Следствием установлено… - Юрий Тихонов

— Добрался, добрался, — раздумчиво произнес Вершинин. — Скажите, Константин Сергеевич, вам нравится работать на заводе?

— Работать? — ошарашенно уставился на него Охочий. — Работу свою я люблю и завод тоже. Сколько лет на нем. С рабочего начинал.

— А условия работы удовлетворяют вас?

Собеседник помолчал, размышляя над скрытым смыслом вопроса. Он понимал, что он вызван не праздным интересом, но затруднялся ответить с ходу.

Для начала решил отшутиться:

— Хотите предложить другую?

Однако Вершинин шутливого тона не принял, а серьезно спросил:

— Так удовлетворяют или нет?

Охочий посерьезнел:

— Если начистоту, то теперешняя работа не совсем удовлетворяет меня. Я с сожалением вспоминаю о времени, когда работал начальником участка и в такой мере не был зависим от других подразделений завода, как сейчас. Порядка было больше, план всегда выполнялся. А теперь? Тянем еле-еле, а толку чуть. Народ это нервирует: низкие заработки, отсутствие премиальных.

— Что же произошло? В чем причина?

— Кто его знает. Я, может, виноват, не справляюсь, или еще кто. На наш цех ведь весь завод работает. Мы, так сказать, конечная инстанция, дающая готовую продукцию; если завалим план выпуска готовой продукции, в целом по заводу с планом пойдет чехарда.

— Странно, — сказал Вершинин, решив вызвать его на откровенный разговор. — Директор у вас мужик энергичный, современный. Помню, года три назад вы переходящее знамя министерства получили, видел его в кабинете директора. Да и в газетах завод расхваливали на все лады.

— Хвалили, — согласился Охочий, — и знаменами переходящими награждали, и премии давали. Весело работалось.

— Что же изменилось? Директор у вас тот же. Может, требования другими стали.

— Требования, естественно, повышаются, но не это главное. Тут другое — нет настоящей рабочей обстановки. Да и директор изменился — болеет часто и сейчас с инфарктом лежит в больнице.

— Есть же главный инженер, заместители, в конце концов, или, — тут Вячеслав решил забросить пробный шар, — или они делят шкуру неубитого медведя?

— Скорее недобитого, — мрачно сострил Охочий.

— Почему недобитого? Кто его не добил? — быстро подхватил Вячеслав.

— Я так, к слову, — замкнулся Охочий.

Вершинин решил не настаивать. Он немного отошел от темы разговора:

— Кулешова я помню еще по прошлому. Отличное впечатление производил. Неужели так изменился за эти годы?

— Сказать о Кулешове плохой или хороший нельзя. Он не однозначный человек: организатор блестящий, технику знает на пять с плюсом, авторитет имеет, вернее, имел.

— Почему имел?

— Да потому, что авторитет директору создает не только он сам, но и весь управленческий аппарат, и уж, конечно, партком и завком. А когда они там сами не знают, что делать, авторитет трещит. Директор пытается заштопать его, но одному трудно, он допускает ошибки, перегибы.

— Вы имеете в виду фельетон в областной газете?

— Читали? Конечно, и его тоже. Однако сразу оговорюсь, — недостатки Кулешова не идут ни в какое сравнение с присущими ему деловыми качествами. Он — настоящий руководитель крупного современного предприятия.

— Тогда почему завод не тянет план? — вернулся к первоначальной теме Вершинин.

— Трудно сказать, — уклонился Охочий. — Наверху видней. Что я скажу со своей колокольни? Мой цех — один из многих.

Стало ясно: начальник цеха уходил от откровенного разговора. Вершинин особенно и не винил его за это. Настороженность Охочего была понятна: с какой стати следователь вдруг интересуется заводскими делами? А взять и просто объяснить Охочему причину своего любопытства Вячеслав пока не хотел, ибо еще не знал, чем обернется вся его затея.

Вершинин проводил Охочего на улицу. Задержав руку Вячеслава в своей, тот сказал на прощанье, пряча хитринку в глубине глаз:

— Если вы хотите узнать обстановку на нашем заводе, я советую встретиться с секретарем парткома Лубенчиковым.

«Вот хитрец, — подумал Вершинин, провожая взглядом мощную спину Охочего, — понял, что меня волнует».

Он еще постоял на улице, наблюдая, как вперевалку по-гусиному уходит начальник цеха, не оглядываясь назад, хотя наверняка чувствует, что на него смотрят.

УДАР ПО САМОЛЮБИЮ

Когда Вершинин зашел в кабинет секретаря парткома, там происходил серьезный разговор об одном из заводских общежитий, находящемся на отшибе, которому администрация завода уделяла мало внимания.

Возбужденный мужчина со значком ударника коммунистического труда горячо доказывал свою правоту, разрубая ладонью воздух. Другой — помоложе, с торчащим на затылке хохолком жестких волос, поддакивал ему, изредка вставляя слова. Они говорили, что в общежитии не ведется воспитательной работы, рассказывали о злоупотреблениях коменданта. Дважды секретарь парткома прерывал взволнованный рассказ и говорил, что уже давал команду завкому разобраться с положением в общежитии и считал, что там теперь спокойно. Он раздраженно поднимал телефонную трубку, сердито набирал чей-то номер, по-видимому, председателя завкома, и в сердцах бросал ее на рычаг. Посетители, наконец, сообразили, что ничего, кроме ссылок на завком, они не услышат и отчужденно замолчали.

— Пойдем, Петя, — сказал тот, что помоложе. — Решим позже, — и направился к выходу.

— Позже, позже, — пробурчал другой, неохотно вставая. — Сколько раз можно говорить об одном и том же?

— В ближайшее время решим этот вопрос, — с облегчением пообещал Лубенчиков.

Вершинин заметил, как выходивший последним уже в дверях вяло махнул рукой, видимо, не питая надежды на брошенные ему вслед слова. Секретарь парткома быстро отвернулся, сделав вид, будто не заметил прощального жеста. Ему было неловко перед посторонним.

— Какие только вопросы не приходится решать парткому, — с ноткой оправдания сказал он, скользнув взглядом по посетителю.

— Старший следователь Вершинин, — назвал себя Вячеслав, хотя был уверен, что секретарь парткома знает, с кем говорит: ведь он пришел в точно назначенное время.

— Очень приятно. Лубенчиков, — представился тот. — Прошу извинить за задержку, но сами видите: общежитие, ясли, детские сады, прочее разное… А главное — производство.

— Работа у вас всеобъемлющая, — согласился Вершинин, но от соболезнований по поводу загруженности воздержался и снова замолчал, предоставляя Лубенчикову самому выпутываться из неловкого положения, в которое его поставили парни из общежития.

Однако тот не стал распространяться о трудностях, а, плотно усевшись, достал из ящика стола красочно оформленный блокнот делегата какой-то конференции и, пробуя перо, сказал:

— Внимательно слушаю вас, товарищ Вершинин. Кто, что и где натворил?

— Записывать наш разговор, пожалуй, не стоит. Он пока несколько конфиденциальный, — остановил его Вячеслав. — Мне бы хотелось откровенного разговора с вами по весьма щепетильному вопросу, касающемуся внутризаводских дел в целом.

— Наших внутризаводских дел в целом? — брови Лубенчикова приподнялись и изогнулись в удивлении. — Пожалуйста. Внутризаводские, так внутризаводские.

Он спрятал в карман авторучку и закрыл блокнот. Потом снова достал ее и стал нервно крутить в руках…

— Я пришел поговорить с вами прежде всего о директоре завода Кулешове, — раздельно произнес Вершинин, внимательно наблюдая за реакцией собеседника.

Авторучка застыла в его руках, упершись острым концом в ладонь. На ней сразу обозначилась жирная полоса фиолетовой пасты.

— О нашем директоре? — с изумлением переспросил Лубенчиков. — И что же он такого натворил?

— Да не он натворил. Мне бы хотелось выяснить, что с ним сотворили, кто его довел до инфаркта, почему он сейчас в больнице? — с вызовом перечислил вопросы Вячеслав.

— Я не понимаю вас, — глаза секретаря стали непроницаемыми, мышцы лица затвердели.

Вершинин немного растерялся, ибо все же в душе рассчитывал на откровенный разговор, а его не получалось. Тема эта была Лубенчикову неприятна. И все же Вячеслав решил попытаться расшевелить его.

— Мне известно, какие обстоятельства привели Кулешова на больничную койку, — настойчиво сказал он.

— Они известны всем — инфаркт миокарда.

— Инфаркт явился лишь следствием обстановки на заводе за последние два года. Я имею в виду: анонимки, комиссии и прочую нервотрепку. Именно об этом я и пришел поговорить с вами как с секретарем парткома. Вам ведь не безразлична судьба завода в целом, судьба директора. На парткоме лежит немалая ответственность.

— Позвольте, — перебил его Лубенчиков, — я никак не пойму, в каком вы здесь качестве. Если в качестве следователя, то каковы ваши полномочия, что вы расследуете, известно ли об этом прокурору?