Осень в Калифорнии - Керим Львович Волковыский

обуянной непонятным ей самой чувством красавицей Тамарой и с завораживающими картинами незнакомой ему южной природы. Где-то готовился к свадьбе старый Гудал.

С Селимом Дворкиным все ясно, но Нина Степановна-то куда подевалась?

Чтобы ответить на этот вопрос, придется покинуть город Пермь, с его поздней осенью, бандитами и прячущимися по домам интеллигентами, и совершить небольшой экскурс в не очень-то богатую, на первый взгляд, событиями жизнь нашей героини. Постараемся быть краткими.

Нина Степановна Ермолова, по мужу Мовчун, родилась незадолго до начала Великой Отечественной войны под Тулой, в семье станционного смотрителя. И если независимый характер и некую толику авантюризма Нина унаследовала от отца, то своей любовью к литературе задумчивая девочка, безусловно, была обязана матери, Наталье Максимовне, в девичестве Тетерниковой.

Детство и юность Нины пришлись на военные годы, учеба – на послевоенное десятилетие. Получив диплом (с отличием) Тульского пединститута, Нина должна была отправиться по распределению в районную школу, но не поехала, и по очень простой причине: она вышла замуж. Свадьбу сыграли уже после XX съезда, скромно и без согласия родителей: ее муж – полковник-кавалерист Александр Петрович Мовчун, для жены и близких просто Саша, – был более чем на двадцать лет старше жены и втайне лелеял надежду выйти в отставку в генеральском чине. Трудно сказать, насколько эта надежда была обоснованной: кавалерийские войска к тому времени начали медленно, но верно расформировывать, а потому заслуженного боевого офицера и героя войны вскоре после свадьбы перебросили на Урал, в большой областной город, раскинувшийся на левом берегу реки Камы, где бывшему гусару поручили командование батальном внутренних войск под кодовым названием «десантный».

Жене его повезло: она сразу по приезде устроилась преподавателем литературы – дореволюционный приют для слепых детей, находившийся наискосок от Дома офицеров, через некоторое время после войны был перелицован в среднюю спецшколу с гуманитарным уклоном.

Поселились Мовчуны на территории Красных казарм в отдельной четырехкомнатной квартире, полной хрусталя, фарфора, темной полированной мебели и прочих недурных вещей, вывезенных Сашей, тогда еще лейтенантом, из фашистской Германии.

Дальнейшая жизнь семьи бывшего гусара-буденновца была небогата событиями: скучное однообразие будней нарушали разве что ежегодные поездки, совершаемые так и оставшейся бездетной парой на Черноморское побережье. Отпуск Мовчун предпочитал брать в бархатный сезон, останавливаясь преимущественно в ведомственных санаториях. В школе Нине Степановне шли навстречу – подыскивали ей замену или просто смотрели сквозь пальцы на отсутствие преподавателя: литература – это вам не математика и не военное дело.

В октябре прошлого года боевой друг Александра Петровича и его бывший однополчанин, майор Караулов Михаил Юрьевич, служивший в десантных войсках в городе Орджоникидзе, уговорил товарища продлить отпуск, заехать в Тбилиси и прокатиться с женой по знаменитой Военно-Грузинской дороге. «Подумаешь, делов-то: приедете с Ниночкой из вашего Сухими в Тбилиси на поезде (всего одна ночь, да еще в литерном вагоне). А тут я вас встречу, город покажу, на базар свожу, шашлычком попотчую… Чача у грузин опять-таки знатная… Да ты знаешь хоть, что такое чача? Эх ты… Кстати, гостиница у нас, брат, в Тифлисе своя. Ну что? Соглашайся. А потом я вас прокачу по Военно-Грузинской дороге. Улетите из Орджоникидзе через Ростов. Авиабилеты беру на себя. Соглашайся, и думать долго не надо! Красотища ведь какая – закачаешься; заодно на Казбек полюбуетесь, воздухом чистым подышите, а то вы на вашем Урале не кислородом – химией дышите. Значит, того, согласен? Заодно и жену побалуешь».

Последний довод на полковника подействовал сильнее всего: Александр Петрович и после шести лет семейной жизни любил жену, как в день первой их встречи, – до неприличия.

Встретить Мовчунов в Тбилиси майор Караулов не смог. Не приехал, но слово, данное другу, сдержал: поездку в Орджоникидзе на машине марки «Победа» (с шофером) организовал; номер люкс с ванной в военной гостинице и авиабилеты по маршруту Орджоникидзе – Ростов – Пермь забронировал.

Вы, конечно, спросите, почему Михаил Юрьевич не приехал на встречу с боевым товарищем? Так время-то какое это было – 1962 год, аккурат конец сентября – начало октября. Газеты еще помалкивали, а международная обстановка быстро накалялась. Что до американцев, так те совсем с катушек съехали: советские ракеты на Кубе им, видите ли, жить мешают. Сегодня мы можем честно признаться, что никаких ракет у нас на Кубе тогда не было; ну если что и было, так всего ничего, от силы с десяток старых, списанных, с бездействующими ядерными боеголовками, и вообще: как в Свиной Бухте куролесить или этого черного, ну очкарика-то Лумумбу подстреливать – это в порядке вещей, а как мы нашим латиноамериканским друзьям забесплатно помогаем, так это, оказывается, нельзя? Запад, видите ли, не потерпит. Свободный мир под угрозой. В гробу мы этот ваш свободный мир видели.

Туфлю с набойками от Микояна (не Анастаса, а сапожника Микояна), которой Никита Сергеич в ООН по столу стучал, все помнят, а то, что в мирном воздухе запахло по вине американцев новой войной, – об этом как-то подзабыли.

Вот так-то, а вы – отпуск. Какие тут отпуска могут быть, особенно у военных. Другое дело Мовчун. Непонятно, почему Мовчуна не тронули, – может, из-за того, что он должен был в январе выйти в отставку? Или просто в суматохе забыли, не до того было?

Не будем ворошить прошлое, хотя и понервничал Александр Петрович, после того как встречавший Мовчунов по поручению Караулова старший лейтенант Пальчиков ознакомил его с обстановкой, порядочно. Понять, какими последствиями могло обернуться его неприсутствие на месте в решающий момент, не составляло большого труда. Обругав про себя втравившего его в это приключение друга, Караулова, Мовчун решил поменять планы: поездку по Военно-Грузинской дороге на хрен отменить и, главное, попытаться любой ценой вылететь как можно скорее домой, на Урал.

Не тут-то было: вылететь из Тбилиси можно было не раньше чем через неделю. Не помогали ни блат, ни угрозы. В конце концов Мовчунам ничего не оставалось, как подчиниться обстоятельствам и ехать из Тбилиси в Орджоникидзе по Военно-Грузинской дороге, – черт с ним, а оттуда уже лететь в Пермь, как и было запланировано.

Свою Ниночку в сложившиеся обстоятельства полковник не посвящал – берег. Да и Нина Степановна, обычно столь чуткая к настроениям мужа, ничего не замечала. Не отреагировала она и на отсутствие мужниного друга, разве что немного расстроилась, узнав о том, что они пробудут в столице Грузии всего два дня вместо предполагавшихся трех.

A в Тбилиси Нина влюбилась сразу и навсегда. В свою очередь и Тифлис, как русские нередко именуют этот город, тоже лежал у ее ног. Так, по крайней мере, казалось этой загорелой, моложавой, обладающей приятной склонностью к полноте и крупными, серыми, слегка на выкате водянистыми глазами женщине. Нине Степановне