Дерзкое ограбление - Йонас Бонниер

Потом они поехали к нему домой по мокрым, безлюдным и темным улицам Стокгольма, и не успел Малуф достать чашки и заварить чай, как Александра прижала его к стене и проникла языком ему в рот. Хотя он и был немного ниже нее, он не ожидал от девушки такой силы. Она повалила его на пол в гостиной, стянув с дивана плед, сшитый его мамой, и подложив его под себя, чтобы не лежать голой на паркетном полу.

Все произошло так стремительно, что они даже не успели снять с себя одежду. После страстного любовного акта они сели на кухне, где в шкафчике со специями над плитой нашлась пачка сигарет, а потом все повторилось в спальне, уже более размеренно.

После секса Малуфа неудержимо клонило в сон. Было уже четыре часа утра, он выпил много вина и устал от разговора. И когда он уже почти заснул на мягкой пуховой подушке, Александра заговорила о здании в Вестберге. Ливанец заставил себя проснуться. Спустя пару минут он понял, почему старик предложил им встретиться с Александрой Свенссон.

9

– Может, пусть лучше ваши ребята подождут снаружи? – спросил Кант, когда они поднимались в лифте третьей из пяти высоток делового центра на площади Хёторгет в центре Стокгольма.

Прокурор Бьёрн Кант, уже разменявший седьмой десяток, был одним из самых опытных прокуроров по уголовным делам в Швеции. Увидеть его шагающим по улице, а не склонившимся над письменным столом, – большая редкость. «Должно быть, в последний раз он лично участвовал в задержании где-то в семидесятых», – подумала Каролин Турн.

Всегда мятый темно-коричневый костюм прокурора сегодня выглядел непригляднее обычного.

– Снаружи? Но зачем?

– Ну, как это…это же не обычное…то есть, мы ведь не должны его смутить? Я не знаю, что у него за встреча сейчас, и…

– Смутить? Мы пришли его задержать. Это его не смутит?

Турн была искренне поражена. Хотя она вдвое моложе Канта, за четыре года работы в отделе расследований Государственной уголовной полиции ей не раз доводилось пересекаться с прокурором. Кант представлялся Каролин Турн исключительно компетентным, объективным и решительным специалистом.

Теперь же, в темном лифте, где перегорела одна люминесцентная лампа, она смотрела на него сверху вниз. У высокой и худой Турн было поджарое тело, острые черты лица и светлые волосы, стянутые в небрежный хвост с единственной целью – чтобы не мешали.

– Так вот почему вы лично приехали. Проследить, чтобы я не «смутила» нашего подозреваемого?

Они занимались этим расследованием в сотрудничестве с Интерполом уже почти два месяца, и не оставалось никаких сомнений в том, что сидящий сейчас на встрече на восемнадцатом этаже делового центра на площади Хёторгет директор Хенрик Нильссон со своей густой седой шевелюрой и приличным загаром – не просто налоговый преступник. Турн была уверена, что у этого человека руки в крови, хотя директор устроил все так, чтобы запах крови можно было уловить только на расстоянии. Этот преступник должен предстать перед судом.

В ходе расследования Бьёрн Кант выражал больше сомнений по поводу вины Нильссона, чем Турн. Впрочем, они сходились во мнении, что он совершил большое количество финансовых махинаций.

– Я знаю, что Вы не видите в этом никакого резона, Каролин, – сказал Кант, не решаясь смотреть ей в глаза. – Но известно ли Вам, что этот человек охотится на фазана с министром экономики?

– А какое это имеет значение? – вспылила Турн.

С ними в лифте ехали два полицейских в форме, которых Турн, можно сказать, поймала по дороге. Они уставились в пол, делая вид, что не слышат разговор.

– Я лишь хочу сказать, что нам не нужна лишняя суета, – пробормотал Кант, зная, что молодая и все еще на удивление преданная своему делу Турн не поощряет его прагматический настрой.

Многие полицейские уже после первой недели на работе становились циниками, некоторые оказывались более стойкими. Но Турн год за годом удавалось сохранять доверие к людям вокруг, вопреки всему, через что ей пришлось пройти, и в этом было ее безусловное достоинство. Кант уважал ее за это, но также он знал, что, если моральный компас внутри работает исправно, можно провести все гладко.

Раздалось мелодичное «динь», и двери лифта разъехались в стороны. Четверо государственных служащих быстрыми шагами направились к конференц-залу в южной части здания. «Коридор у них не лучше, чем у нас в полиции», – подумала Турн. Здесь пахло таким же моющим средством.

– Мы знаем, куда идти? – спросила она.

– Я здесь уже бывал, – ответил Кант.

Турн не стала задавать вопросы. Она опасалась, что и Бьёрн Кант входит в охотничью группу министра экономики и при расспросах ему придется в этом сознаться. «Лучше не знать», – подумала Турн.

Они подошли к двери из закаленного стекла, за которой раздавались голоса, и Кант постучал.

– Подождите у лифта, – сказал он полицейским, и они послушно кивнули. Турн вздохнула. Они вошли в комнату.

Комната оказалось меньше, чем представляла себе Турн. Жалюзи на окнах закрывали великолепный вид на столицу, с городской ратушей и, возможно, даже заливом Риддарфьёрден на заднем плане.

Вокруг белого стола для конференций сидели пятеро мужчин – все в темных костюмах и белых рубашках с галстуками. Директор Хенрик Нильссон, ради которого они и пришли сюда, очевидно что-то рассказывал, стоя у доски. Когда они вошли, он замолк и повернулся к ним.

– Бьёрн? – удивленно воскликнул Нильссон.

– Привет, Хенрик, – сказал Кант.

Нильссон озадаченно покачал головой:

– Но что ты здесь делаешь? Я… Бьёрн, подожди меня в кабинете, я приду, как только закончу, ладно? Через пятнадцать-двадцать минут. Я… немного занят, как видишь.

Он показал на сидящих вокруг стола мужчин, которые удивленно смотрели на прокурора и его симпатичную спутницу. Кант медлил.

– Тут все не так просто, Хенрик. Я могу объяснить… Если ты дашь мне пару минут, я…

Прокурор кивнул в сторону коридора.

– Пару минут? Прямо сейчас? – Нильссон натянуто засмеялся. – Я же сказал, Бьёрн, сейчас я занят, у меня… как бы это сказать… презентация. И мне нужно ее закончить, понимаешь?

Он повернулся к мужчинам за поддержкой, но они не издали ни звука.

– Извини, Хенрик, но это дело не ждет, – настаивал Кант, пытаясь придать голосу уверенность.

– Знаешь, что, – процедил Нильссон уже с плохо скрываемым раздражением, – в последний раз тебе говорю: иди ко мне в кабинет и подожди меня там, я приду, как только освобожусь.

Каролин Турн, стоявшая до этого за спиной прокурора, потеряла терпение уже после первых слов Нильссона. Она безуспешно пыталась помочь прокурору жестами, но