Далекое море - Кон Джиён

– Милейшие создания. Поразило, что они шестипалые. Сам дом довольно простой, но со своей аурой.

– Первый кот Хемингуэя оказался мутантом с шестью пальцами и дал вот такое богатое потомство. Похоже, он и со второй супругой частенько скандалил из-за этих кошек.

– Говорят, их там теперь аж пятьдесят! И все как на подбор, такие симпатяги.

Мать говорила по-английски лучше нее. Пережив годы оккупации, не забыла японский и в немецком (особенно в произношении) давала фору даже ей. В общем, она была человеком очень даже умным и начитанным. И если бы не чрезмерное любование своей внешностью и временами напирающее буром неистовое упрямство, она была бы поистине золотой бабушкой, с которой есть о чем побеседовать, вот как сейчас. Однако продолжи они эту тему, уже очень скоро разговор непременно зашел бы о третьей и четвертой супругах Хемингуэя. Порой казалось, что мама к ним ревнует, потому как всякий раз при упоминании о Хемингуэе или Германе Гессе она обрушивалась на них с яростной критикой за частую смену спутниц жизни. Так что следовало срочно переменить тему.

– Он ведь там написал «Прощай, оружие!», верно?

– Скорей всего, да. Когда мы с вашим отцом были помоложе, все кругом твердили, что я похожа на Дженнифер Джонс из этого фильма… К слову сказать, талия у меня тогда была около пятидесяти шести сантиметров.

Слава богу, что удалось увести беседу в другое русло, прежде чем начался подсчет количества браков и жен Хемингуэя и Гессе.

– Хочешь риса? Можно добавить в рамён. Обжигающая лапша и холодный рис просто созданы друг для друга! – вступила сестра, кажется пытаясь разрядить атмосферу.

– Не-е, – отозвалась она, первой опустив палочки на стол.

Мать же продолжала:

– Прям беда с этим весом – постоянно набираю… Но риса мне все-таки дай. Давненько лапшой не баловалась – аж слюнки побежали… Калорий, правда, в ней ого-го!

Они с сестрой, которая уже успела подсуетиться с рисом, переглянулись. Как бы там ни было, сегодня ее первый день в Нью-Джерси. «И что ни говори, мама есть мама… к тому же еще не прошло и часа с момента их встречи после продолжительной разлуки. Так что пока рано заводиться», – пыталась успокоить она себя.

Нынче не как раньше: все эти пять лет они постоянно обменивались короткими сообщениями и новостями, частенько общаясь по видеосвязи, а потому, несмотря на долгое расставание, обсуждать им было особо нечего. Однако стоило после обеда вернуться из школы племяннице Джени, как сразу стало понятно, насколько натянуто-неловким было воссоединение их троицы – матери и двух сестер. Лишь с появлением Джени заструилась искренняя радость от долгожданной встречи. Тиканье часов, до этого беспардонно вклинивавшееся в их разговор, вдруг сошло на нет, и обстановка в доме заметно оживилась.

Джени была начинающей балериной и готовилась к поступлению в колледж. Сестра всегда переживала, что дочке не удастся конкурировать с местными девочками, чьи ноги на пядь длиннее азиатских, но та за последние несколько лет успела сильно вытянуться – и сейчас перед ними в гостиной стояла удивительно изящная девушка. Ее густые блестящие волосы до середины спины не свисали, а буквально низвергались водопадом черных прядей – неизменная примета юности, а ноги (видимо, благодаря бабушке) были длинными и стройными. Не азиатка и не европейка, она казалась каким-то новым подвидом хомо сапиенс.

– Вот это да, наша Джени по красоте перещеголяет даже Ким Ёну!

Сияющая улыбкой Джени оказалась в ее объятиях.

– Thank you, тетя, я так рада! Welcome[9] в Нью-Джерси!

Прижав к себе племянницу, она вдруг подумала, что обнимает чистую, первозданную молодость, девственную цветущую красоту. Было неожиданно приятно ощутить прикосновение упругих девичьих плеч, груди и мускулистых рук. Удивительно редкое переживание. Подобного она не испытывала даже со своей дочерью. Она как будто прикоснулась к самой юности, чистой и искренней.

Шестнадцать, тогда ей было ровно столько, сколько и Джени. И она совершенно не знала, что собой представляет. Заплетая длинные волосы в косы, облачалась в мешковатую школьную форму или же в свободную футболку с джинсами. Хотя несколько ее фотографий в платье и со шляпкой все же имелись. Но вот о теле воспоминания отсутствовали напрочь. В те времена в Корее девочкам-подросткам не полагалось любоваться женским телом. Кто знает, возможно, это табу для нее самой актуально и поныне.

– Тетя, а бабушка балетом занимается! – сообщила Джени, потягивая молоко с порошком женьшеня, только что приготовленное для нее сестрой. – Говорит, с возрастом тело обвисает, а балет все подтягивает – на старости лет самое то. Бабуля у нас ого-го какая подкованная. Только вот беда: она не только повторяет за мной балетные па, но еще и на питание мое посягает.

Джени залилась смехом, наблюдая, как «пожилая балерина» продефилировала на кухню и принялась готовить себе такую же смесь из молока и женьшеня в придачу с медом.

– А ты хотела одна стройнеть да хорошеть? Ах ты, негодная девчонка! Да у меня, между прочим, в твоем возрасте ножки были потоньше, чем у некоторых.

В ответ на этот выпад Джени снова заливисто хохотнула.

– Бабуля! Если хочешь избавиться от лишних килограммов, рамёном не стоит увлекаться!

– Вот не скажи! В молодости, сколько бы я ни ела, талия была осиная…

Она вдруг поняла, почему все эти пять лет ее не тянуло в Америку. А вдруг и в этот раз не пройдет и пары дней, как после очередной перепалки из-за какой-нибудь ерунды она в сердцах бросит: «Ну все, хватит! Остановлюсь в отеле неподалеку, а оттуда – в Сеул. В аэропорт не приезжайте! Доберусь на такси…» – и, упаковав чемодан, перекочует в обшарпанный отель, как это случилось в прошлый приезд. Сестра, которую это нескончаемое противостояние между матерью и старшей дочерью всегда утомляло и заставляло понервничать, вклинилась в разговор:

– Где вы договорились встретиться? Сегодня пятница, надо поторопиться. Повезу на урок Джени и тебя подброшу. С дороги, поди, устала… иди сполоснись, да поедем.

Она поднялась из-за стола вслед за Джени и сестрой.

В ванной пришлось лицезреть обнаженную себя в огромном зеркале. Когда-то четко очерченные ключицы слились с линией округлившихся плеч, на фоне худощавого бледного тела лишь грудь оставалась по-девичьи розовой и упругой.

«У вас, Ли Михо, удивительно красивый бюст! Слышали, может? Говорят, женщины, у которых соски остаются розовыми даже после родов, считаются весьма привлекательными в сексуальном плане…» – припомнились ей слова преподавательницы Пак с кафедры английской литературы, когда они были на горячих источниках. Тогда от этого замечания она засмущалась и торопливо