Философские обрывы - Иустин Челийский

у меня умерли брат, сестра, мать, в каждом атоме моего существа рыдает жалость несказанная. На что мне опереться? Кто меня утешит? – Философия нема, наука – глухонема, чтобы быть в состоянии утешить меня. Только лишь перед страшной реальностью смерти мы чувствуем и узнаем, что и философия, и наука, в действительности, не благая весть, а горькая весть. Разве может быть благой вестью весть, которая не в состоянии усладить самую отравляющую муку и самую страшную тоску духа человеческого: полынно-горькую тайну смерти?

Устройте очную ставку проблемы смерти с европейской культурой. Многих наивных европейская культура окрылила надеждой. Но слишком слабы эти крылья, чтобы они могли тяжелое человеческое существо поднять над смертью. Смерть немилосердно подрубает их корень. И человек европейской культуры ощущает себя отчаянно немощным перед ужасающим фактом смерти. Культура не делает человека победителем смерти, ибо она сама – также дело смертных людей.

Я стою на краю могилы и взвешиваю культуру на весах смерти. И смотрите: она легче, чем ничто. Перед лицом смерти она свивается в скорченный нуль. Все ее достижения смерть медленно подгрызает и подмывает, пока все их не размоет и не унесет в мрачную свою пропасть. Неужели культура, которая не в состоянии победить смерть, на самом деле представляет собой силу, какую ей многие приписывают? Неужели культура, которая не может осмыслить смерть, может быть смыслом жизни? Какая польза человеку от того, что он культурен, культурен в мельнице смерти, которая не сегодня-завтра смелет и его, и его культуру?

Поставьте проблему смерти перед нехристианскими религиями. Все они мучаются ею; решая ее, они или обходят ее, или отрицают, или перескакивают. Самые типичные из них: брахманизм и буддизм.

Для брахманизма смерть, как и весь видимый мир, есть «майя», иллюзорная реальность, небытие, не-экзистенция. Проблема смерти относится к некоему разряду самозваных реальностей, которые нужно преодолеть силой своей воли. Весь видимый мир – это выставка зрительных обманов, которые истощаются в нереальные фантомы. И, решая таким образом проблему смерти, брахманизм не решает ее, а отрицает.

А буддизм? Буддизм есть совершеннолетие отчаяния. Это не только философия, но и религия пессимизма. Тайна небытия приятнее горькой-прегорькой тайны бытия. Смерть есть освобождение от оков этого страшного чудовища, которое зовется миром. После смерти – блаженство нирваны. Таким образом, буддизм не решает, а перескакивает проблему смерти; не побеждает смерть, а немощно ее проклинает. Подобным же образом и другие религии есть не что иное, как банкротство перед проблемой смерти.

Вы познаете ценность, настоящую ценность любой науки, любой философии, любой религии, любой культуры, если прочтете их в контексте смерти. И с помощью науки, и с помощью философии, и с помощью многочисленных религий человек пытается победить смерть, и это ему никак не удается, он никак не может найти рычаг, которым мог бы и тело свое вознести в бессмертную реальность. Поэтому все они признают свою несостоятельность перед проблемой тела.

Проблема смертности человеческого тела и есть проба и проверка всех религий, всех философий и всех наук: те, которые признают свою несостоятельность перед проблемой тела, неминуемо признают и свою несостоятельность перед проблемой духа. Кто победит смерть тела, кто даст и обеспечит бессмертие телу – тот есть вожделенный Бог и Спаситель, тот есть смысл жизни и мира, тот – радость и утешение человека и человечества. Но до тех пор удел человека на земле – пессимизм и отчаяние.

Человек одинок, а вокруг него коварно шумит безбрежный океан смерти… Потопленный смертью, человек кричит от воздыханий сердца своего, и никто ему не отвечает, никто из людей, никто из богов. И если даже что-то и вымучают наука, или философия, или культура, все это – наркотик, который никак не может усыпить разбуженные ужасом смерти человеческую душу и человеческое тело. Посмотрите, человеку некуда деться из проклятой мельницы смерти. У нашей хмурой планеты слишком много центростремительных сил для всего, что смертно. Все электричество боли, ужаса, трагизма собирается в один гром – гром смерти, против которого нет громоотвода.

Смерть – это верховное зло, которое синтезирует все виды зла, верховный ужас, который синтезирует все ужасы, верховный трагизм, который синтезирует все виды трагического. Перед этим верховным злом, перед этим верховным ужасом, перед этим верховным трагизмом цепенеет в немощи и отчаянии весь дух человеческий и человечество в целом… Прогресс? О, любой человеческий прогресс есть ли что иное, кроме как прогресс к смерти, прогресс к могиле? Все прогрессы в мельнице смерти завершаются смертью…

Вся шумная и громкая история человечества свидетельствует и утверждает одно: человеку невозможно победить смерть. Но, если это есть последний и окончательный вывод, ради чего тогда жить? Ради чего творить историю, участвовать в ней, напрягать все силы ради нее? История рода человеческого, которая есть не что иное, как немилосердная, тираническая диктатура смерти, не есть ли насмешка над любым прогрессом? Не будем обманывать себя: смерть – это триумф тирании и трагизма и, увы, – пир иронии и комизма… Несчастное и смешное существо человек, если ему суждено жить в мельнице смерти, глядя, как она немилосердно мелет человека за человеком, поколение за поколением, и чувствовать, как она и его постепенно перемалывает, пока совсем не смелет…

* * *

Несчастному и осмеянному существу, которое зовется человеком, невозможно победить смерть, невозможно вовек. Но то, что невозможно человеку, оказывается возможным – только Богочеловеку. Да, Богочеловек победил смерть. Чем? – Воскресением Своим. И этой победой решил проклятую проблему смерти, решил ее не теоретически, не абстрактно, не априорно, но событием, фактом, историческим фактом воскресения Своего из мертвых.

Да, историческим фактом. Ибо нет события, не только в Евангелии, но и в истории рода человеческого, которое так сильно, так непобедимо, так неопровержимо достоверно, как воскресение Христово. Нет сомнения, что христианство, в своей целокупной исторической реальности, могуществе и всемогуществе, основано на факте воскресения Христова, а это значит: на вечно живой личности Богочеловека Христа. Вся многовековая, и непрерывно чудотворная, история христианства свидетельствует об этом. Ибо если есть событие, к которому можно свести все события из жизни Господа Христа, и Апостолов, и вообще всего христианства, то это именно это событие – воскресение Христово. Точно так же, если есть истина, к которой можно свести все евангельские истины, тогда эта истина – воскресение Христово. И еще: если есть реальность, к которой можно свести все новозаветные реальности, тогда эта реальность – воскресение Христово. И, наконец, если есть евангельское чудо, к которому можно свести все новозаветные чудеса, тогда это чудо – воскресение Христово. Ибо только в