Дафнис и Хлоя - Лонг

И тогда все увидели, что значит прекрасная одежда для прекрасного тела: Хлоя в великолепном наряде, с кудрями, красиво заплетенными, с умытым лицом, показалась такою прекрасной, что сам Дафнис едва узнал ее. Если бы вовсе не было памятных знаков, и то можно бы побиться об заклад, что она — не дочь Дриаса. Со своею женой он участвовал в пире, оба возлежали на одном ложе. Ламон и Миртала — против них. В следующие дни повторились жертвоприношения Хлои, и столы снова были накрыты. Хлоя, в свою очередь, посвятила божествам все, что имела, — свирель, мешок, козий мех, подойники. Пролила вино в ручей, струившийся в глубине грота, потому что здесь была она вскормлена овцой, и здесь же часто совершала омовения. Затем увенчала цветами могилу овцы — своей кормилицы. Дриас указал ей место. Она захотела также в последний раз поиграть на флейте своему стаду и сыграв, помолилась Нимфам и попросила их, чтобы ее родители, если они когда нибудь найдутся, оказались достойными ее союза с Дафнисом.

Насладившись сельскими праздниками, решили они вернуться в город, отыскать родителей Хлои и не откладывать свадьбы. Однажды утром, окончив приготовления, сделали Дриасу новый подарок в три тысячи драхм; назначили Ламону плоды и жатву с половины земель, козье стадо с пастухами, четыре пары волов, зимнюю одежду, волю ему и жене. Потом направились в Митилены, в сопровождение множества коней и колесниц. Граждане не могли узнать об их прибытии в тот же день, так как они приехали ночью. Но на следующее утро перед воротами собралась толпа мужчин и женщин. Мужчины поздравляли Дионисофана с возвращением потерянного сына, и приветствия их сделались еще радостнее, когда они увидели красоту Дафниса. Женщины делили радость Клеаристы, нашедшей сына и невесту. И они не могли надивиться несравненной красоте Хлои. Весь город был в движении, все только и говорили, что об этом юноше и девушке, громко хвалили прекрасный союз. Высказывали пожелания, чтобы рождение Хлои соответствовало ее красоте. Многие из богатых женщин молили богов и думали: о, если бы оказалось, что мать этой прекрасной девушки — я!

Между тем Дионисофан, после долгого раздумья о судьбе Дафниса и Хлои, уснув глубоким сном, имел видение: приснилось ему, что Нимфы умоляют Эроса, чтобы он согласился на этот союз. Эрос, ослабив тетиву на луке, кладет его рядом с колчаном и повелевает Дионисофану пригласить на пир именитых граждан Митиленских, — потом, когда последний кубок будет наполнен, обнести, показать всем памятные знаки и пропеть свадебный гимне. Пораженный вещим сном и велением бога, он встал на рассвете, приказал готовить великолепную трапезу, где соединил все изысканное, что производят море, земля, озера, реки, и пригласил на торжество знаменитейших граждан Митиленских. Вечером, когда чаша, из которой творят возлияния богу Гермесу, была наполнена, один из рабов принес на серебряном блюде памятные знаки и стал обходить стол, показывая их, поочередно, каждому из возлежавших.

Все объявили, что не знают их, за исключением Мегакла, который, по причине своей почтенной старости, возлежал на верхнем конце стола. Только что увидел он памятные знаки, как узнал их и воскликнул голосом громким и мужественным:

— Что это? Где ты, дитя мое? Неужели ты жива еще? Или от тебя остались только памятные знаки, сохраненные пастухом? Дионисофан, откуда у тебя приметы моей дочери? Не лишай меня радости найти ее также, как ты нашел Дафниса!

Дионисофан попросил сначала рассказать, где и как она была покинута. Тогда он произнес голосом, не менее твердым:

— В то время, когда я был очень беден, — так как истратил все, что имел на устройство народных игр и на военные галеры, — родилась у меня дочь. Боясь, что придется воспитать ее в нищете, я украсил ее этими памятными знаками и покинул на произвол судьбы, ибо знал, что есть немало людей, которые, не имея собственных детей, охотно берут чужих на воспитание и заменяют им родителей. Я велел положить ее в пещеру Нимф, доверив покровительству богинь. Впоследствии счастье вернулось ко мне, богатства мои возрастали, а наследников не было, так как боги уже не посылали мне не только сына, но и второй дочери. Между тем, как будто смеясь надо мной, то и дело, они посылают мне сновидения и возвещают, что овца возвратит мне дочь.

Услышав это, Дионисофан воскликнул еще громче, чем Мегакл, вскочил, велел позвать Хлою, облеченную в богатые одежды, и сказал:

— Вот дитя, которое ты покинул на произвол судьбы. Овца вскормила ее, благодаря попечениям богов, так же как Дафниса — коза. Прими же эти памятные знаки и дитя твое, прими и отдай ее сыну моему. Мы оба покинули их, оба нашли; мой сын и дочь твоя спасены покровительством Пана, Нимф и бога Любви.

Мегакл согласился, велел позвать жену свою Родэ и долго держал Хлою в объятиях. Когда наступил час отдыха, все остались переночевать в доме Дионисофана, ибо Дафнис поклялся, что теперь уже никому не доверит Хлою, ни даже ее собственному отцу.

На следующий день порешили вернуться в деревню, по настоянию Дафниса и Хлои, которые не могли привыкнуть к городской жизни. Кроме того, хотели устроить свадьбу по сельскому обычаю. И так вернулись к Ламону, где Дриас был представлен Мегаклу, Родэ познакомилась с Напэ, и все вместе начали приготовления к блистательному пиру. Мегакл посвятил Хлою Нимфам, принес им в дар, среди множества других жертв, памятные знаки и увеличил казну Дриаса до десяти тысяч драхм.

Дионисофан, пользуясь прекрасною погодою, велел устроить лиственные ложа для трапезы, перед самою пещерою Нимф. Он пригласил на роскошный свадебный пир всех окрестных поселян. Здесь присутствовали: Ламон и Миртала, Дриас и Напэ, отец и мать Даркона, Филетас и сыновья его, Хромис и Ликенион. Даже Лампису простили и позволили участвовать в пире. Все в этом празднике было устроено нарочно так, как водится у поселян и пастухов. Один пел жатвенную песню, другой представлял что нибудь забавное, как это делается вокруг точил виноградных; Филетас играл на свирели, Лампис на флейте, Дафнис и Хлоя обнимались. Рядом паслись козы, как будто принимали участие в празднике. Молвить правду, это было не совсем по вкусу горожанам; но Дафнис звал то одну, то другую по имени, угощал их свежими листьями, брал за рога и целовал.

На этом не кончилась пастушеская жизнь Дафниса и Хлои: до конца дней посвящали они стадам большую часть времени и забот. С особенным усердием чтили Пана, Нимф и бога Любви, приобрели множество козьих и овечьих стад и всегда предпочитали тонким блюдам плоды и молоко. Когда родился у них сын, пожелали они, чтобы коза была ему кормилицей, а дочери, родившейся потом — овца. Сына назвали Филопеменом, дочь Аглеей. Так провели они долгие дни в полях, украсили пещеру Нимф, воздвигли в ней изваяния и устроили жертвенник пастушескому богу Любви. Пан также не был забыт: вместо сосны, которая осеняла его некогда, воздвигли храм и назвали его храмом Пана-Воителя.

Но все это случилось впоследствии. А теперь, с наступлением ночи, проводили они жениха и невесту в брачный покой, одни возглашая гимны на свирели, другие — на флейте, третьи сопровождали их с большими горящими факелами. Остановившись перед дверями дома, голосом грубым и диким, грянули песнь, более похожую на грохот Посейдонова трезубца, рассекающего землю, чем на гимне Гименея. Дафнис и Хлоя возлегли, голые, на брачное ложе, обняли друг друга, стали целоваться и провели ночь, более бессонную, чем совы. Дафнис показал на деле, что понял урок Ликенион, и Хлоя теперь только постигла, что все их прежние ласки были детскими играми.