Дафнис и Хлоя - Лонг

Война Митилен и Метимны кончилась столь же неожиданно, как началась. Наступила зима, для Дафниса и Хлои более страшная, чем война. По дорогам нанесло такие сугробы, что нельзя было выйти из дому, и каждый сидел взаперти. С гор низвергались бурные потоки, вода замерзала, деревья покрылись инеем. Земля пряталась под белым саваном снегов, и только на берегу незамерзающих ключей оставалась обнаженной. Стада не ходили на пастбище, пастух не смел переступить порога. Утром, с пением петухов, все сходились вокруг большого огня; одни занимались пряжею, другие ткали козью шерсть и устраивали птичьи силки. Оставалась одна забота: подложить быкам соломы в ясли, козам и овцам — листвы в овчарню, свиньям — буковых орехов и желудей в корыто.

Невольный плен был приятен прочим пастухам и земледельцам. Они отдыхали от работ, хорошо ели, много спали. Ни лето, ни осень, ни даже весна не казалась им такой отрадной, как зима. Но Дафнис и Хлоя не могли позабыть о наслаждениях, которых лишились — о поцелуях, объятьях, общих обедах. Проводили ночи, томясь бессонницей, ждали новой весны, которая должна была вернуть их к жизни. Сердца их сжимались от скорби, когда руки прикасались к мешку, откуда они вынимали припасы, когда взоры падали на кубок, из которого они пили вместе, и на грустно-покинутую флейту — дар любви. Они умоляли Нимф и Пана положить предел их мучениям, возвратить солнце им и стадам. Вознося эти молитвы, оба изыскивали предлоги для свиданий. Хлое было труднее выйти из дома, потому что та, которая считалась ее матерью, не оставляла ее ни на мгновение: учила чесать шерсть, вращать веретено, говорила ей о свадьбе. Дафнис был свободнее. Менее занятый, чем девушка, придумал он хитрость, чтобы увидеть Хлою.

Перед Дриасовым двором, немного пониже стены, росли два больших мирта и плющ. Мирты почти касались друг друга. Плющ вырос между ними и в обе стороны распростирая, подобно лозе, тонкие побеги, образовывал сплетенными ветвями тенистый свод. Кисти ягод, больших, как виноград, висели на ветвях; стаи птиц прилетали сюда, не находя зимой другой пищи. Здесь бывало множество черных и серых дроздов, голубей, скворцов и всяких иных птиц, лакомых до ягод плюща. Дафнис, чтобы иметь предлог для свиданий, придумал охотиться. Отправился с мешком, полным медовых лепешек, не забыв ни птичьего клея, ни силков, чтобы не могли усумниться в его намерениях. Хотя надо было пройти не больше десяти стадий, снег, еще рыхлый, не успевший затвердеть, затруднял путь. Но ничто не останавливает любящих — ни вода, ни огонь, ни Скнеские снега.

Ни разу не отдыхая, дошел он до Дриасова двора. Очистив ноги от снега, расставил силки, намазал клеем длинные, тонкие ветви; потом сел, ожидая, с волнением птиц и особенно Хлои. Птицы прилетели во множестве. Он поймал их столько, что ему стоило большого труда собрать их, убить и ощипать. Но никто не выходил из дому — ни мужчина, ни женщина, ни петух, ни курица. Все сидели в тепле, поближе к уютному огню. Дафнис не знал, что придумать, и проклинал враждебный рок. Долго стоял он перед дверью, не находя удобного предлога, чтобы войти:

— Я прихожу за огнем. — Но разве не было ближайших соседей? — Я хотел попросить хлеба. — Но мешок твой полон припасами. — У нас не хватило вина. Но с виноградного сбора едва прошло несколько дней. — Я бежал от волка. — Где же следы волка? — Я пришел охотиться на птиц. — Зачем же не идешь домой, окончив охоту? — Я хочу видеть Хлою. — Но разве я смею в этом признаться отцу и матери девушки? — Не постучаться ли без всякого предлога? — Нет, это уж слишком подозрительно. Самое лучшее — уйти, ничего не сказав. Весной увижу Хлою, потому что, чувствую, рок не судил мне видеть ее эту зиму.

Рассуждая так, он уже собрал птиц и хотел удалиться, когда бог любви сжалился над ним. Вот что случилось.

Дриас с домашними возлежал за столом. Куски мяса были уже распределены, хлеб подан, вино смешано в кубках, как вдруг одна из овчарок, воспользовавшись минутой рассеянности, схватила кусок, выскочила в дверь и убежала. Дриас, взбешенный, потому что собака унесла его собственную долю, взял палку и пустился в погоню. Преследуя овчарку, пробежал он мимо плюща, заметил Дафниса, с охотничьей ношей на плечах, собравшегося уходить, остановился, сразу забыл все, и собаку, и мясо, крикнул ему громким голосом: «здравствуй, сынок!» — крепко обнял, поцеловал и повел за руку в дом. Когда Дафнис и Хлоя увидели друг друга, они едва не упали от волнения. Но сделав усилие, чтобы удержаться на ногах, приветствовали друг друга и обнялись: в этих объятьях нашли они как бы взаимную опору.

Дафнис, осчастливленный тем, на что не смел надеяться — и свиданием, и поцелуем, сложил на стол свою ношу. Рассказал, как соскучившись взаперти, пошел охотиться на дроздов, как наловил их, одних силками, других клеем, пользуясь их жадностью к ягодам мирт и плюща. Его похвалили за умную забаву и пригласили возлечь и взять один из кусков мяса, оставленного собакою. Хлою попросили разлить вино, что она исполнила с радостью. Девушка услужила сперва всем прочим, Дафнису же — последнему. Она притворилась, что сердита на него за то, что он хотел вернуться домой, не повидавшись с нею. Но прежде, чем подать ему чашу, омочила в вине свои губы. И Дафнис, хотя чувствовал сильную жажду, пил медленными глотками, чтобы продлить наслаждение.

Скоро мясо и хлеб исчезли со стола. Тогда, не вставая, возлежавшие начали его расспрашивать о Миртале и Дамоне, называли их счастливыми, потому что они имели в нем такую опору старости. Эти похвалы были для него тем приятнее, что Хлоя слышала их. Когда же хозяева удержали его до следующего дня, сказав, что готовят жертвоприношение богу Вакху, Дафнис в восторге едва не почтил их самих, как богов. Тотчас вынул из сумки много лепешек, испеченных на меду, и пойманных птиц. Приготовили ужин. Чаши снова наполнились; в огонь подложили хвороста, он вспыхнул ярче, и только что наступила ночь, опять возлегли за стол. Часы пролетали за часами в рассказах и песнях. Потом пошли спать — Хлоя с матерью, Дриас с Дафнисом. Хлоя думала только об одном — о предстоявшей утром радости увидеть Дафниса. А он обманывал себя призрачным счастием, находя отраду в том, чтобы лежать рядом с отцом Хлои; он сжимал его в объятьях и целовал с нежностью, думая во сне, что обнимает и целует Хлою.

Утро было холодное. На дворе пронзительный морозный ветер обжигал лицо. Они встали, принесли в жертву Вакху годовалого козленка, развели большой огонь и начали готовить пир. Между тем, как Напэ пекла хлеб, а Дриас жарил козленка, Дафнис и Хлоя, улучив свободную минуту, пошли за ворота к плющу. Здесь расставили силки, расположили палочки с клеем и поймали множество птиц. В то же время нё прекращались ни поцелуи, ни ласковые речи.

— Я ведь для тебя пришел, Хлоя.

— Знаю, Дафнис.

— Для тебя убиваю бедных дроздов.

— Чего же ты хочешь от меня, милый Дафнис?

— Не забывай меня!

— Я уже поклялась, что не забуду тебя, призвав в свидетельницы Нимф той пещеры, куда мы вернемся, только что снег растает.

— Когда-то он еще растает! Видишь, какие сугробы. Боюсь, что я погибну раньше, чем снег.

— Мужайся, Дафнис. Солнце уже греет.

— О, если бы, Хлоя, солнце было так же горячо, как тот огонь, который пожирает мне сердце!

— Ты смеешься, ты хочешь обмануть меня.

— О, не говори так, заклинаю тебя козами, которыми ты заставила меня клясться!

Хлоя отвечала Дафнису, как эхо, когда Напэ их позвала. Охотники прибежали с добычей, еще более обильной, чем намедни. После возлияний Вакху, пообедали, возложили венки плюща на голову. Когда пришла пора, — восславив Вакха и пропев гимн Эвоэ, Напэ и Дриас отпустили Дафниса. Наполнив ему сумку хлебом и мясом, дали горлиц и дроздов, чтобы он отнес их в подарок Ламону и Миртале, говоря, что поймают других, пока стоит зима, и плющ покрыт кистями ягод. Дафнис, прощаясь, поцеловал по очереди всех, но Хлою — последнюю, чтобы поцелуй остался на его губах несмешанным и чистым. С той поры находил он разные предлоги для посещений, так что зима прошла для них не совсем без любви.

В начале весны, когда только что показалась земля сквозь тающий снег, и трава зазеленела, пастухи выгнали в поле стада; раньше всех, Дафнис и Хлоя, как служители великого Пастыря. Сперва побежали они в пещеру Нимф, потом к Пану, наконец к дубу и уселись на корни его, наблюдая за стадами, целуясь. Затем пошли взглянуть, не найдется ли цветов, чтобы сплести венок богам. Но цветы едва рождались под веянием Зефиров и нежной теплотою солнца. Все же нашлись фиалки, нарциссы, ландыши, все ранние цветы, растущие первой весной. После того, как Дафнис выдоил коз и овец, увенчали они гирляндами изваяния богов и совершили возлияние весеннего молока. Потом сели поиграть на свирели, как будто затем, чтобы пробудить соловьев. А те уже робко щебетали в кустах и снова начинали прославлять богиню Итис, как будто, после долгого молчания, припоминали забытые песни.