Говори - Лори Андерсон

Пространство каморки

Мои родители приказали мне каждый день оставаться после уроков для дополнительных занятий с учителями. Я согласилась оставаться после школы. Я провожу время в моей обновленной каморке. Она обретает приятный вид. В первую очередь ликвидируем зеркало. Оно прикручено к стене, поэтому я закрываю его постером Майи Ангелу, который мне дала библиотекарь. Она сказала, что миссис Ангелу — одна из величайших писательниц Америки. Постер убрали, потому что отдел образования наложил запрет на одну из ее книг. Она, должно быть, великая писательница, если отдел образования боится ее.

Портрет Майи Ангелу наблюдает за мной, пока я мету и протираю полы, пока оттираю полки, пока выгоняю из углов пауков. Каждый день я делаю небольшую часть работы. Это как строить крепость. Мне кажется, что Майе Ангелу понравится, если я буду здесь читать, поэтому я приношу из дома несколько книг. В основном я смотрю ужасные фильмы, которые демонстрируются под моими веками.

Становится труднее разговаривать. Мое горло постоянно воспалено, мои губы огрубели. Когда я просыпаюсь утром, мои челюсти сжаты с такой силой, что у меня болят зубы. Иногда мой рот расслабляется с Хизер, если мы оказываемся одни. Каждый раз, когда я пытаюсь разговаривать с родителями или учителями, я бессвязно лепечу или застываю. Что со мной не так? Похоже на то, что у меня какая-то разновидность спазматического ларингита.

Я знаю, у меня голова не слишком здравомыслящая. Я хочу сбежать, переместиться, телепортироваться в другую галактику. Я хочу во всем сознаться, передать чувство вины, и ошибки, и злость кому-то другому. В моих кишках живет зверь, я могу слышать, как он скребется под моими ребрами, пытаясь выбраться наружу. Даже если я выброшу свои воспоминания на свалку, он останется со мной, будет пачкать меня. Моя каморка — хорошее убежище, тихое место, которое помогает мне удерживать эти мысли внутри моей головы, где их никто не услышит.

А теперь все вместе

Моя учительница испанского нарушает правило «никакого английского», чтобы сказать нам, что мы должны перестать притворяться, будто не понимаем, для чего нужны домашние задания, иначе нам придётся остаться после уроков. Затем она повторяет то, что только что сказала, на испанском, хотя звучит так, как будто она добавила несколько дополнительных фраз. Я не знаю, почему она до сих пор не сообразила. Если бы она только научила нас в первый день всем ругательствам, мы бы делали то, что она хочет весь остаток года.

Остаться после уроков звучит не привлекательно. Я делаю мое домашнее задание — выбери пять глаголов и спрягай их. Переводить: traducir. Я традусирую. Провалить: fracasar. Я почти фракасилась. Прятать: esconder. Убегать: escapar. Забыть: olvidar.

День карьеры

Просто на случай, если мы забыли что «мыздесьчтобыполучитьхорошую-основудлятогочтобывыбрать-колледжсоответствующий-нашемупотенциалуи-получитьхорошуюработуи-житьпотомдолгоисчастливои-попастьвДиснейволд» нам устраивают День карьеры.

Как все в высшей школе он начинается с тестирования, тестирования моих стремлений и мечтаний.

Я а) предпочитаю проводить время с большим количеством людей? б) предпочитаю проводить время с маленькой группой близких друзей? в) предпочитаю проводить время с семьёй? г) предпочитаю проводить время в одиночестве?

Я а) помощник? б) деятель? в) планировщик? г) мечтатель?

Если бы я была привязана к железнодорожным рельсам и поезд на Рочестер в 3:15 был готов перерезать меня пополам я бы а) звала на помощь? б) просила бы моих маленьких друзей-мышек перегрызть веревки? в) вспомнила, что мои любимые джинсы в сушке и теперь безнадежно сморщатся? г) закрыла глаза и притворилась, что ничего не происходит?

Через две сотни вопросов я получаю свои результаты. Мне следует строить карьеру в а) лесничестве б) управлении выплат военным в) общественной сфере г) похоронном бюро. Результаты Хизер более ясны. Ей следует быть медсестрой. Это заставляет ее подпрыгивать вверх-вниз.

Хизер:

— Это здорово! Я точно знаю, что собираюсь делать. Этим летом я буду медсестрой-добровольцем в больнице. Я буду старательнее изучать биологию и пойду в медицинский и стану фельдшером. Это великолепный план!

Как она может это знать? Я не знаю, что буду делать в следующие пять минут, а она разобралась со следующим десятилетием. Я начну волноваться об этом к девятому выпускному классу. Тогда я буду думать о карьере.

Первая поправка

Мистер Шея вламывается в класс, как бык преследующий тридцать три красных флага. Мы проскальзываем на свои места. Я уверена, что он собирается взорваться. Что он и делает, но непредсказуемым, слабо относящимся к образованию способом.

ИММИГРАЦИЯ.

Он пишет это на доске. Я почти уверена, что он написал все буквы правильно.

Мистер Шея:

— Моя семья живет в этой стране больше двухсот лет. Мы строили этот город, сражались в каждой войне — с первой и до последней, платили налоги и голосовали.

Над головой каждого ученика появляются мультяшные пузыри с написанной мыслью: («БУДЕТ ЛИ ЭТО НА ЭКЗАМЕНАХ?»)

Мистер Шея:

— В таком случае скажите мне, почему мой сын не может получить работу?

Несколько рук взмывают вверх. Мистер Шея игнорирует их. Это риторический вопрос, который он задает, чтобы самому же и ответить. Я расслабляюсь. Это вроде того, как мой отец жалуется на своего босса. Лучше всего при этом — оставаться бодрствующим и сочувственно моргать.

Его сын хотел стать пожарным, но не получил эту работу. Мистер Шея убежден, что это нечто вроде обратной дискриминации. Он говорит, что мы должны закрыть границы, чтобы настоящие американцы могли получать работу, которую они заслуживают. Тест на профпригодность сказал, что я была бы хорошим пожарным. Интересно, могла бы я отобрать работу у сына мистера Шеи?

Я отключаюсь и фокусируюсь на моих каракулях, нарисованной сосне. Я бы попыталась на занятиях по искусству вырезать ее на куске линолеума. Проблема в том, что при вырезании нет возможности исправлять ошибки. Каждая ошибка, которую я сделаю, навеки останется на картине. Так что нужно все продумать наперед.

Мистер Шея снова пишет на доске: «ОБСУЖДЕНИЕ: Америка должна была закрыть границы в 1900-м году.» Это бьет по нервам. По некоторым нервам. Я вижу ребят, которые на пальцах производят обратный отсчет, пытаясь сообразить, когда родились их деды и прадеды, когда они прибыли в Америку, должны ли они попасть под Усечение Шеи. Когда они понимают, что могли бы застрять в стране, которая их ненавидит, или в месте, где нет школ, в месте без будущего, их руки взлетают. Они просят у мистера Шеи позволения не согласиться с его мнением.

Я не знаю, откуда прибыла моя семья. Откуда-то из холодов, где они ели бобы по четвергам и вывешивали сушиться белье по понедельникам. Мы проживаем в этом школьном округе с тех пор, как я пошла в первый класс; уж как-то это должно зачесться. Я приступаю к яблоне.

В классе со всех сторон выкрикиваются разные доводы. Несколько подлиз, сообразив, какую позицию занимает мистер Шея, требуют вышвырнуть «иностранцев». У каждого, чья семья иммигрировала в минувшем столетии, есть что рассказать о том, как тяжело работали их родственники, какой вклад они внесли в развитие страны, как платили налоги. Член Клуба Лучников пытается сказать, что мы все — иностранцы, и мы должны вернуть страну Коренным Американцам, но ее подавляют несогласные. Мистер Шея наслаждается шумом, пока один из ребят не обращается прямо к нему.

Храбрый Парень:

— Может, ваш сын не получил эту работу, потому что он недостаточно хорош. Или он ленив. Или другой парень оказался лучше, независимо от того, какого цвета его кожа. Я думаю, белые люди, которые живут здесь двести лет — это те, кто ослабляет страну. Они не знают, как надо работать — они получали работу слишком легко.

Сторонники иммиграции разражаются аплодисментами и улюлюканьем.

Мистер Шея:

— Следи за тем, что говоришь, мистер. Ты говоришь о моем сыне. Я не желаю больше ничего выслушивать от тебя. Хватит дебатов — достаньте учебники.

Шея восстанавливает контроль над ситуацией. Представление окончено. Я пытаюсь нарисовать ветку, растущую от ствола, уже в триста пятнадцатый раз. Она выглядит плоской, бездарно и некрасиво нарисованной. У меня нет идей, как можно ее оживить. Я настолько сосредоточена на этом, что не сразу замечаю, что Дэвид Петракис, мой Партнер По Лабораторным, встал. Класс замолкает. Я кладу карандаш.

Мистер Шея:

— Мистер Петракис, сядьте на свое место.

Дэвид Петракис никогда, никогда не попадает в неприятности. Он из тех малых, кто показывает прекрасные результаты в письменных заданиях, кто помогает сотрудникам выискивать неполадки в компьютерных файлах с табелями успеваемости. Я обгрызаю заусеницу на мизинце. О чем он думает? Он что спятил, наконец, сломался под напором собственного превосходства над остальными?