Восторг и горечь (сборник) - Виктор Слипенчук

Если верный конь, поранив ногу,

Вдруг споткнулся, а потом опять,

Не вини его – вини дорогу

И коня не торопись менять.

«Не вини коня» – очень точное наблюдение. Мы живём в такое время, когда художник как творец не представляет интереса. Во всяком случае, в мире денег, где главным движущим постулатом является покупка и продажа, он не в состоянии конкурировать даже со своими произведениями. Они в цене, они за большие деньги принадлежат музею или какому-то частному коллекционеру, а художник в это время может прозябать и умереть под забором. Нечто подобное произошло с французским поэтом Полем Верленом. Журналисты находили его на чердаках, в подвалах, записывали его гениальные строки, а потом публиковали в своих газетах и журналах и таким образом увеличивали тиражи своих изданий.

В данном случае меня не интересует пристрастие Верлена к абсенту и его, так сказать, беспорядочная жизнь. Хочу лишь указать, что присутствие автора на рынке, где происходит приобретение его творений, не только не обязательно, но даже и не желательно. Начнёт ещё, чего доброго, не к месту кричать, что его гениальная картина не продаётся.

По моей просьбе разговаривал с народными артистами главный редактор журнала «МетроФан» (издание ИФК «Метрополь») Олег Зверьков. Он указал на мои стихи, которые я подобрал, а всё остальное – уже Александр Филиппенко и Михаил Козаков.

По-моему, стихи «Возвратясь из поездки раньше…», «У истоков будущей морали…» и «Какая мука – сидеть во Внуково…» очень сильно прочитаны Александром Георгиевичем. Мне сказали, что, придя на радио (на запись), он был окружён таким количеством поклонниц, что всё равно бы меня к нему не пустили.

Что касается прочтения моих стихов Михаилом Козаковым, то для меня было не важным, как он их прочтёт. Для меня было важным, что мои стихи читает Козаков. Этот артист запомнился мне с детства с первой же его роли в фильме «Убийство на улице Данте». Там он играл фашиствующего молодчика, убившего свою мать. Одно или два стихотворения Михаил Михайлович выбрал сам. Выбор стихотворения о художнике «Я кружу по городу, как шакал…» показался мне символичным. Я его привожу в дневнике-путешествии «Золотой короб» о поездке в Израиль.

Дело в том, что в 1999–2000 годах, как раз на двухтысячелетие Бога Иисуса Христа, мы с Галой, моей женой, совершили паломничество по святым местам и по не зависящим от нас причинам вместо двух недель пробыли на Святой земле ровно сорок дней. Об этом, как уже сказал, мной написан дневник-путешествие, в котором мы с женой упоминаем о Михаиле Козакове и о его пустующем театре в Яффе (о том, что Козаков вдруг, всё бросив, вернулся в Москву). Так что стихотворение о художнике, которое Михаил Михайлович по своему усмотрению прочёл на диск, я воспринял как привет мне. Мол, знаю-знаю, о чём ты там, в Тель-Авиве, судачил со своей супругой. И ещё меня убедил в этом его вопрос к главному редактору «МетроФана» – сколько мне лет?

В общем, никакого сотрудничества не было. Обычное разделение труда, обычный рынок и обычная работа по найму, за деньги. И тут рынку – моё невольное спасибо!

21. – В одном из стихотворений у вас есть превосходные строки:

Мне суть вещей открылась неожиданно

И стала частью моего сознания.

Под микроскопом в капельке обыденной

Вдруг отразились свойства мироздания.

Увидеть в малом большое – в этом и состоит талант художника? – В вашем вопросе (№ 15) – каковы цели и задачи писателя сегодня, я уже ответил на этот вопрос в соответствии со своим пониманием призвания литератора. То есть для меня талант заключается в правдоподобном отображении сути характера. Главным предметом художественной литературы является характер. Эпоха только выпячивает те или иные черты характера. Запечатлеть характер в новом, ранее не встречавшемся сочетании качеств или чувств – это, как уже говорил, главная мечта поэта. И тут всё сгодится: и малое в большом, и большое в малом. Если удалось талантливо отобразить движение характера, то об остальном можно не тревожиться, потому что, как говорил Антон Павлович Чехов, что талантливо, то и ново.

22. – К сожалению, сегодня людям не до стихов. Канули в прошлое миллионные тиражи сборников поэзии, поэтические вечера, собирающие стадионы. В чём сегодня назначение поэзии?

– Мне представляется, что на этот вопрос уже был ответ, но, судя по тому, как вы его сформулировали, связав с тем, что ныне людям не до стихов, что в прошлом были миллионные тиражи сборников поэзии, а поэтические вечера собирали стадионы, вы, очевидно, уверовали, что назначение поэзии как-то связано с массовостью. Дескать, есть же поп-музыка, почему не может быть поп-поэзии? В этом смысле всё может быть, но ненадолго. В конце концов, всё возвращается на круги своя, и остаются единицы, действительные мастера художественного слова, поддерживающие вечный огонь поэзии. Как правило, их очень и очень немного. В Китае, например, в эпоху Тан (она длилась около трёхсот лет, с VII по X век) было издано две тысячи семьсот поэтов. Это эпоха наибольшего могущества Китая, именно в эту эпоху было изобретено книгопечатание, и первая напечатанная книга (тогда в Китае был широко распространён буддизм) называлась «Алмазная сутра».

Даже по сегодняшним меркам две тысячи семьсот поэтов – это очень много, но, когда мы говорим об этой эпохе, мы, как говорится, навскид вспоминаем трёх поэтов: Ли Бо, Ду Фу и Ван Вэя.

В позднее советское время издавались стотысячные тиражи не только Роберта Рождественского, Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко, но и стотысячные тиражи, например, Эдуарда Асадова и других ныне, возможно, незаслуженно забываемых авторов. Я далёк от того, чтобы кому-то выставлять оценки. В моём понимании все поэты, как эпохи Тан в Китае, так и у нас, достойны уважения. Большое количество поэтов – это же не большое количество алкоголиков и тунеядцев. Именно они, авторы стихов, свидетельствуют об образованности той или иной эпохи. И всё же, повторюсь, профессиональная работа с поэтическим словом – удел немногих, но именно они поддерживают вечный огонь поэзии, и это ни в какой мере не связано ни с тиражами поэтических сборников, ни с тем, что сегодня людям не до стихов. Бог дунет, и у поэта – стихи, и поверьте, и читатели найдутся.

Игорь Павлович, пожалуй, ваши вопросы под номерами 23 и 33 объединю, в моём понимании они перекликаются.

23. – Ваши книги популярны у читателей разных возрастных и социальных групп, потому что в них говорится о том, что волнует каждого человека, – о дружбе и верности, о любви и надежде. Как вам удаётся расположить к себе читателей?

33. – Писатель – ремесло одинокое, а в жизни вы общительный человек? Расскажите о своих близких, друзьях, родных.

– Начну по порядку, с двадцать третьего вопроса, но не буду разделять ответы.

Да, вот такой я весь из себя писатель, пишу о том, что волнует каждого, и читателю просто некуда деваться, он полностью в моих мозолистых руках. (Разумеется, шучу.) Но в вашем вопросе, Игорь Павлович, присутствует ответ. И невольно возникает соблазн согласиться с вами. И я бы с удовольствием согласился. В конце концов, никто не враг самому себе. Но увы! Как-то мне довелось выступать по ТВ РБК вместе с Антоном Михайловичем Треушниковым, владельцем издательства «Городец», которому я очень признателен. Они издали и дважды переиздавали мой сборник стихов «Свет времени», издали мой фантастический роман «Звёздный Спас» – словом, много сделали для меня как своего автора. По-моему, выступление на ТВ РБК, которое упоминаю, организовано тоже с их помощью.

И вот мы с Антоном Михайловичем Треушниковым в эфире, подчёркиваю, в прямом эфире. И он вдруг говорит, что писатель Слипенчук никогда не будет издаваться массовыми тиражами. Вот, думаю, ничего себе пророчество. Я даже не выдержал и возразил ему, мол, не надо – будет! Возразить-то возразил, а, придя домой, призадумался. С чего это он? Стал интересоваться у читателей – как пишу, понятно или не очень? А читатель мой такой доверчивый (может быть, у всех они такие?). Говорю читателю, мол, где-то слышал, что пишу недостаточно понятно, надо как-то постараться мне и писать более понятно, как вы считаете?

Отвечают едва ли не хором, наперегонки, причём кивают головами, сочувствуют. Да-да, пишете недостаточно понятно, надо как-то вам перестроиться и постараться писать более понятно. Это вам наше читательское напутствие.

В другой аудитории говорю уже в иной плоскости, мол, где-то слышал, что пишу без всяких новомодных выкрутасов и настолько понятно, что буквально всё разжёвываю, – как вы считаете, понятно ли пишу?

И опять наперегонки, и опять кивают головами. Да-да, вы очень понятно пишете. Ну до того разжёвываете, что нам, читателям, остаётся только глотать, и мы глотаем. Так что наше вам решительное напутствие: продолжайте и дальше так понятно писать.