Далекое море - Кон Джиён

сильно качало, но закат был чудесный. Точно в море вылили нефть и подожгли ее. Цвет напоминал свежевыжатый апельсиновый сок, смешанный с капелькой майонеза.

– Свежевыжатый апельсиновый сок, смешанный с капелькой майонеза! – просияв улыбкой, эхом повторил он.

Похоже, это сравнение его позабавило. Неужели он все позабыл? В голове пронеслось давнее воспоминание. В прошлом ему нравились ее такие несколько несуразные выражения. Мать за них постоянно ругала, а вот в его обращенном на нее взгляде явно чередовались восхищение плененного очарованием мужчины и смущение от мысли, а следует ли поддаваться этому очарованию. Она видела это и знала: рано или поздно восхищение непременно одержит победу над смущением.

В старших классах, думая о нем, она каждый день писала письма. Обычно эти послания хранились в ее дневнике и раз в семь или десять дней она выбирала из них одно и отправляла ему. Ее любовь была чем-то, что не должно быть обнаружено, но вместе с тем о ней должны были догадаться хотя бы смутно.

С моего последнего письма прошла уж неделя. Надеюсь, Вы здоровы? Ответа не было, и я волновалась. В прошлый мой визит в семинарию в Хехва-доне мне показалось, Вас беспокоит кашель, поэтому я немного переживала.

Дни холодные. Ночной мрак настигает так же молниеносно, как защелкиваются наручники, а значит, зима бесповоротно вступила в свои права. В последнее время я нарочно выхожу из автобуса на пару остановок раньше, чтобы пройтись лишних десять минут пешком до дома и полюбоваться на закат, что алеет за нашими домами. Меня пугает приход бесцветно-серой поры, когда с наступлением Адвента даже пожухлая листва сойдет на нет, а городские многоэтажки окончательно поблекнут. Единственное, что помогает смириться и пережить тоскливую зиму, – это закат. Закат, что с пугающей скоростью разливается за мрачными силуэтами многоэтажных коробок, больше напоминающих сухари из черного хлеба. Закат цвета апельсинового сока, в который словно бы подмешали добрую порцию майонеза и хорошенько взболтали. Лишь благодаря краскам этого самого заката я могу пережить долгую зиму.

Маленький принц из книги в моей сумке говорил Лису: «„Однажды я за один день видел заход солнца сорок три раза!“ – „Значит, в тот день… тебе было очень грустно?“ – спросил Лис»[12].

Скоро каникулы, и на Адвент Вы ведь приедете домой? Нынешнюю Рождественскую ночь папа разрешил провести в церкви. А раньше я всегда должна была встречать этот праздник дома, и теперь мне кажется, будто я впервые по-настоящему праздную Рождество. Напишите, если до каникул у Вас будут ко мне еще какие-то поручения. Я в любой момент могу подъехать в Хехва-дон.

Скорее всего, листья на платане, что охраняет ворота семинарии, уже облетели. Интересно, как там поживает дядечка-сторож? Однажды я угостила его сладкой выпечкой гукхваппан[13], и с тех пор он каждый раз тепло меня привечает. Там, за остроконечным шпилем собора Хехва, с западной стороны от стадиона семинарии, тоже виден закат? Тот, что по цвету напоминает смесь апельсинового сока с изрядной долей майонеза? Тот самый закат…

Шагая по длинной галерее Музея естественной истории, он рассказал:

– Впервые я посетил Ки-Уэст после того, как увидел фильм про первую любовь Хемингуэя. Назывался он, кажется, «В любви и войне». Где раненный на войне Хемингуэй влюбляется в медсестру старше его возрастом. Однако она, не веря в искренность его любви, воспринимала их отношения как легкое романтическое увлечение. Однажды до него дошла весть о предательстве с ее стороны, и это привело его в бешенство и глубоко ранило… Спустя какое-то время она приехала к нему на Средний Запад, но была отвергнута. В общем, это история о том, как, сильно обжегшись любовью, Хемингуэй не смог простить возлюбленную. В комментариях к фильму писали, что, так и не сумев оправиться после этого разочарования, писатель впоследствии всю жизнь метался от одной женщины к другой.

– И ты этому веришь? – неожиданно вырвалось у нее.

На его лице отразилось неподдельное изумление. Они шли рука об руку, и в какой-то миг их взгляды встретились. Его выразительные глаза по-прежнему привлекали своей глубиной – те самые глаза, которые покорили ее тогда в поезде; и все та же сеточка морщин – сейчас уже от прожитых лет, а тогда, в молодости, образовавшаяся из-за худобы.

– Верю ли я? Ну так это ж просто факты. Но твой вопрос любопытный. В таком случае какие же мысли у тебя по этому поводу, коли ты не веришь?

Он не называл ее ни Михо, ни Роза. Даже во время их общения в Сети он ни разу не обратился к ней по имени. Хотя, кто знает, возможно, «Ли Михо» и «Роза» для него лишь далекие отголоски прошлого.

В ответ она с усмешкой фыркнула:

– А вдруг Хемингуэю просто нужен был предлог, чтобы оправдать свои постоянные любовные похождения, разводы и повторные женитьбы?

– Ну, может, и так, но ведь его первая любовь действительно фигурирует в романе «Прощай, оружие!». И там она, как и в жизни, медсестра, старше его по возрасту и выхаживает раненого юношу Хемингуэя… Хотя в романе она в конце концов умирает.

– Скорее, он ее умерщвляет… – довольно резко вставила она.

Он остановился как вкопанный.

– Я имею в виду, что, вероятно, как писателю ему пришлось ее убить, – пояснила она. – Разве найдется человек, который бы не обжегся и не потерпел поражения в первой любви? Ведь не зря же ее называют первой… Вот и получается, что Хемингуэй – просто-напросто мачо, воспользовавшийся удобным предлогом, чтобы оправдать все свои похождения на протяжении жизни.

– Мачо?

– Да! Старый занудливый мачо!

– Ах, вон, оказывается, в чем дело… – вдруг сникнув, отозвался он. В его голосе прозвучала то ли растерянность, то ли разочарование. И, малость сбитый с толку ее горячностью, он почти сразу спросил: – Ты ведь пообедала?

Сейчас они поднимались на третий этаж, покончив с осмотром орнитологического отдела.

– Да, корейским рамёном.

Он рассмеялся.

– Ты говорила, тут живет твоя сестра?

– Да, с мамой.

– А отец? Если не изменяет память, он был профессором университета К.?

– Да.

– Он тоже здесь?

– Его не стало. На следующий год после моего поступления в университет.

Их плечи не соприкасались, но она почувствовала, как он внезапно напрягся.

– Вот как…

Замедлив шаг, он взглянул на нее.

– Да, а перед этим его выгнали с работы в связи с военным переворотом, устроенным Чон Духваном… Весной, в год моего поступления в университет, я какое-то время была куратором в воскресной школе, а потом мы переехали из того района.

Они умолкли. Оба знали, что