Дерзкое ограбление - Йонас Бонниер

увидит. Она знала, что это небольшая потеря – он был для нее лишь плацебо. Но ничего не могла с собой поделать. Она обладала способностью влюбляться в надежду, ее привлекала любовь, а сам объект чувств не всегда имел значение. Но рано или поздно в свои права вступала реальность. И довольно скоро мужчина, с которым она делила постель, из волшебника, прогнавшего одиночество, превращался в храпящего неряху, говорящего за завтраком только о себе. Вместе с тем она явно не была создана для жизни в одиночестве. Александра вздохнула.

– Что такое? – спросила Лена.

– Нет, ничего.

– Ты слышала, о чем я говорю?

По правде говоря, Александра совсем не слушала Лену, а только кивала в надежде, что та не станет задавать вопросов. Лена доела пирожное и попросила счет.

– До вторника? – из уст Лены это прозвучало скорее утверждением, чем вопросом.

Александра кивнула. Конечно, с Леной заниматься веселее, но больше двух раз в неделю – перебор.

– Может, еще йогу попробуем? – спросила Лена. – Тебе пришла рассылка?

– Какая рассылка?

– Когда же она пришла… Вчера? Или на выходных? А нет, подожди-ка, это в «Фейсбуке».

Александра пожала плечами. Какое-то время назад она зарегистрировалась на «Фейсбуке», но там было так много ее полных тезок, что ей казалось, что все, кто ей пишут, ищут другую Александру Свенссон. Лучше вообще туда не заходить.

– Нет, не видела.

– Там классное предложение – четыре занятия за двести крон или типа того. Попробуем?

Лена принялась увлеченно рассказывать о разных группах йоги, а Александра снова погрузилась в мысли.

«Жизнь – та же вечеринка. Хочешь – идешь в бар и напиваешь до такого состояния, что тебя тошнит в туалете. А хочешь – идешь домой после ужина, потому что считаешь всех вокруг придурками. Можешь попытаться завязать глубокий разговор с каким-нибудь унылым парнем, который возомнил себя художником. Или танцуешь всю ночь. Все будет так, как ты это сделаешь, но вряд ли лучше того, что уже есть», – сказала мамы Александры незадолго до смерти от рака пасмурным ноябрьским днем семь лет назад.

Александра выросла с мамой. Только они вдвоем. С постановки диагноза до смерти прошло всего четыре месяца. Хотя после смерти мамы прошло уже семь лет, Александра все еще иногда видела ее в своем отражении.

* * *

Она вернулась домой около семи. Наспех поужинав, помыла посуду, переоделась в домашний халат и села на диван перед телевизором со своей мятной шоколадкой. Шел фильм об женщине-адвокате, которая боролась с мафией. Александра Свенссон еще подумывала над тем, чтобы выучиться на адвоката. Ей нравятся правила.

Насколько сильно ее терзало чувство тревоги в одиночестве, настолько спокойно ей было на работе. Александра работала в G4S в Вестберге: работа в крупной международной компании дает ощущение стабильности. Возможно, когда-нибудь она найдет что-то другое, поближе к центру, но сейчас не хотелось торопить события. Ей всего двадцать четыре – вся жизнь впереди.

Но сначала нужно кого-нибудь найти. Бывало, она звала домой первого подвернувшегося парня с работы. Она готовила ему ужин и массировала шею – только чтобы прогнать назойливое одиночество.

Иногда она просыпалась среди ночи, сворачивалась клубочком и обнимала подушку. По утрам ей часто хотелось закричать во весь голос, хоть чем-то заполнить тишину в тесной, но функциональной кухне.

7

Когда Сами Фархан с трудом втащил коляску в лифт, было десять утра. Первые полгода после рождения сына они оставляли коляску внизу, в подъезде, пока пару месяцев назад ее не украли. Карин получила по страховке новую коляску, и они решили больше не рисковать. «Интересно, что на уме у человека, ворующего детские коляски», – задавался вопросом Сами, чертыхаясь в тесном лифте.

На улице неожиданно оказалось очень светло. Сами не торопясь прогулялся по улице Сконегатан. Не успел он дойти до конца подъема, как Йон уснул.

Сами вошел в парк Витаберг и, толкая перед собой коляску, направился к церкви святой Софии. У входа в святое место стоял мужчина в черной куртке. На бритом черепе бросался в глаза обрамляющий голову широкий рубец: будто бы на голову сверху упал нимб и прожег кожу. Тоомас Мандел.

– Вот непруха, черт побери, – сказал Мандел вместо приветствия.

Сами вздохнул: о случившемся знает весь город. Он не мог понять, кто растрезвонил эту новость, точно не он. Но теперь с этим остается только смириться: все в курсе, что его надул проклятый турок, который как сквозь землю провалился. Всем известно, что затея с замороженными морепродуктами пошла прахом.

Сами лишь пожал плечами и продолжил, как плуг, толкать перед собой коляску, а Мандел подстроился под его темп. Вместе они направились в сторону площади Нюторгет.

– Ну что, ты обдумал идею? – спросил Мандел.

Сами кивнул:

– Не знаю… правда не знаю, понимаешь? У меня тысяча вопросов… или сотня, не меньше.

– Валяй. Но не уверен, что смогу ответить на все вопросы, – уклончиво ответил Мандел. – Но я работаю над этим.

– Расскажи еще раз о воротах. Они закрываются, когда срабатывает сигнализация, да? И там же охранников чертова туча…

– Вечером на объекте шестнадцать охранников, – уточнил Мандел.

– Но ведь эти шестнадцать вызовут подкрепление! Понимаешь? Если каждый охранник позвонит в полицию, и приедет столько же машин… Сотня ментов… Сколько у нас времени?

* * *

Это насущный вопрос: при ограблении ипподрома в Тэбю нужно уметь быстро уносить ноги. Деньги хранятся в закрытой комнате, охранники забирают их около полуночи. Попасть в комнату – нехитрое дело, а вот как из нее выбраться… этот вопрос висел в воздухе.

Пока Мандел объяснял свой замысел, они успели пройти весь парк. Сами внимательно слушал и задавал вопросы.

* * *

С того момента, когда Сами стоял в порту в тщетном ожидании корабля с креветками, прошло десять дней. В то утро он вернулся домой без запланированного шампанского, зато с плохо скрываемым разочарованием.

Карин сидела на кухне и ела подсушенные, но еще липкие черносливины прямо из пакета. Стены их дома были все в трещинах, по полу гулял сквозняк. Карин затянула потуже длинный белый махровый халат – подарок мужа:

– Я тебе теперь противна, да?

Сами, который еще не успел снять куртку, изобразил улыбку, покачал головой и сказал, что он привык.

– А что, в тот раз я тоже ела чернослив тоннами?

– Ага.

Карин неудержимо тянуло к черносливу и год назад, когда она носила Йона. Срок этой беременности уже перевалил за семь месяцев, роды ожидались в начале апреля – младенец будет всего лишь на год младше Йона.

– Нужно запретить зачинать детей сразу после родов, – сказала Карин, со злостью глядя