Служанка арендатора - Евгения Марлитт

– Не будь так зла, Гретхен! – сказал ей муж. – От покойной госпожи я слышал, что молодой Франц хороший человек! Он досадовал на беспорядки в управлении имением и чтобы помочь, отправился искать счастья по белу свету. Однажды он даже прислал большую сумму денег домой, затем пропал без вести, и его старая мать чуть не умерла с горя и тоски о нем!

– Неужели можно относиться с уважением к мальчишке, который не может написать несколько слов своей матери? – возразила Грибель. – Ну, уж нет, я таких людей не жалую! – заключила она и отправилась в кухню.

Петр Грибель пошел в сад, где дочь приготовила ему завтрак, состоявший из хлеба с маслом, колбасы с чесноком и стаканчика белого вина.

Маркус, оставшись один, в волнении заходил по комнате и решил по зрелом размышлении изменить свои намерения. Прежде он хотел поговорить перед своим отъездом со своим поверенным, написать письма из Берлина. Этим он исполнит волю умершей тетки, не вступая в личные сношения с антипатичными ему людьми. Но на сцену неожиданно явилось новое лицо – сын судьи.

Петр Грибель уверял, что покойная была хорошего мнения о молодом Франце, но в завещании о нем не говорится ни слова. Не был ли он так же уступчив и мягок, как и его мать, так что завещательница опасалась, что в его руках мыза не уцелеет, и потому отказала ее сестре его…

Значит, старая дама была высокого мнения о характере молодой девушки, которой вверила будущность своей несчастной подруги. И все же Маркус не понимал этого ослепления своей тетки!

Она была олицетворением трудолюбия и прилежания, всегда была занята, сама дежурила у постели больных. Ей никогда не приходило в голову пользоваться чужими услугами, чтобы надеть платье или причесать волосы…

Каким же образом эта умная, практическая женщина могла возложить серьезную задачу на девушку, которая даже в столь критическом положении продолжает разыгрывать из себя избалованную светскую даму?!

Ведь она не только не хочет пошевелить пальцем, но еще требует услуг камеристки, работающей с утра до ночи и дома, и в поле.

Маркус проклинал себя за „глупую причуду“ осмотреть содержимое зеленого ридикюля. Если бы он оставил допотопный мешок нетронутым, все было бы иначе, чем теперь, когда он принял к сердцу судьбу старой женщины и считал своей обязанностью добросовестно отнестись к этому делу…

Но, может быть, старая жена лесничего, несмотря на свой ум и проницательность, ошибалась в своей наследнице! Очень возможно, что перед нею разыгрывали комедию, чем ввели ее в заблуждение… Не лучше ли исправить ее ошибку и передать небольшое наследство молодому Францу?

Кто поручится, что у нее не окажется жениха тотчас же, как станет известно, что она получила наследство? И она, конечно, поспешит выйти замуж, чужие люди воспользуются имением, а бедная больная останется без убежища.

Все эти мысли промелькнули в голове Маркуса и он, сердито откинув волосы со лба, вслух произнес:

– Да, делать нечего, придется познакомиться с обитателями мызы и собственными глазами убедиться в справедливости своих предположений.

Весь день он был не в духе, а вечером, взяв шляпу, пошел в лес. Ему нравилось забираться в самую чащу: над головой была густая крыша зелени, под ногами хрустели ветки кустарника. Полной грудью вдыхая запах лесных испарений, он прислушивался к шуму ветвей столетних деревьев, смыкавшихся позади него. Ироническая улыбка пробежала по его губам при воспоминании о жалком подобии парка, который его отец устроил на болоте и песке.

Их вилла была окружена зелеными лужайками, гладкими дорожками и боскетами, сгруппированными, как на декорации и окруженными бесконечным песчаным полем.

Дорожка, посещаемая только лесниками и дровосеками, отделяла „Оленью рощу“ от так называемого графского леса. Здесь же оканчивалась долина, и великолепные буковые деревья громоздились на крутую гору.

Между дорогой и подошвой горы находилась узенькая лужайка, на которой стоял домик княжеского лесника. Это было прекрасное новое здание с большими светлыми окнами, сбоку был разбит маленький садик и огород. Маркус любил здесь отдыхать во время своих прогулок, остановился он и сегодня, как только из-за кустов показались красные стены домика.

Лесник, живший здесь, слыл отшельником: он был холостой человек и, уходя, брал ключ от дома с собой. Двери домика никогда не были гостеприимно открыты, из трубы не клубился дым. На окнах, правда, стояли горшки с цветами, но не было и следа занавесок, не видно было и человеческого лица, и в домике, казалось, никто не жил! Только наверху, в слуховом окне, висели три-четыре деревянные клетки, в которых порхали зяблики. По крутому склону горы, позади дома, карабкались две козы, принадлежавшие, очевидно, леснику.

Новый владелец „Оленьей рощи“ каждый раз испытывал сильное желание заглянуть в окно домика своего соседа-лесника, чтобы узнать, что делает бывший поденщик в те немногие свободные, остающиеся у него от службы и добровольных занятий на мызе, часы!

Книги, лежавшие на окне между цветочными горшками, заставляли предполагать, что он любит чтение. Может быть, лесник был интеллигентным и образованным человеком. Кроме того, он часто бывал на мызе, где даже служанка, работавшая на поле и скотном дворе, научилась салонным выражениям…

Раздвинув кусты, Маркус хотел выйти на дорогу, как вдруг одна из коз, молодое гибкое животное, стремительно спустилось с откоса. Коза побежала через лужайку, другая последовала за нею по тому направлению, откуда слышались легкие шаги.

Маркус досадливо топнул ногой: опять эта девчонка, которая начинала отравлять ему пребывание на лоне природы! Неужели служанка судьи была единственной женщиной, обитавшей в этой стране? Но это точно была она, с „лошадиным наглазником“ на голове и с большой корзиной в руках.

Козы бежали за нею и брали из ее рук куски хлеба, которые она вынимала из кармана для этих лакомок.

Не желая встречи, Маркус отступил в кусты и спрятался за ближайшим буком: девушка эта становилась ему положительно ненавистной! Опасаясь, чтобы дым сигары не выдал его присутствия, он бросил ее на землю и растоптал ногой так же старательно, как утром пускал табачный дым девушке под шляпу.

Раздав козам остатки хлеба, девушка поднялась на крыльцо и заглянула в ближайшее окно. Комната, очевидно, была пуста: никто не отозвался на стук в окно, и дверь оставалась запертой.

Приходилось терпеливо ждать!

Решив, как видно, дождаться возвращения хозяина, девушка села на зеленую скамейку, поставила подле себя корзину и развязала платок. Она откинула его на спину, и Маркус мог теперь рассмотреть высокомерную служанку судьи, которая, по словам госпожи Грибель, боялась загара.