Ветви Большого Дома - Андрей Дмитрук

Уходя, Карл-Хендрик не обернулся, а Золтан через плечо бросил умоляющий взгляд на Николь. Но та была занята раскричавшейся Сусанной...

Ее окружили амазонки на высоких, могучих конях.

-- Вы от них -- или к нам? -- задорно спросила рыжая, назвавшаяся Клариндой.

-- От них -- к вам...-- несмело ответила Николь, перетянув на грудь и усердно баюкая заходившуюся воплем дочурку. Тогда Кларинда коснулась лобика Сусанны пальцами, подобными стали в шелковой оболочке, ласково и уверенно погладила девочке веки, и та крепко уснула. Николь счастливо засмеялась и схватила руку Кларинды, чтобы поцеловать, но амазонка не позволила.

-- Брось,-- сказала она, держа беглянку за плечи и глядя в самую глубь ее оленьих глаз, где еще искрами дрожал испуг.-- Ты в краю подлинного равенства -- не по праву рождения, но по праву тех, кто рождает.

Они поехали рядом по тропе, все вниз да вниз, к видневшемуся среди посевов селению. Сусанна спала, словно чувствуя вокруг себя добрую и непоколебимую защиту... Десяти минут не прошло, как Николь рассказала новым подругам нехитрую свою историю: жизнь в старозаветной парной семье, деспотичный отец и безвольная мать... растущее год от года желание иначе построить свою судьбу... цепь неудачных увлечений, затем Карл-Хендрик, поначалу страстно влюбленный и бесконечно предупредительный... возвращение Золтана, первой девчоночьей любви Николь... терзания, попытки разорваться между двоими... наконец, встреча втроем и решение создать расширенную семью. Казалось бы, все прекрасно: у нее два ласковых, преданных сомужа, сразу и семья, и компания друзей. Но Карл-Хендрик скоро проявил черствость, стал домашним тираном... более молодой и внушаемый Золтан сделался его копией... то, что было едва терпимо в одном, превратилось в пытку из-за удвоения... и вот, после ужасной, противоестественной сцены, которую Николь не может вспоминать без слез, она схватила малышку, и... Теперь они здесь. Хорошо, что за день до этого Ннколь по какому-то наитию вывела на принтер своего видеокуба очередное воззвание амазонок!

-- Многие из нас пришли сюда, оскорбленные мужским зверством,-ответила Кларинда, придерживая рукою низко нависшую ветку тополя и пропуская всех вперед.-- Один муж, два мужа; лебединая верность или ежедневная смена партнеров -- каждая женщина чувствует, насколько ее антипод грубее сработан, чем она сама... Кстати, что ты умеешь делать?

-- Боюсь, что ничего полезного для вас! -- сказала Николь, изрядно смущенная этим неожиданным вопросом.-- Моя склонность годится для больших орбитальных станций. Мы жили на Кристалл-Ривьере, и я занималась гидропоникой и аэропоникой...

Николь хотела добавить, что она -- известный человек в своем искусстве; что ее клубнику, выращенную без земли и воды, в среде питательных газов, велели скопировать Распределителю и подать на стол миллионы людей... но его могло бы прозвучать, как похвальба, и она смолчала.

-- Ты очень кстати,-- без тени насмешки сказала Кларинда, а блондинка, которую звали Эгле, лукаво добавила:

-- У нас у всех вдруг появился интерес к гидропонике -- с чего бы это?..

-- И еще хорошо, что у тебя девочка! -- сказала третья женщина, Аннемари, молчаливая, коренастая, словно борец, с недобрым квадратным лицом.

Николь вздрогнула от этих слов, ее оливковая кожа побледнела; но Кларинда усмехнулась дружески и проговорила с нажимом, точно утверждая некий постулат:

-- Мы рады всем детям.

Внизу склона под слоновьими ушами лопухов громко лепетал родник. Изливаясь к подножию горы, он превращался в густо заросшую топь. Копыта зачавкали, проваливаясь... Дальше, за насквозь выгоревшей от молнии ивой, начиналось поле озимых, выбегали навстречу любопытные васильки. Поселок вился к сплошному массиву садов, из которого вставали островерхие крыши и прозрачные купола.

Кларинда звонко скомандовала:

-- А ну-ка, рысью... марш!

6. Почти год мы с ней жили душа в душу, и не было между нами ни ссоры, ни едкого слова. Не то, чтобы Гита мне потакала или исполняла каждое мое желание -- хотя она и называла себя моим "зеркалом". Чаще бывало даже наоборот: я ловил себя на том, что послушен, как палец. С шуточкой, с поцелуем наставница моя умела направить меня по тому пути, какой считала нужным, и при этом у меня не исчезало щекочущее чувство радости.

Я несколько раз привозил ее в Большой Дом. Родня встречала Брпгиту радушно, тем более, что она могла сразу войти в доверие даже к самому подозрительному человеку. Только бабушка Аустра, не изменяя своей обычной блаженно-просветленной приветливости, заметно лишь для меня отводила взгляд и поджимала губы. Она не слишком одобряла любовное наставничество, считая, что начало интимной жизни должно совпадать с началом подлинной любви, от которой рождаются дети.

Как я и ожидал, однажды на Гиту обрушилась Эва Торопи -- она приходится золовкой моей двоюродной сестре Марите. Эва у нас медиевист, знаток рыцарских времен, и ко всему, что случилось после тринадцатого века, относится без восторга... Однажды за обедом, в присутствии целой ветви родственников, Эва с топорной прямотой заявила, что просто не понимает, как можно изгнать из жизни таинство первых ласк, робкого сближения влюбленных и заменить его каким-то профессиональным обучением: "Цинизм, которому нет равных!" В ответ моя Гита, сразу став острой, как бритва, сказала, что все хваленое "таинство" часто сводится ко взаимному мучительству двух сексуальных несмышленышей, а цинизм -- это достояние тех, кто не прошел науку любви, не понял высокой одухотворенности Эроса...

Эва в тот раз оказалась прижатой к стенке; больше подобные столкновения не повторялись, дни в Большом Доме мы проводили мирно и безоблачно. Я тоже смог кое-чему научить свою наставницу. Например, она понятия не имела, как в марте собирают березовый сок. Я при ней пробуравил один ствол, вбил в отверстие лоток из расколотой и выскобленной ветки, подставил ведро. Когда ветер стал отклонять струйку -- дал соку стекать по длинному сухому стеблю... Все эти мои действия, памятные с младенчества, для Гиты были внове, хотя она многое повидала: успела и на плоту переплыть Тихий океан, и слазить в гипоцентр землетрясения, на сто километров под земную кору, и поработать в ядре Солнца на сборке новой секции двигателя Времени, что было куда опаснее штормов и подвижек магмы... Но затем взялась подражать мне, и скоро мы набрали несколько бутылей сока; впоследствии он забродил, стал хмельным, и мы пили его со льда, из толстых фаянсовых кружек с короной и надписью "1889".

Горны мои, корнеты и тромбоны были Гите малоинтересны, зато охотно научилась она у меня делать из ивовых прутьев дудочки для младших детей Дома. А главное, я привил ей теплое чувство к бесконечно любимому мною двору...