Повесть о молодых супругах - Евгений Шварц

Маруся. И я?

Юрик. И ты. А на переднем крае строго. Народ мы обыкновенный. Может, умрем, и никого не вспомнят, кроме Стаськи разве. Но мы подобрались все как один – добросовестные. А на добросовестных мир держится. Вспомни – кем мы были? Война наших близких растоптала. Сидим в темноте маленькие в интернате, поем, как голосим. А к чему привело – научились петь и прославились пением своим на всю область. И ты научишься, как на свете жить.

Маруся. Научусь?

Юрик. А как же может быть иначе?

Маруся. Как ты угадал, что мне надо помочь? Что именно мне надо сказать?

Юрик. Любовь научила.

Маруся. Любовь – дело недоброе.

Юрик. Не говори глупости, девчонка. Ты только начала любить. Любовь это…

Дверь открывается, и входит Сережа. Маруся и не думает переменить положение. Ни признака смущения на ее лице. Не двигается и Юрик. Только Сережа невольно делает шаг назад.

Ты что думаешь – я у тебя жену отбиваю? Нет, к сожалению. Ее не отобьешь.

Маруся. Юрик, не барахли. Сережа, хочешь чаю? Там Валя на кухне занялась хозяйством.

Юрик. Пойду помогу.

Бережно приподнимает Марусину голову. Маруся встает. Юрик уходит.

Маруся. Ну, Сережа? Как будет у нас сегодня? Буду я как бы пустым местом? Или ты будешь меня учить? Или примешься говорить о глупости женщин вообще? Сегодня я сказала Юрику: любовь – дело недоброе. Вот я чему научилась!

Сережа. Не умею я разговаривать на подобные темы.

Маруся. Ну что ж, давай опять молчать. Лишь бы не кричать.

Сережа, Постой. Не уходи. Пожалуйста. У меня не ладится работа, а когда не ладится – я на всех бросаюсь.

Маруся. Почему же ты мне не сказал?

Сережа. Я ничего тогда не вижу. И ничего не понимаю. Я знаю, что нет дела подлее, чем вымещать несчастья на невиноватых, на своих, на тех, кто послабей, на тех, кто любит и терпит. И… говорить, так все говорить – сейчас вдруг я понял, как ты мне дорога.

Маруся. Правда?

Сережа. Меня вдруг как пронзило сейчас. Я… Ну, понимаешь, почудилось мне, что я оттолкнул тебя. Сейчас почудилось. Когда я вошел в комнату.

Маруся. Мы вспоминали друзей, школу…

Сережа. Я понимаю. Я ничего не говорю. Но… Воздух не замечаешь. Отними заметишь. Я, Маруся, без тебя не могу жить. Задохнусь. Помни это. Терпи меня.

Маруся. Сереженька!

Сережа. Обещаю тебе. Слово даю. Никогда. Никогда больше не обижу тебя. Никогда! Никогда в жизни!

Картина пятая

На занавесе с календарем стоит: 10 января. Календарь исчезает. Декорация та же, столик в углу. Маруся, облокотившись о столик, забравшись с ногами в кресло, заткнув ладонями уши, склонилась над учебником. Входит Сережа. Он мрачен. Увидев Марусю, мрачнеет еще больше.

Сережа (громко). Маруся!

Маруся не слышит.

Маруся!

Маруся (вздрагивает). Сережа! А я и не слышала, как ты вошел… Здравствуй.

Сережа. Слушай, Маруся! Сколько раз я просил тебя не сидеть с ногами в кресле!

Маруся медленно выпрямляется. Не сводя глаз с мужа, послушно спускает ноги на пол.

(Обиженно) Нет, в самом деле… Это странно даже. Говоришь, говоришь, говоришь – и все напрасно. Ты вся перегибаешься, когда сидишь так с ногами. Добьешься искривления позвоночника. И уши затыкаешь… Это тоже вредно… Зачем ты это делаешь?

Маруся. Я ведь объясняла тебе, Сережа, что в общежитии привыкла так сидеть. Там с пола сильно дуло, а соседки шумели. Вот я ноги, бывало, подберу, уши заткну и учу. Понимаешь?

Сережа. Отказываюсь понимать. Говоришь тысячу раз, миллион раз, – а ты упорно, сознательно, умышленно делаешь по-своему. Да, да, умышленно. Нет у меня другого объяснения.

Маруся. Не надо, Сережа.

Сережа. Что не надо? О тебе же забочусь.

Маруся. Не надо заботиться обо мне так свирепо.

Сережа. Не понимаю. Рассуждай логически. Меня беспокоит твое здоровье, тут не обижаться надо, а благодарить!

Маруся. Спасибо, Сережа. Но… но ты не слышал историю о таком же заботливом муже? В городе была эпидемия брюшного тифа. И вот жена выпила сырой воды, а заботливый муж застрелил ее за это. И оправдывался потом: «Я для ее же здоровья. Нельзя пить сырую воду. Опасно».

Сережа. Не похоже.

Маруся. Рассуждай логически, и ты увидишь, что очень похоже. (Умоляюще.) Иди, Сереженька, прошу тебя, иди умойся, переоденься, а я тебе дам чаю. Прошу тебя. Потом поговорим.

Сережа уходит, сердито пожав плечами. Маруся подходит к куклам.

Нет, это мы еще не поссорились! Я поспорила с ним, и только. Я не могла больше молчать. Это уже рабство. Я устала. У меня послезавтра зачет… (Накрывает на стол.) Голова даже кружится, так я устала. Это уже рабство успокаивать его, успокаивать. Уже целую вечность я что-то налаживаю, улаживаю, скрываю от всех. Это рабство. У него опыт по испытанию новых шлакоблоков… Но ведь я-то не виновата. Идет. Нет, мы еще не поссорились… Заговорю с ним как ни в чем не бывало. Он мучается. Он сам не рад.

Входит Сережа. Маруся взглядывает на него внимательно и ласково.

Сережа (отчаянно). Что, что, что тебе надо?!

Маруся. Опомнись ты!

Сережа. Шагу не могу ступить, когда прихожу домой. Смотрят все! Смотрят, видите ли! Нарочно выводят из себя, а потом смотрят!

Маруся. Кто?

Сережа. Вы все!

Маруся. А почему ты говоришь обо мне во множественном числе?

Сережа. Потому что потому!

Маруся. Умоляю тебя, замолчи! Ты так страшно меняешься, когда кричишь.

Сережа. А ты не доводи меня до этого.

Маруся. О, как это глупо, как страшно глупо, как во сне. Когда тебя нет дома, я хоть немного стараюсь это смягчить. Делаю вид, что все у нас смешно, да и только. Шучу над этим. С куклами разговариваю об этом. А как услышу твой крик… Ведь это ни на что не похоже! Позор. Как ты можешь так на меня кричать? Как в трамвае. Как в очереди… И это ты, Сережа, которым я горжусь! Которым все его друзья гордятся!

Сережа. Избавьте меня от рассуждений на эту тему.

Маруся. А почему избавить, Сережа? Здесь нет никого, только мы с тобой. Тебе только кажется, что наш дом…

Сережа. Дом! Домишко! Домишечко! Как будто это самое главное на свете!

Маруся. Не самое главное, но все-таки важное. Семья…

Сережа. Замолчи! Не могу слышать, когда ты Своими куриными мозгами пытаешься еще и философию разводить. Довольно кудахтать!

Маруся быстро выходит из комнаты.

Пусть! Ладно! Пусть все летит! Сдерживаться, удерживаться, стараться, когда сегодня весь мой опыт рухнул! Пусть все летит! Ничего не хочу слышать, ничто меня не удержит, и я наслаждаюсь этим! Я в бешенстве. Нельзя же, в самом деле… Но… все-таки я, кажется, уж слишком… Я… я выругался, и она сжалась вся. Ужас какой! Она вся сжалась… Как будто я ударил ее. Да, в сущности, так оно и есть. Я негодяй. Я хуже чем ударил ее. Я перебирал, перебирал и выбрал самое оскорбительное. Она сжалась вся! Я негодяй! Она сжалась вся! (Зовет.) Маруся! Маруся!

Маруся появляется в дверях, в комнату не входит.

Маруся… Я… Мы… мы чай будем пить сегодня?

Маруся не отвечает.

Я сегодня пообедать не успел.

Маруся (тихо и жалобно). Ужин на плите.

Сережа. Я… Мы… Давай ужинать вместе.

Маруся. Никогда этого больше не будет!

Сережа. Чего не будет?

Маруся. Не хочу ужинать с тобой. Ничего не хочу. Я думала тебя своим терпением образумить, а ты совсем распустился. Ты не настоящий человек.

Сережа (улыбается добродушно). В первый раз в жизни ты меня выругала. Ну и молодец! Теперь, значит, мы квиты. Идем ужинать.

Маруся. Никуда я с тобой не пойду. Ты очень плохой человек. Никто не виноват, что ты какие-то жалкие опыты поставил, а они у тебя проваливаются!

Сережа (потемнел). Не говори о том, чего не понимаешь!

Маруся. Неудачника всякий может понять. Размахнулся не по силам. Сколько ни скандаль дома – талантливей не станешь!

Сережа (кричит). Замолчи!

Маруся. Кричи сколько хочешь, мне все равно теперь. Все кончено! Понимаешь? Все кончено у нас с тобой!

Сережа. Ну и очень рад! Давно пора!

Маруся уходит и закрывает за собой дверь. Сережа стоит угрюмо возле занесенного снегом окна. Вдруг он распахивает форточку.