Псковская Аркадия. Сборник рассказов - Алексей Вячеславович Баданов

Немного провозившись с неудобно расположенными замками и срезав ножом скотч с левой руки, я освободил хозяина дома, глядя на него с некоторой опаской. Конечно я был в полтора раза крупнее и может даже не слабее его физически, но только что виденное мною безумие заставляло чувствовать себя неуверенно в присутствии неограниченного в движениях Ветерана. Я подумал: «Хорошо, что он не летал вокруг меня на стуле и не просил поднять его веки…»

Мы сели пить ароматный травяной чай с баранками за солидный, явно самодельный лакированный кухонный стол. При этом Ветеран легко одной рукой взял и беззвучно пододвинул под себя десятикилограммовый табурет, ножками которому служили бруски шириной в мою ладонь, что заставило меня усомниться в физическом превосходстве над хозяином.

– Слушай, а ты лечится не пробовал?

– В дурку-то? Нее. Из неё же не выпускают. Если там увидят, что ты видел сегодня – заберут навсегда.

Обращение Ветерана, мягкое, как у толстовского Платона Каратаева и его здравые рассуждения невероятно контрастировали с виденным мной пару часов назад. Я подумал, так уж ли фантастичен был Роберт Льюис Стивенсон, описывая своих героев.

– А где ты воевал то? Я про такую войну не знаю ничего.

– А не было её, потому и не знаешь.

– Это как так?

– А вот так. Воина это что? Когда армия против армии, ну солдаты с солдатами воюют. Ты, городской, в армии то хоть был?

–Нет.

– Ну тогда тебе этой херни не понять. Ну в общем был у них там, у чехов свой Брежнев. Александр Дубчек звали. Все честь по чести, генсек ЦК КПЧ. Ну и чего-то они с нашим Брежневым не поделили. Уж я не знаю там их эта херня-мурня, в общем политика. Ну и наши, как положено, решили его снять. Ну не сдавать же такую страну америкосам. А ЧССР была наша республика. Не как сейчас. Тогда все республики были: и Украина, и Беларусь, и казахи, и эстонцы, и узбеки, вот и чехи тоже значит – ЧССР. Я в десантуре служил под Одессой. Нас за неделю перекинули в ГДР, а потом в Прагу. При чем ведь не сказали ничего, куда летим, зачем. Просто: обеспечить беспрепятственное прохождение механизированной колонны. Только когда сели уже, объяснили, что вооруженным людям надо говорить «одходь збранне» – это бросай оружие по-ихнему. Мы солдата то ни одного и не видели. Так, мужики выходили кто с вилами, кто с топором, кто с двустволкой. В городе хуже было – бросали в нас сверху всякую херню. И лопаты, и утюги такие старые, чугунные. У меня другана камнем убило. А у нас приказ. Из какого дома бросят – идём зачищать. На зачистку дома – 5 минут, что б не задерживать продвижения. И что мы? За 5 минут будем все квартиры обходить? Ну примерно прикинем откуда бросили, подходишь к двери, звонишь, стучишь, мол «отверте двежи». К двери подходят, я сквозь дверь – очередь и в следующий дом. Но это не часто было. Чехи узнали и из домов кидаться перестали. А эту девчонку – она меня больше всех достаёт – я вообще не трогал. Она посреди Чехова моста лежала. Так по диагонали, а голова чуть в сторонке, – когда он сказал это его взгляд чуть потускнел и я испугался не впадёт ли он опять в галлюцинационное неистовство. Он заметил мой испуг и сказал, – Да я – ничего. Я – нормально. —из глаз его выкатилось и упало в чай несколько крупных слезинок. – Когда на мост въехали, я вообще подумал, что это тряпки какие или мусор. Нам чехи все время на голову мусор вываливали… А это труп. Кто ее убил, зачем, до сих пор не знаю. Но у нас приказ, разбираться некогда. Ну и скинули мы ее с моста в реку. И голову туда же. А её бабка видела. Она в начале моста стояла и видела все. Встала перед моим БРДМ и не пускает. Ещё фашистом меня назвала. Ну я её и отодвинул… прикладом. Так в сторону… чтоб не мешала. Ну и бабка меня перекрестила не по-нашему, справа на лево, плюнула и прокляла каким-то «матерским» проклятием. Так теперь девчонка эта приходит и одну фразу говорит: «Найдете а похжьбу». Я уже в словарь слазил: «найди и похорони» значит. А где я её найду. 32 года прошло. И кто меня вообще теперь туда пустит?

Посидели молча допивая чай.

– Слушай, Ветеран, я бы тебе в Питере и психиатра нашёл хорошего по знакомству. Но ты может сходи пока к священнику. У меня тут знакомый служит недалёко, километров за 40.

– Я попам не верю, – резко перебил меня Ветеран. – прохиндеи они все: пузо нажрут в девок портят.

– Слушай, ну этот я точно могу сказать – худой. Даже я бы сказал, тощий. Да и по девкам тоже. У него жена с меня размером будет. Я думаю если с девками нашего батьку найдёт – переломит об коленку обоих. Отец Андрей зовут. Можешь сказать, что я послал. А можешь и не говорить. Он тебя и так выслушает, и поможет чем сможет.

– Худой говоришь? Ну может съезжу. Вот тебе колодец выкопаю и съезжу. Я тебя помню, городской. Ты ведь за колодцем приехал?

Колодец мне Ветеран выкопал отличный. Начал экскаватором, закончил саперной лопаткой.

Я до сих пор, по прошествии 19 лет пью оттуда свежую студенистую воду.

До отца Андрея он так и не доехал, и вообще отказался от всякой помощи, сказав, что сам все решит.

Следующей зимой Ветеран пьяный замёрз насмерть в лесу в 500 метрах от собственного дома.

Мне кажется он был простым хорошим человеком, искалеченным советской политической машиной.

Я верю, что его простила безвинноубиенная пражская девочка.

Псков, лето 2000—Прага, апрель 2019.

Море виде и побеже.

Посвящается С.Б.Ч.

На святках регент Боренька ушёл в астрал. Он с истовой ревностью провёл рождественский пост, вкушая растительное масло по воскресениям и смочив ржаную корочку в томатной крови консервированных бычков после литургии Введения, чем был невероятно горд, аж светился. Узнав, что певчая Марковна заходила в «Макдональдс» и там оскоромилась, не пускал её на клирос и уступил только ея слезам и прямому указанию отца настоятеля, в котором было много непроизнесенного мата.

Возлетеша высоко, на третий день праздника Рождества Боренька пал. Будучи по сути своей Old Rocker – тем самым, из песни «Джетро Талл», который слишком стар для рок-н-ролла и слишком молод для того, чтобы умереть, он в юности первоначальной не выходил из изменённых состояний сознания несколько лет, и теперь эта скрученная церковным уставом пружина время от времени давала