Птица в клетке. Повесть из цикла Эклипсис (Затмение) - Тиамат Tiamat

Когда он называл имена «Александра» и «Руатта», хозяин явно его понимал и принимался повторять их на все лады, болтая о чем-то своем. Но донести до него свою мысль или понять, что тот имеет в виду, не представлялось возможным. Альва смирился и стал ждать аукциона, или как их там намерены продавать. Было ясно, что хозяин купил их не для себя. Половая принадлежность и род занятий будущих покупателей тоже секретом не были. Мужчина не может купить подобную парочку без того, чтобы сразу же не прослыть понятно кем. Так что оставались только дамы. И понятно, что не из самой цивилизованной страны.

Альва не ошибся ни в одном из своих предположений. Через неделю их обоих нарядили в легкомысленные штанишки и туники, больше открывающие, чем скрывающие, и вывели на помост в битком набитом зале. Видимо, хозяин всю неделю зазывал покупателей на особые торги, готовясь предъявить им сенсацию.

На скамейках было несколько мужчин и юношей, но они явно не собирались принимать участие в торгах, а просто сопровождали хозяек. На ком-то из них одежды было еще меньше, чем на Альве с Кинтаро, а на ком-то он, содрогнувшись, углядел ошейник и цепь. Будущее показалось ему еще менее радужным. Особенно когда он рассмотрел аррианок.

Без всякого сомнения, принадлежали они к той же расе, что и обитатели Дикой степи. Альве никогда не доводилось видеть близко степных женщин, если не считать юную принцессу Филавандрис, при взгляде на которую не оставалось ни малейших сомнений в отцовстве Кинтаро. Но аррианки походили на виденных им степняков, как сестры-близнецы. Те же смоляные косы (разве что с виду почище и заплетены аккуратней), темные глаза, высокие скулы, та же смуглая кожа и мускулистые тела. Он тщетно искал взглядом женщину, подходившую под описание Александры: синие глаза, каштановые волосы, светлая кожа. Или ее не было в зале, или она предпочла не снимать шлем, как поступали многие. Умопомрачительно, сколько железа с легкостью таскали на себе аррианки. Это было одеждой, предметом гордости и хвастовства, в отличие от степняков Пандеи, обнажавшихся в битву почти совершенно. Повинуясь извечному женскому инстинкту, аррианские дамы состязались друг с другом в пышности щитов и доспехов, затейливости татуировок, количестве клинков так же, как на королевском приеме трианесские дамы состязались в изяществе туалетов и количестве бриллиантов.

«История Ашурран-воительницы» оживала на глазах. Он видел медвежьи шкуры и ожерелья из медвежьих зубов, видел лисьи хвосты на шлемах, барсовы шкуры на плечах, маски из кожи змеи на лицах, головные уборы из орлиных перьев и дивился, как могла все это описать принцесса Изаррис, не выезжавшая дальше границ Криды. Должно быть, сама Ашурран являлась ей во сне, или она раскопала неизвестные прежде документы эпохи, или сила вдохновения такова, что ничто перед ней пространство и время.

Каждое племя отличалось своей одеждой и вооружением, так же как племена Дикой степи, и даже в тесном зале они смешивались нехотя, предпочитая сбиваться ближе друг к другу. Хоть все они были при оружии, однако вели себя относительно мирно, клинков не обнажали и больше обращали внимания не помост, чем друг на друга. Когда вывели Альву с Кинтаро, аррианки одобрительно зашумели, и кое-кто даже засвистел. Альва, не стесняясь, разглядывал воительниц и даже успел пару раз подмигнуть, пока его заставляли ходить по помосту и замирать в разных позах. Кинтаро был мрачнее тучи и только кидал косые взгляды из-под насупленных бровей. Альва забыл его просветить, что подобный вид только подчеркивает его мужественную красоту и заставляет трепетать сердца зрительниц.

А дальше хозяин подтолкнул пленников друг к другу и почмокал губами дескать, целуйтесь. Вздохнув, Альва подумал: «Чего только ни сделаешь ради своей миссии!» Он обвил руками шею Кинтаро и поцеловал его в губы, почти что целомудренно, если вспомнить, как им случалось присосаться друг к другу в порыве страсти. В зале повисло молчание, но кавалер уже расшалился и решил оскорбить воительниц еще более непристойным зрелищем. Продолжая целоваться, он запрыгнул Кинтаро на талию, и степняк зарычал, хватая его за задницу и не успели они еще прервать поцелуй, как зал взорвался шумом, свистом и криками. Аррианки неистовствовали. Одни предлагали цену, перекрикивая друг друга, другие кидали монеты прямо на помост, как на представлении бродячих артистов, а кое-кто даже визжал и подпрыгивал, ну совершенно по-женски. Кавардак был такой, что хозяин поспешил отменить торги и припрятал лакомые кусочки обратно в закрома. Видно, сам не ожидал подобного фурора.

Альву и Кинтаро заперли в отдельных комнатах, разделенных коридором, с издевательскими окошечками на дверях, накачали возбуждающими снадобьями и после ночи мучений вывели в зал поменьше, где было всего десятка два скамеек для самых дорогих гостей. Увидев кровать, Альва застонал. Зрительницы завыли и завизжали. Кинтаро с дикими глазами швырнул кавалера на кровать и навалился сверху. Кавалеру даже в голову не пришло сопротивляться.

Так продолжалось уже дней десять. Альва подозревал, что хозяин успел наварить целое состояние и обеспечил до конца жизни не только себя и детей, но и внуков с правнуками. Устраивать представление было явно выгоднее, чем продать пленников и выпустить из рук такой верный источник дохода. Нельзя сказать, что рабство было обременительным или противным, но благородный кавалер Ахайре не нанимался трахаться на людях, пусть даже со своим любимым степняком!

Положение казалось безвыходным. А потом, как в романе, появился избавитель. Точнее, избавительница долгожданная Александра Богоравная. Но встреча с ней Альву отнюдь не порадовала. Он еще дня три потом вздрагивал от резких движений и потирал щеку. Впрочем, если по порядку, то дело было так.

На очередном представлении, после очередного акта мужской любви Альва вдруг заметил, что в зале стало тихо. Он, постанывая, выполз из-под своего ненасытного варвара, вознамерившегося пойти на второй заход, и с удивлением увидел, что зрительницы смотрят отнюдь не на них, а на женщину в дверях. На женщину в алом плаще и в шлеме с драконом. Как сказали бы старинные легенды, кавалер Ахайре никогда ее не видел, но сразу узнал. Волос под шлемом было не видно, да и цвета глаз в полутемной зале было не различить. Но никому больше не кланялись аррианки, и никто больше не носил доспехов из легендарной красной стали. Ни к кому больше не подбегал, униженно согнувшись, хозяин. Судя по всему, она только что приехала, прослышав о представлении сапоги и край плаща были в грязи. И успела увидеть достаточно, потому что с места в карьер принялась торговаться с хозяином. Ну, это Альва так подумал, что торговаться, потому что они спорили, тыкая пальцами в сторону пленников, хозяин оправдывался, Александра наступала, злилась, грозила, а потом и вовсе потянула из ножен меч. Даже Кинтаро забыл о своих намерениях, заглядевшись. Наконец соглашение было достигнуто, порядочный мешок с веселым звяканьем перекочевал из рук мрачной одноглазой спутницы в загребущие лапы хозяина, а великая воительница взяла на себя труд осмотреть свое приобретение.

Дальше воспоминания кавалера Ахайре путались. Вроде бы он стыдливо потянул на себя покрывало, вставая навстречу, и не поднимал глаз, пока рука в красной перчатке не взяла его за подбородок. А потом воительница отступила на шаг, меняясь в лице, и дальше все покрыл мрак. Угасающее сознание еще уловило крики, шум борьбы и знакомое рычание, прежде чем отказал слух. И больше он не слышал и не чувствовал ничего, пока вдруг не очнулся в полутьме шатра, в круге из слабо светящихся незнакомых символов.

Он был все так же обнажен, руки то ли скованы, то ли связаны за спиной так онемели, что не разберешь. По голым коленям и нежной коже между бедер гулял недружелюбный сквозняк, но самое неприятное было то, что вся левая сторона лица горела и ныла. Судя по всему, воительница приложила его даже не кулаком, а тяжелой наручью, закрывающей руку от запястья до локтя.

Альва поморщился. Наверняка рассечена кожа скулу саднит и стягивает, верно, от засохшей крови. После давних-предавних приключений в Джинджарате кавалер Ахайре очень трепетно относился к своему лицу и даже от малейшей царапины впадал в меланхолию. На этот раз хоть левая щека пострадала, все какое-то разнообразие. Это что, ритуал ухаживания в Арриане? Дьявольское пламя, даже суровая Ашурран не лупила почем зря красивых юношей! Ехидный внутренний голос, впрочем, не преминул возразить: «Так то юношей, приятель!»

Он попробовал переменить положение и не смог какие-то невидимые путы держали его, не позволяя сдвинуться ни на полпальца. Даже головой не пошевелишь: можно только скосить глаза вниз и насладиться видом собственных голых коленей. Альва немного потрепыхался, но без всякого результата. Если не считать, что он привлек внимание и удостоился лицезреть свою пленительницу.