Служанка арендатора - Евгения Марлитт

– Попытайтесь съесть хоть кусочек! – ласково произнес Маркус.

Незнакомец взял булку и, откусив кусочек, не мог уже удержаться и стал с жадностью есть до тех пор, пока не осталось ни крошки.

Маркус сострадательно смотрел на него.

Это был красивый молодой человек с русой, падавшей на грудь, бородой. Платье его было поношено, но видно было, что он привык к опрятности и отдал, должно быть, последний пфенниг за белоснежный бумажный воротничок.

Грибель пригорюнилась, но долго молчать она не привыкла.

– О, если бы его мать знала, в каком состоянии он находится, – сказала она, указывая кивком головы на голодного. – Дома она его, небось, холила…

Она вдруг умолкла, потому что молодой человек быстро, насколько позволяли его слабые силы, схватил шляпу, свалившуюся с него, очевидно при падении. Он надвинул ее на лоб так, что широкими полями закрыл свое лицо от стоявших перед ним людей.

– Ну, молодой человек, не принимайте этого так близко к сердцу, – заметила Грибель со своим невозмутимым хладнокровием. – Мало ли людей терпели на чужой стороне нужду и валились с ног, падая с пустыми желудками в шоссейные канавы! А потом, возвратившись домой, делались полезными членами семьи! Мало ли что в жизни бывает, и если вы порядочный человек, то дурное к вам не пристанет! Скажите, можете вы встать на ноги?

– Я шесть недель пролежал в больнице, – чуть внятно промолвил он, – и иду…

– Что вы были больны, это сразу видно, – перебила его Грибель, – а откуда вы идете, и что потом намерены делать, нас вовсе не касается! Вам необходимо хорошо покушать и уснуть, поэтому вы переночуете в усадьбе, а завтра утром видно будет, что делать дальше… Ну, попробуйте стать на ноги… Смелее, мы поможем вам!

Грибель подхватила молодого человека под руку, Маркус поддержал с другой стороны. Незнакомец поднялся, но ноги его дрожали от слабости, и он не мог идти без поддержки.

Убедившись в этом, молодой человек без сопротивления позволил вести себя, но по глубокому молчанию, отражавшемуся в его глазах, видно было, что ему тяжело было сознавать свое жалкое состояние.

На широком лугу, перед усадьбой, косили, и воздух был наполнен ароматом свежескошенной травы.

Две работницы, сгребавшие сено в небольшие копны, с изумлением остановились, когда странная группа появилась на лугу перед ними. А Луиза, стоявшая у дверей дома в розовом платье и белом переднике в ожидании матери, испуганно вскрикнула и поспешно побежала им навстречу.

– Что с ним, мама, – спросила она, задыхаясь от бега и волнения и заглядывая в лицо незнакомца ясными глазками, в которых читалось сострадание.

Лицо молодого человека покрылось яркой краской стыда от этого взгляда, и он сделал усилие выпрямиться и идти без чужой помощи, но… это была тщетная попытка!

Крикнув одну из глазевших работниц, Грибель приказала ей вместо себя поддерживать незнакомца, а сама поспешила в дом, чтобы приготовить все необходимое для него.

Работница нехотя подошла и дерзко заявила, что ее нигде еще не заставляли подбирать пьяных и водить их под руки.

Из груди незнакомца вырвался глухой стон, и он пошатнулся.

Луиза побледнела и тотчас же протянула свои белые ручки, чтобы помочь ему, но мать с улыбкой отстранила ее.

– Поди ты прочь, – воскликнула она, с восхищением любуясь стройной фигурой дочери. – Какая помощь от твоих кукольных ручонок? Беги лучше в дом, постели чистое белье на кровать в солдатской комнате и поставь на плиту разогреваться бульон, оставшийся от обеда.

Повернувшись в сторону работницы, снова взявшейся за грабли, она сердито прибавила:

– А с тобой я еще поговорю!… Через четыре недели, считая с сегодняшнего дня, тебе больше нечего делать в „Оленьей роще“, так и знай!…

Через полчаса незнакомец уже лежал в постели, с облегчением вздыхая.

В большое окно светлой комнаты нижнего этажа, предназначенной для солдатского постоя, заглядывали зеленые ветви грушевого дерева. Вечерний ветерок тихо шумел в верхушках деревьев и наполнял комнату прохладой и благоуханием. Неугомонные индюшки уже уселись на покой, только белая кошечка, сидя на заборе, грациозно умывалась.

В первый раз Маркус, взяв ключ в стенном шкафчике комнаты с балконом, спустился в винный погреб покойной, чтобы взять бутылку драгоценного старого вина, сохранившегося исключительно для бедных больных.

Несчастный молодой человек поел и выпил мадеры, но не говорил ни слова, и по мере того, как силы его восстанавливались, он делался все мрачнее. Взор его то и дело устремлялся в открытое окно, и Маркус подумал, что проявление силы больного выразится в том, что он выпрыгнет из окна, чтобы поскорее исчезнуть из этого дома и изгладить всякое воспоминание о себе и своем жалком положении.

Но усталость и природа взяли свое – он крепко заснул, и Маркус вышел из комнаты. Он отправился в беседку, где г-жа Грибель накрыл ему стол для ужина.

Он ел мало и все думал о маленьком свежем хлебце, который получил сегодня лесник…

Как эти люди, несмотря на свою бедность, нежно и искренне заботились друг о друге… Маркусу было чему позавидовать…

Госпожа Грибель – хорошая женщина с добрым сердцем, но все-таки форель и картофель приготовлены для него не даром… Также и старый мельник отдал ей рыбу не из любви к нему, конечно, как и садовник – свой молодой картофель.

Маркус искренно горевал, думая обо всем этом, а тут, к довершению его огорчений, служанки, сгребавшие сено, остановились около беседки и болтали…

– Я не собираюсь плакать из-за того, что старуха мне отказала, – заявила та девушка, которой Грибель приказала искать другое место. – Кто умеет работать, как я, не останется без дела.

– Смотря по времени, – возразила ее собеседница. – Сейчас во всем Тильроде нет ни одного свободного места, и, кроме того, мало приятного попасть к таким господам, как на мызе: ни копейки жалованья и чисто мужицкая работа в поле!

– Ну, теперешней служанке там неплохо, – заметила первая работница. – Кому лесничий помогает, тому нечего тужить! Да и жалованье, вероятно, не такое уж маленькое, как говорят: на ней всегда хорошенькие кожаные полусапожки, я это успела рассмотреть, хотя она и прячется от людей!

– Да, она очень заботится о себе! Хотелось бы мне посмотреть, как она держит себя в лесном домике! Везет же людям: пришла Бог весть, откуда и свила себе теплое гнездышко!

– Ну, мне нет дела до них, раз я ухожу из „Оленьей рощи“, – проворчала работница, бросая граблями сено на ближайшую копну. – Меня только сердит глупость нашей старухи! Приводит неизвестного бродягу, укладывает в постель, кормит и вливает ему в глотку лучшее вино – не плохо для него! Сумасшедшие люди! Наругают прислугу, если она забыла запереть дверь, боятся воров, а сами приводят в дом мошенников! Как я рада буду, если он завтра унесет что-нибудь! Поделом будет старой дуре, посмеюсь вдоволь тогда. Я бы даже не пожалела десяти талеров, чтобы случилась такая штука!