Философские обрывы - Иустин Челийский

самого себя, и для материи; но и материя точно так же. Реальность материи не менее фантастична, чем реальность духа. Природа материи и духа скрывается в обрывистых глубинах неисследованных бесконечностей.

Человек родился от таинственного брака материи с духом. Он – посреди бесконечности и с одной, и с другой стороны. Поэтому человек похож на страшный сон, бесконечный сон, который снится материи в объятиях духа. И, подобно всякому сну, реальность его явлена, но логически недоказуема. У человека нет границ. Границы его тела граничат с материей, а границы материи с чем граничат? Человек ощущает и осознает себя человеком, а не знает своей сущности; человек переживает себя как реальность, а не знает сущности переживаемой реальности. Дух, наблюдаемый из тела, выглядит насмешкой над телом, тело, наблюдаемое из духа – выглядит ему укором. И сами чувства поддразнивают дух перешагнуть границы тела. Всюду бездны: бездны вокруг каждого ощущения, бездны вокруг каждой мысли, вокруг каждого чувства. Бездна к бездне, бездна над бездной, и нигде нет твердой почвы, чтобы прочно встать несчастному человеку. Постоянное падение, непрестанное низвержение к некоему дну, которого, возможно, и не существует; постоянное головокружение… и человек ощущает себя столь немощным, как если бы в нем отчаяние отпраздновало свое совершеннолетие.

«Будьте верны земле»[15]… бредит европейский человек, бредит Ницше, в то время как земля со всех сторон окружена жуткими пропастями. Земля… Что такое земля? Один мой друг заскрежетал зубами и сказал: земля – это сгнивший мозг во лбу какого-то чудовища; полночь носим мы в зенице своей, не полдень; земля – это совершеннолетие ужаса; глядя на землю и, увы, живя на ней, у меня, разбуженного над пропастью, распадается душа… Страшно быть человеком…

Меньшие тайны развиваются спирально в бо́льшие, а бо́льшие – в еще большие. Человек может из упрямства отрицать бесконечность, но только не бесконечность тайны. Отрицать это было бы уже не упрямством, но намеренным безумием. Таинственность мира бесконечна. И все в мире, нет сомнения, бесконечно своей таинственностью. Не признавать этого не означает ли иметь куцые мысли и лелеять чахоточные чувства? не означает ли: мыслить – и не хотеть домыслить, чувствовать – и не хотеть дочувствовать? Тайна страдания, тайна боли, тайна жизни, тайна смерти, тайна лилии, тайна серны, тайна твоего глаза – разве эти тайны не бесконечны?

Все погружено в неизреченную мистерию. Любая вещь имеет один нимб – бесконечность. Если в чем-то и присутствует вся истина, она присутствует в этой мысли: любая вещь – символ бесконечности. Эту истину ощущает каждый, кто хотя бы однажды погрузился в тайну какой бы то ни было вещи. В этой всеобщей таинственности постижимо одно: единство посюстороннего и потустороннего. Вопросами и удивлением человек, несомненно, посюсторонне-потусторонен. Зло в этом мире толкает человека к миру иному. Страдание формирует тело человеческое в вопросительный знак, который выпрямляется перед иным миром, и от напряжения выпрямляется в знак восклицательный.

Этот тесный мир есть вопрос, который не может сам себе ответить. На границе двух миров человек ощущает себя лишенным равновесия: сила посюстороннего тянет к себе, сила потустороннего – к себе, а горемычный человек посередине спотыкается и падает. Человек – до ужаса загадочное существо: он находится в средоточии, на водоразделе между этим и иным миром. Кажется, что он призван быть суставом, соединяющим посюстороннее с потусторонним. И он пытается осуществить это; пытается через науку и философию, через поэзию и религию, в особенности через религию.

С помощью религии человек всеми силами пробует замостить провал между посюсторонним и потусторонним, между видимым и невидимым, между чувственным и сверхчувственным, чтобы сделать возможным органическое единство этого и иного мира. С помощью религии человек пытается найти равновесие во вселенной, чтобы не переоценить потустороннее за счет посюстороннего или посюстороннее за счет потустороннего. Это не роскошь, но необходимейшая необходимость; это не неестественно, но составляет самую сущность человеческого естества. В человеке есть нечто, что не может свыкнуться с этим трехмерным миром, с категориями времени и пространства. Это нечто находит свое выражение и свой язык в религии. С помощью религии человек побеждает геоцентризм и пытается апироцентризмом[16]преодолеть эгоизм.

Чувство бесконечности присуще каждому человеку. Пробудившись, оно проявляется через религию; оставшись в спящем состоянии, дает место нерелигиозности, индифферентности и атеизму. Нерелигиозность и атеизм проявляются в тех людях, в которых это космическое, это бесконечное чувство пьянит солипсический эгоцентризм. Как только человек взыщет смысла жизни, смысла, который был бы логичнее, нежели смысл жизни моли, в нем тотчас же пробуждается уснувшее чувство бесконечности. И человек с помощью религии всем существом своим простирается из себя и вне себя, устремляясь к желанному смыслу. В этом случае религия становится средством для победы над эгоизмом, над солипсизмом; средством для продолжения, для углубления, для обесконечивания человеческой личности. С помощью религии человек борется за расширение круга реальности, за сверхотносительный смысл, за непреходящую цель, за неугасимый оптимизм, за блаженное бессмертие. В этом смысл, в этом и оправдание всех религий, которые возникли на нашей многострадальной планете.

Европейский человек на раскаленном перепутье

Европейский гуманизм оградил, как каменной стеной, нашу планету человеком, одел ее в человека. И мобилизовал все, даже временное и полностью неспособное на борьбу, против всего сверхчеловеческого. Каждый прорыв заделан человеком, чтобы ничто сверхчеловеческое не проникло в сферу человеческой жизни. Облеченная в человека, наша планета шатается, как пьяная, на своем пути, к…? И все же, атака потустороннего неистово ужасна. Своими жуткими загадками потустороннее, как огненными стрелами, изрешетило и тело, и дух человека, которым ограждена наша чудная планета. Человек так изрешечен загадками, что и тело его превратилось в решето, и дух его. А решето может ли остановить ураган потусторонних тайн, день и ночь яростно дующих на нашу звезду из мрачных глубин бесконечности?

Гуманизм основал себя на человеке, как на новом и несущем спасение евангелии, но не случайно оно, как и всякое евангелие, завершается апокалипсисом. Основывая себя на человеке, гуманизм основал себя на вулканической почве. И вулканы уже начали действовать. Уже начался апокалипсис европейского человека. Гуманизм расцарапал кожу человеческого существа, и из каждой поры взревело чудовище. Все вулканические жерла дышат, хрипя и сотрясая землю. Возле них живут футуристы, декаденты, анархисты, нигилисты, сатанисты и жадно пишут, по складам пишут летопись апокалипсического времени человеческого. И не стыдятся никаких гадостей, ибо сие есть знак апокалипсического времени – обнажение всех гадостей, всех содроганий, всех ужасов. Право на такую смелость дает им их отец – гуманизм, ибо