Изумрудная муха - Ольга Львовна Никулина

ясли, вечером с мальчиком на руках пробегала мимо соседей, ни с кем не разговаривая. Лёшку искала милиция. Он как в воду канул. Как-то бабушка вывела Любу гулять. Дело было в мае, за год до окончания войны. Старушки на лавочке знали, куда и почему Лёшка исчез. Вечером бабушка Соня маме рассказывала:

– Нюркин малый старуху-соседку убил. Она в их коммуналке жила. Все ходили смотреть. За колбасу копчёную. Ей с фронта сын прислал сахар, тушёнку и палку копчёной колбасы. Старуха его всегда звала к себе, угощала. Отрезала кусок, а он как с ума сошёл. Схватил утюг и утюгом её… И с колбасой в бега. Участковый его выследил, через несколько дней поймал у помойки. Нюрка вся согнулась, почернела. Никого не замечает, бедная. Младший ножками не ходит, рахит от недоедания, не разговаривает, его бы в больницу… К старухе вернётся сын с войны, ой, беда, ой, горе… – бабушка всхлипнула, утёрла глаза фартуком и вышла курить на балкон.

К концу войны все повеселели. Салюты над Москвой, голос Левитана, сообщавшего об освобождении от фашистов наших территорий, о занятых нашими войсками вражеских городах, о победоносных наступлениях наших войск. На улицах из «тарелок» и рупоров неслись радостные песни. Ждали – вот-вот конец. И дождались. Это время отчётливо запечатлелось в Любиной памяти.

Был год победы, и во всём ощущался праздник. Любин отец теперь уезжал реже, только часто задерживался в редакции. Дома он был погружён в свои бумаги, никого вокруг не замечал, даже ел, близоруко щурясь в машинописные листки или в газеты. С утра до вечера он печатал на машинке и часто бегал в коридор к телефону. Он кричал в трубку:

– Точка. Абзац. Страна восстанавливается. Советская молодёжь на трудовом фронте продолжает подвиг своих отцов и старших братьев, павших в боях с фашистскими захватчиками за свободу и независимость нашей Родины. Точка. Абзац.

Любе нравился папин голос, уверенный и громкий, и краткие энергичные слова «точка, абзац». Однажды папа заметил, что Люба за ним подсматривает. Он растерянно улыбнулся и сказал, ни к кому не обращаясь:

– Смешная. Совершенно непохожа на мать, – и уже ей: – Почему ты такая худющая? Наверное, плохо ешь?

Люба смутилась и убежала к бабушке.

Мама изменилась – поправилась, похорошела. Она завила волосы и стала носить яркие платья в цветочек. Дед снял со стены карту, на которой флажками отмечал продвижение наших войск. Даже бабушка помолодела. К ним стали ездить бабушкины сёстры, тётя Варя и Мура, Мурочка. Приезжали нарядные, угощали конфетами, сюсюкали с ней, как с маленькой. Любе это не очень нравилось, но она всегда ждала тётю Муру, потому что та брала её с собой гулять в парк культуры, в Александровский сад, к Большому театру или на Болотку, как называли Болотную площадь местные жители. Там по воскресеньям устраивали ярмарки, играл духовой оркестр; сюда приходили военные, знакомились и танцевали с местными девушками. Однажды к ним подошёл красивый военный. Он пригласил Мурочку на вальс, потом они танцевали втроём с Любой, а потом катались на карусели. Было весело, Мурочка очень смеялась, а когда стало темнеть, он проводил их домой. Тётя Мура тотчас заторопилась и даже ужинать не осталась. Сказала, что её внизу ждёт знакомая, которую она встретила на Болотке. Люба никакой знакомой там не видела. Взрослые переглянулись, но промолчали. Через недели две тётя Мура приехала к ним со Степаном Кузьмичом. Люба его сразу узнала. Он всем понравился. Красивый боевой офицер, прошёл войну, но был скромен; его расспрашивали, за какие подвиги он получил четыре медали. Степан Кузьмич отвечал, что начинал войну старшиной, потом был произведён в лейтенанты, воевал в пехоте на Украинском, а потом на Белорусском фронте, был трижды ранен, закончил войну под Варшавой, где получил тяжёлое ранение и был направлен в московский госпиталь. Он отвечал не торопясь, мешая украинскую речь с русской, ласково смотрел на женщин и влюблёнными глазами на Мурочку. А та вся сияла и, внезапно перебив мужчин, заявила:

– Ему должны дать медаль Героя! Если бы он был лётчиком…

Все засмеялись, а дед сказал:

– Пехота – главнейшая сила в баталиях. Без неё кампанию не выиграешь.

Степан Кузьмич скромно заметил:

– Таких героев, как я, было много – вся армия. Медаль Героя давали особо отличившимся. За выполнение особых заданий.

– Орёл! – похвалил его дедушка. – А когда домой?

На него зашикали, дед смущённо умолк. Мурочка защебетала что-то про Ялту, где они тем летом собирались отдохнуть и подлечиться.

Они уехали, и мама с бабушкой долго шептались на кухне, за что-то ругая тётю Муру. Мужчины не вмешивались. Люба опечалилась, она поняла, что Степан Кузьмич теперь у Мурочки главный и что прогулок с Мурочкой у неё больше не будет. Но вскоре утешилась: ей разрешили гулять одной во дворе, у неё появились подружки из дома и из соседних домов. Семьи возвращались из эвакуации. Рядом в школу попала бомба, и девчонки в обломках кирпича и щебня искали цветные стёклышки и пёстрые осколки разбитой посуды, обменивали их друг у друга – такая была игра. Детские игрушки тогда были редки, чаще самодельные. Потом во дворе началась стройка (достраивали новую секцию дома), и новой игровой площадкой стал Лаврушинский переулок – там, где в конце его пересекает Большой Толмачёвский. Здесь мостовая расширялась, образуя небольшую площадь в треугольнике между большим домом, в котором жила Люба, старыми домишками напротив и библиотекой Ушинского в основании треугольника. Это обширное пространство девчонки из округи облюбовали для своих игр и с утра до вечера здесь играли в салки, в прятки, в лапту и в классики, расчерчивая мелом прямо на мостовой квадраты. Играли в мяч со странным названием «штандер». Скакали через верёвочку. Бегали наперегонки. Машин почти не было, а если и проезжали, то осторожно, снижая скорость. Здесь никто детям не запрещал громко кричать или хором играть в «считалки», дошедшие до них от старших или от старых нянь (фольклор, имевший дореволюционное происхождение и переходящий из поколения в поколение). «На златом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, кто ты будешь такой?» Или: «Раз, два – кружева, три, четыре – нос в черниле, пять, шесть – кашу есть, семь, восемь – сено косим, девять, десять – Акулина тесто месит…» В смысл никто не вдумывался, важным было развитие игры – кто-то выбывал, кто-то отправлялся «водить», то есть искать спрятавшихся. Сюда под пение горна пионервожатые из окрестных школ на зависть дошкольников приводили свои отряды, здесь принимали в пионеры, маршировали и репетировали