Гвади Бигва - Лео Киачели

Вдруг послышался топот, словно по двору галопом пронеслась лошадь. Завизжал и залился лаем щенок. Не успел Гвади обернуться, как под навес ворвался козленок с веревкой на шее. За козленком гнался, высунув язык, Буткия. Козленок налетел на Гвади, остановился в недоумении, выгнул шею — точь-в-точь породистый конь, и, перебирая копытцами, уставился на хозяина.

«Ты откуда взялся?» — казалось, спросил он и скакнул вдруг в сторону. Потоптавшись, брыкнулся еще несколько раз и стремглав помчался по двору. Буткия с лаем подбежал к Гвади. Он как бы просил помочь ему: «Пойдем-ка вместе, изловим этого беса». Не дождавшись сочувственного ответа, щенок повертелся у ног Гвади и покатился шаром вслед за козленком.

И обрадовался же Гвади! Кинул засов и устремился во двор. Он бежал с протянутыми вперед руками и восторженно выкликал:

— Чириме! Чириме! Чириме!

Так нечаянно налетела эта радость… Судорога сжала горло. Гвади повторял только одно слово «чириме», больше ничего не мог сказать.

Когда улеглось первое волнение, он остановился посреди двора и крикнул козленку:

— Давай мириться! Иди-ка сюда! Клянусь всеми святыми, не сделаю тебе никакого зла. Ты оказался умнее меня, как же сердиться на тебя? Не имею права! Если бы ты послушался меня, быть может, уже и на свете не жил бы, пропал бы, как те мандарины, а сюда уж ты во всяком случае не воротился бы! Умница, и веревки не потерял…

Однако козленок исчез с той же молниеносной быстротой, с какой только что появился. Гвади даже не успел разглядеть его как следует…

И сразу отлетели воспоминания о бедах, которые пришлось ему пережить за день.

— Ступай, куда хочешь, прыгай, резвись! — разрешил он козленку и возвратился к дверям джаргвали.

Отодвинув засов, Гвади снял секретный запор и ввалился в дом, волоча за собой хурджин и бурку.

«Куда бы спрятать хурджин до вечера? — вот что нужно было сейчас решить. — Как бы дети не увидали… Пожалуй, надежнее всего — чердак».

Чердак — испытанное место. Там стоит сундук, в котором хранятся сокровища Гвади — чоха и архалук со всеми относящимися к ним принадлежностями, дедовский кинжал и пояс. Чоха и архалук сшиты еще в ту пору, когда Гвади задумал полонить сердце Агатии. В последний раз он надевал их в день свадьбы; в тот же счастливый день опоясался он и этим поясом и щеголял этим кинжалом. А потом не до парадной чохи ему было! Он уложил все в сундук, втащил его на чердак и забыл О его существовании. Лишь иногда заберется за чем-нибудь на чердак, увидит сундук — и вспомнит…

Гвади встал на край кровати, поднатужился и закинул хурджин на чердак. Проверил снизу — нет, не видать. Раза два обложил хозяина этих вещей такими словами, что самому стало неловко. Погрозил себе пальцем и стал выговаривать:

— Скажи пожалуйста! Ты-то чем лучше? Знаешь ведь: кто вора покрывает, сам вор…

В джаргвали было темно. Гвади провел рукой по закоптелой стене, нащупал башлык, встряхнул его и туго обвязал поясницу, затянув концы на спине. Прихватив валявшийся в углу топор, вышел во двор, запер дверь секретной затычкой и отправился прямой дорогой в лес.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Участок леса, на котором сейчас шли работы, был расположен на склоне одного из лесистых оркетских холмов, — он напоминал полуостров, обращенный лицом к южному небу. К опушке примыкал луг, полого сбегавший к чайным плантациям, которые начинались среди деревни и стройными рядами кустов наступали оттуда на холмы. Лес был одним из лучших уголков Оркети, его украшением. Село, разрастаясь, тянулось к опушке. Вслед за садами сюда устремились и люди. Проселочные дороги и тропки сходились узлом на лугу и затем разбегались на все четыре стороны света. Чудесный вид открывается отсюда! Даль была очерчена резко и строго. Линия горизонта вилась по снежным хребтам, уходившим в темную синь. Лишь на западе эта линия падала и сливалась с кромкою неба. Там порою струился колеблемый ветром воздух, и казалось, в струях его каким-то чудом отражается сверкающая рябь невидимого отсюда моря.

Лес был вековой. В глубине его — непроходимая чаща. По опушкам — редкая поросль, все больше ясень и бук, Кое-где попадались и дубы.

Председатель колхоза заранее распределил, что и где рубить. Взял на учет дубы и ясени, годные для строительства, отметил каждое дерево, чтобы лесорубы обращались с ними бережнее. Работали, как водится, бригадами.

Одни рубили деревья, другие очищали поваленные стволы от ветвей и сучьев и распиливали их на бревна, третьи перетаскивали бревна на луг. Если дерево попадалось большое, в него впрягали волов, а поменьше катили сами, вручную.

Пни и глубоко ушедшие в землю корни колхозники взрывали, — этой частью работ руководил сам Гера.

К полудню повалили и выкорчевали все, что было намечено на нынешний день. Оставалось только очистить часть стволов, распилить их на бревна и сложить на лугу.

Тут же пылало несколько костров, огонь пожирал сучья, кору, щепки. По лесу и по расчищенной делянке стлался густой дым.

Гвади решил пробраться к месту работ лесом. Он засел в кустах и стал наблюдать за тем, что происходит на лесосеке. Хотелось хорошенько во всем разобраться, прежде чем приняться за дело. Встречи с Герой лучше избежать. Гвади стеснялся его, даже побаивался, и опоздал-то он весьма основательно. Где-то в глубине души теплилась надежда, что ему удастся высмотреть из лесной засады кого-либо из родичей или приятелей и, замешавшись в их бригаду, как ни в чем не бывало приняться за работу. Они-то не выдадут, он их упросит…

Но лес был окутан дымом, и Гвади не различал работавших на делянке людей. Он переходил с места на место, от кустика к кустику, но тщетно: ветер, на его беду, гнал густые облака дыма в сторону леса.

Некоторое время спустя Гвади решил подобраться ближе, а там, под прикрытием дыма, и вовсе выйти на расчищенный участок. Но едва он шагнул вперед, раздался треск и мимо него что-то пронеслось, всколыхнув плотный от дыма воздух. Толчок воздушной струи был так силен, что Гвади чуть не взвился ввысь.

Он хотел было скрыться в чаще, но вдруг кто-то налетел на него, оттолкнул в сторону и сердито крикнул:

— Дорогу, товарищ, дорогу! Ослеп ты, что ли? Чего под ногами путаешься!

Гвади, разумеется, не отозвался. Он тотчас узнал того, кто столкнулся с ним. Лучше не попадаться ему на глаза. Однако в эту минуту ветер разогнал дымовую пелену и разметал ее в клочья. Сразу стало светло.

Перед Гвади вполоборота к нему стоял бригадир Зосиме. По его испачканному землею, прокопченному дымом лицу катился пот. Лоб Зосиме был туго перевязан красным платком, в руке он держал огромную дубину. Зосиме сердито глянул на Гвади воспаленными глазами и уже не отводил их. Вся его коренастая приземистая фигура выражала крайнее изумление. Зосиме передернул широкими, плотными, точно пни, плечами, чихнул вдруг воинственно и, разом понизив голос, как бы про себя протянул:

— И откуда занесло сюда этого пролазу?

— Если бы ты меня пришиб, Зосиме, что сказал бы тогда моим детям, а? — благодушно спросил Гвади бригадира, скорчив при этом необычайно довольную мину.

— Мы бы позаботились о них лучше, чем ты… Как полагаешь? — ответил Зосиме и сердито накинулся на него: — Ты что тут делаешь?

— То же, что и все, чириме… Убил бы ты меня своим бревном, если бы я не увернулся так ловко…

При слове «бревно» Зосиме оглянулся и, убедившись, что бревно и без его помощи продолжает катиться под откос, крикнул Гвади, указывая дубинкой:

— Ступай, гони его к лугу, — и пошел обратно к лесосеке.

Гвади только этого и ждал. Он погнался за бревном, даже не вспомнив о селезенке. Но бревно неожиданно налетело на какое-то препятствие и остановилось посреди расчищенной делянки. Невдалеке от него пара быков волокла огромный ствол. Волам помогали колхозники. Когда Гвади пробегал мимо них, они приветствовали его дружным криком:

— Ну и дела! Какой дуб-то Гвади катит! Молодец!

Гвади решил щегольнуть. Очертя голову кинулся он к бревну и, навалившись всем телом, силился сдвинуть его с места. Однако вместо того, чтобы налечь на середину бревна, он уперся в один из концов. Конец подался, бревно покатилось наискось. Гвади не удержался, руки соскользнули, его отбросило в сторону. Перекувырнувшись несколько раз, Гвади грохнулся на землю и застонал.

Послышались смешки. Кто-то из крестьян громко захохотал. Волов остановили. На шум отозвались работавшие в другом конце лесосеки и тоже поспешили к месту происшествия. Вокруг поверженного Гвади собралось довольно много народу. И все смеялись и шутили, зараженные общим весельем.

Гвади с усилием повернул голову. Услышав смех и шутки, он приподнялся, опираясь на локоть, и лег на бок.

— Смейтесь, братья! — сказал он стоявшим вокруг колхозникам, и в голосе его послышались слезы. — Смейтесь! Бог наградил вас здоровьем и радостью — отчего вам не повеселиться? А я что? День и ночь сосут меня щенята, пятеро их, селезенка сушит мне кровь… Не могу больше… Сами видите, правду ли говорю… Смейтесь же, чириме!..