Повесть о молодых супругах - Евгений Шварц

Сережа. Да.

Гардеробщик. Все может обернуться. Раз не пускают, раз Лев Андреевич не звонит еще, можно надеяться! И я тебе еще такой пример приведу…

Звонит телефон. Старик взглядывает исподлобья на Сережу. Протягивает руку к трубке – и отдергивает, будто она раскалена. Звонок. Старик берет трубку.

Слушаю вас. Да, Нина Марковна, был пакет, а как же. Я расписался и передал его Гале. Наверное, у вас на столе он и лежит. (Вешает трубку. Улыбаясь.) Вот ведь… страх какой. О чем это я? Ах, да…

Звонит телефон.

(Снимая трубку, весело) Да, Нина Марковна? (Потемнев.) Так… Понимаю, Лев Андреевич! Передадим, Лев Андреевич. Понимаю. (Вешает трубку.) Снимайте ваше пальто, надевайте халат. Доктор вас требует наверх, к больной.

Картина девятая

Палата в инфекционном отделении. Узенькая больничная койка у стены. Под серым одеялом Маруся. Она необыкновенно оживлена, глядит не отрываясь на дверь. И когда Сережа входит и растерянно останавливается на пороге, она смеется тихонько, манит его к себе, указывает на стул, стоящий у койки. Сережа садится, не сводя глаз с жены. Маруся протягивает ему обе руки. Сережа вдруг склоняется низко, прячет лицо в ее ладонях.

Маруся (ласково и снисходительно, как маленькому). Ну, что ты? Ты испугался? Да, Сережа? Жили, жили, и вдруг больница… Да? Носилки, халаты, лекарствами пахнет. Вот что у нас делается теперь. Да, Сережа?

Сережа не отвечает. Маруся освобождает тихонько одну руку, гладит Сережу по голове.

Ты обедал? Кто тебя кормит? Сам? А посуду вымыл? Да? Ну, умница. Ты утром приехал? Я сразу почувствовала. Что ты говоришь?

Сережа (едва слышно). Прости…

Маруся. За что? Я обижалась только, что уехал ты, а записки не оставил. Оставил? А я не нашла, бедненькая. Не везло нам в тот вечер. Что? Почему ты так тихо говоришь, а? Ну, как хочешь. Сейчас… Я отдохну и еще тебе что-то скажу.

Маруся откидывается на подушки, дышит тяжело. Сережа глядит на нее с ужасом.

Не бойся. Это так полагается. Такая болезнь. Я… я вдруг скарлатиной заболела… Но это ничего… Вот что худо. Я нашла решение задачи, а ручки не было. Я и не записала. И все забыла с тех пор. Но мне сначала нужно решить задачу потрудней. Поправиться. Эти маленькие… вирусы до того сильные. Хуже даже, чем наши ссоры. Мы вот помирились – и все стало ясно и чисто. А с ними не помириться. Они ничего не понимают. Вирусы. Несознательные. (Смеется.) Да улыбнись ты… Не хочешь. Что в совхозе?

Сережа. Все наладил. Они там…

Маруся. Погоди минуточку. Душит меня.

Сережа. Ты не разговаривай!

Маруся. Сейчас.

Сережа поправляет подушку, расправляет одеяло, и Маруся улыбается ему.

Мне опять стало хорошо. Правду говорю… Сядь!

Сережа садится.

Мне очень славно, особенно когда ничего не душит… Очень хорошо. Все что-то со мной возятся, все беспокоятся. Всегда я все сама, а тут вдруг все со мной… (Смеется, шепчет, косясь на дверь). Они думают, что я тяжело больна. Оставь, оставь, думают. Я не маленькая. Понимаю. Все вокруг меня шныряют, шуршат, как мышки. Правда, правда. Шепчутся чего-то… А я понимаю, как надо болеть, понимаю, не обижаюсь. Понимаю. Не обижаюсь… (Всхлипывает.) Зачем?

Сережа. Что зачем?

Маруся. Зачем начинаем мы все понимать, когда война, или тяжелая болезнь, или несчастье? Зачем не каждый день…

Сережа. Маруся, Маруся!

Маруся. Зачем? Нет, нет, ничего. Через меня как будто волны идут, то ледяная, то теплая. Сейчас опять теплая. Очень теплая. Дай водички. Ой, нет, не надо, я забыла, что глотать не могу. Но это ничего… Что я говорила? Ах, да… Записка… Очень я обижалась, даже смешно вспомнить… Стыдилась за семейную нашу жизнь. Как людям в глаза смотреть? Брысь, брысь! Ага, убежала. Кошка тут бродит на одной лапке. Это у меня такое лицо, да, Сережа?

Сережа. Какое?

Маруся. Как у тебя. Ты всегда на своем лице мое изображаешь. Ну вот, я улыбаюсь! И ты улыбнись! Зачем губки распустил, дурачок. Не маленький. Ну вот, опять пошли шептаться по всем углам. Не обращай внимания. Не боимся мы! То ли еще видели! Верно, Сережа? Тише! Главное, пусть видят, что не сдаемся. Сереженька, маленький мой, сыночек мой, не оставляй меня! Все-таки страшно. Все-таки я больна. Не затуманивайся, не кружись! Унеси меня домой, Сереженька. Ведь я вижу, как ты меня любишь! Не отдавай меня! Помоги! Не отдавай!

Маруся закрывает глаза, голова ее тонет в подушках. Сережа держит ее за руки.

Картина десятая

На календаре 30 апреля. Он исчезает. Декорация первой картины. Девятый час вечера, а комната вся так и сияет, солнечные лучи врываются в окна.

При поднятии занавеса на сцене пусто. Слышны отдаленные голоса, смех, беготня. Особенно явствен голос Лени. Он разговаривает в прихожей по телефону. «Лизочка! – кричит он. – Лизочка! Это клевета! Я не такой».

Появляются Юрик и Валя.

Юрик. Ну, все славненько. До поезда еще два часа, а все уложено, упаковано, зашито.

Валя. Я ужасно не люблю провожать!

Юрик. Вернутся.

Валя. Через два года. Обидно. Как будто бросают меня, бедную, ни за что ни про что. Вернутся друзья не такими, как уехали. Что-то изменится! Значит, расстаемся мы сегодня с ними навеки.

Юрик. Имею два возражения. Возможно, что они изменятся. Но только к лучшему! Выстроят завод, подышат степным воздухом. А второе возражение: я-то никуда не уезжаю. Поездим мы с вами по городу. Я Ленинград летом очень люблю. На взморье отправимся. На яхте пробежимся. Не надо горевать.

Валя. Ну не буду, Юрик. Мы друзья?

Юрик. Конечно. А почему вы спрашиваете?

Валя. Мне казалось, что вы на меня обиделись.

Юрик. Что вы тогда в кино не пошли?

Валя. Да.

Юрик. Все забыто.

Валя. Ну и хорошо.

Леня (за сценой). Нет, я не один в комнате. Ага. Да. И я тоже. Очень. Еще больше. Крепко. Много раз.

Валя (кричит в дверь). Леня! Никанор Никанорович просил не занимать телефон! Ему должны из института звонить!

Леня (за сценой). Ну, до свидания! Меня зовут. Никогда не забуду, даю слово!

Валя. Еще и слово дает!

Юрик. А как же иначе?! Прощается ведь! Парень он добрый.

Входит Леня.

Леня. Спасибо, Валечка!

Валя. За что спасибо?

Леня. Спасла от мук расставания.

Валя. Я с удовольствием ее спасла бы от вас. (Передразнивает.) «Никогда не забуду! Даю слово!» Бедная девочка!

Леня. Эта девочка, к вашему сведению, доктор наук.

Валя. Не может быть!

Леня. Вот то-то и есть! И нечему тут удивляться. Доктора наук – тоже люди.

Входят Никанор Никанорович и Сережа.

Никанор Никанорович. А где Маруся?

Валя. Мы зашивали вместе ящик, который пойдет в багаж, а она вдруг уснула.

Сережа. Уснула?

Валя. Да! Говорит, прилягу на минуточку, и как будто утонула! Мы разговариваем, смеемся, а она спит, не слышит…

Сережа. Удивительное дело!

Никанор Никанорович. Я вам говорил, что в этой сонливости есть что-то угрожающее. Опять свалится, а мы будем охать да руками разводить! Просил я вас вызвать врача?

Сережа. Она мне запретила.

Никанор Никанорович. Надо было уговорить ее.

Леня. Замучили бедного ребенка своими заботами.

Никанор Никанорович. Нечего делать циническое лицо! Вы тоже беспокоитесь о ней.

Леня. Да! И горжусь этим! Но я не мог бы довести человека до того, чтобы он выбросил термометр в окошко!

Маруся, румяная, улыбающаяся, появляется в дверях. Никанор Никанорович не замечает ее. Маруся крадется к нему на цыпочках.

Никанор Никанорович. Ну и очень жаль, что выбросила. Я уверен, что у нее до сих пор субфибрильная температура. И, выбросив термометр, она…

Маруся обнимает Никанора Никаноровича. Целует его в затылок. Он резко поворачивается к ней.

Маруся. Не выбросила, не выбросила я термометр. Я его в комод спрятала. У меня нормальная температура. Я здорова! Взгляните на меня!

Никанор Никанорович. А что это за сонливость у вас?

Маруся. Просто я отдыхаю. Приедем, поживем на свежем воздухе, и я перестану спать.