Далекое море - Кон Джиён

на целых сорок лет, и будет ли правильно начать подобным образом. Все-таки прошедшую друг без друга жизнь не спишешь со счетов…

– Я так и подумал, что ты не задержишься, поэтому тоже пришел пораньше. Правильно сделал! Хотя обычно дорога из Флашинга забита до предела…

С этими словами он как ни в чем не бывало зашагал, увлекая ее за собой. Потом вдруг приостановился с ошарашенным видом, будто сомневался в реальности происходящего.

– Неужто мы и впрямь встретились? И не где-нибудь, а в Нью-Йорке, на Манхэттене! Мне это точно не снится?

Его последнее восклицание несколько покоробило ее, впрочем, как и идея встретиться у динозавра в Музее естественной истории. От этих слов стало не по себе – они вызвали чувство отчужденности.

Внезапно память перенесла ее на сорок лет назад во двор его дома. Вспомнился вечер, когда, смахнув снег с качели, она сидела и ждала его до тех пор, пока не промерзла до костей. Она еле добрела до дома, с трудом передвигая потерявшие всякую чувствительность одеревеневшие ноги. Почему он не пришел?

«Надо же, насколько живучими бывают воспоминания!» – поразилась она. Тогда они так и не встретились. Минуло сорок лет. И вот – сегодняшний день. Подняв голову, она увидела улыбку на губах и знакомые задорные искорки в глазах. «Совсем не изменился!» – так и подмывало сказать это вслух, поделиться с кем-нибудь открытием. Только вот с кем? Собственная реакция ее позабавила.

– Хочешь и на других динозавров посмотреть? Вот этот в холле – барозавр! Особь позднеюрского периода, – выходит, жил сто сорок пять миллионов лет назад.

– Ну надо же! – откликнулась она, а он широко улыбнулся.

Кажется, начало неплохое. Оба немного нервничали, но при этом старались сохранять спокойствие, призвав на помощь житейский опыт и чувство юмора.

– Сто сорок пять миллионов лет назад… Только представь, какая это древность! Название «барозавр» означает «тяжелый ящер», его придумал американский ученый – специалист по динозаврам Марси в 1890 году… Как ты вообще относишься к динозаврам, они тебе нравятся? – говорил он скороговоркой, с ровной интонацией, как робот, зачитывающий сведения из энциклопедии.

К динозаврам она в общем-то равнодушна, но раньше много читала о них с маленькой дочкой, которая… И не договорила, так как он затарахтел дальше:

– Знаешь тираннозавра?

– Ну да, он же самый известный…

– А трицератопса? Тот, что с тремя рогами?

– Его, кажется, нет.

– Та-ак, понятно! А как насчет пинакозавра? Он похож на черепаху с длинными лапами. Нет, погоди… Или на нее больше похож проганохелис? А этот, скорее всего, ближе к диплодоку или брахиозавру? Знаешь таких? Сейчас тут проходит большая выставка динозавров. Давай заглянем!

Она впала в ступор, не зная, что и подумать о человеке, которого увидела впервые за сорок лет и который без передышки, словно заведенный, сыпал названиями древних гигантов. Как же все-таки это нелепо – встретиться в Музее естественной истории на Манхэттене впервые после столь продолжительной разлуки и обсуждать каких-то там барозавров и тираннозавров. Сейчас, здесь, он казался ей таким же странным и чужим, как и этот собранный по косточкам «смирный великан» размером с пятиэтажный дом, который жил невообразимо давно, обгладывая зелень с деревьев. Мелькнула мысль, что она уже не уверена в благополучном исходе свидания. Как, черт подери, этот огроменный барозавр с его-то массивной тушей умудрялся выживать, перебиваясь древесной листвой? И какого черта этот человек пересказывает о нем справочные сведения с таблички той, с кем навсегда распрощается на закате дня?

До ужина было еще далеко, а она, грешным делом, уже подумывала сбежать прямо сейчас – под предлогом срочных дел, якобы внезапно возникших у матери. Но, поравнявшись с ним на входе в музей, она обнаружила, когда их взгляды встретились, что его лицо сияет искренней радостью. Казалось, он был взволнован и полон энтузиазма. И, конечно же, совершенно не догадывался о ее намерениях улизнуть. Хотя голова подсказывала ей одно, сердце, в очередной раз пронзенное едва ощутимой болью, велело другое.

– А ты, я вижу, по-прежнему интересуешься наукой!

– Да, это моя слабость. Взгляд на многовековую историю помогает осознать, насколько человек мал и незначителен, – ответил он.

Теперь она, кажется, начала догадываться, почему он предложил встретиться здесь. В другой обстановке, возможно, их обоих придавило бы гнетом минувших сорока лет – что, по сути, даже больше, чем добрая половина жизни.

– Помню-помню, как ты к месту и не к месту сыпал рассказами из «Жизни насекомых» Фабра.

При этих словах он внезапно остановился и рассмеялся.

– Неужели помнишь?!

Она набрала в легкие воздуха, хотелось ответить: разве такое забудешь… Но вместо этого сказала:

– Ты забыл, что у меня отменная память?

На ее выпад он засмеялся.

– Да, для тех, у кого с памятью не лады, помнить такое – непосильная задача…

– Ты тогда посоветовал мне эту книжку, упомянув про какую-то осу, которая вонзает жало в жизненно важную точку жертвы, отчего насекомое не погибает, а, словно под наркозом, застывает, теряет чувствительность, оставаясь свеженьким и пригодным в пищу еще долгое время… После той истории я так и не смогла осилить этот кладезь знаний. Твое описание звучало настолько жутко, что даже сейчас, при мысли об этой книге, мне сразу же представляется усыпленное несчастное насекомое, замершее между жизнью и смертью.

– А, ты про мой рассказ о том, как королевский шершень охотится на долгоносика?

– Значит, речь шла про них?

– Да, это очень похоже на то, как сейчас в китайской традиционной медицине проводят операции при помощи иглоукалывания, без применения анестетиков: главное – знать правильное место. Королевский шершень жалит долгоносика в определенную точку, и тот, замирая в полуживом состоянии, становится лакомой пищей для личинок. Парализуя двигательные нервы своей жертвы ровно настолько, чтобы та не сбежала, шершень заготавливает впрок еду для своего прожорливого потомства.

– Хм, слушаю все это – и опять в дрожь бросает. Кстати, а с памятью у тебя дела обстоят не так уж и плохо.

Они вместе рассмеялись.

– Считаешь? Просто про растения, животных и динозавров я помню, а про…

Она перестала смеяться и пристально посмотрела на него. Он снова растянул рот в улыбке и скосил на нее глаза. Их взгляды вновь пересеклись. Возникло ощущение, будто сорокалетней разлуки не было вовсе, будто этот срок бесследно выпал из жизни и они в ускоренном темпе возвращались в былые времена.

Летнее утро. Мощенная кирпичом дорога, ведущая домой с утренней мессы. Ограда жилого комплекса, увитая алыми розами. Он тогда что-то рассказывал взахлеб и звонко смеялся. От его смеха щемило в сердце, так прекрасен