет нас окончательно.

Скажите, может ли человек быть спокоен и без бунта принимать этот мир, когда он в этой мельнице смерти зажат между двумя мельничными жерновами, которые будут молоть его до тех пор, пока не смелют окончательно? Может ли быть спокойна муха в паутине, и червь в соловьином клюве, и соловей – в ястребином?

От ужаса человек ощущает эту жизнь как некое страшное привидение и мрачное заточение. Кажется, что кто-то послал нас в заточение к отвратительному привидению, послал нас, которые и сами сотворены из той же материи, что и это привидение. Человеку достаточно и одного глаза, чтобы увидеть, что наша планета – ристалище привидений, ристалище, вымощенное человеческими черепами. И