Взрыв - Виктор Михайлович Попов

обида на Ивана Андреевича, если он на минуту прервет занятие соседа?

— Господин Уоткинс, вы не спите? — все же поосторожничал Иван Андреевич.

Послышался вздох.

— Нет, я за столом.

— Скажите, пожалуйста, можно ли отсюда поговорить по телефону или по радио с домом?

Отодвинулось кресло, мягко прошуршали шаги. И все стихло. Иван Андреевич подождал ответа, осуждая свою бесцеремонность; не надо было спрашивать, человек работал, а теперь мысль его прервана. Приказал себе: «Спать! Спать! Утро вечера мудренее». Повернувшись к стене, начал считать. Добрался до третьей сотни, уже казалось, вот-вот почувствует утомление однообразием...

— Вы меня звали, господин профессор?

У постели Ивана Андреевича стоял Уоткинс. На нем был строгий черный костюм, белая рубашка с тугим накрахмаленным воротником, черный с белыми горошинами галстук бабочка. «Вот почему он задержался...»

— Извините, господин Уоткинс, что я побеспокоил вас. Я не могу встать, я не одет...

На лице Уоткинса вздрагивала в нервном тике левая бровь. Ни слова в ответ. Как непроницаемый дипломат при вручении ноты.

— Скажите, пожалуйста, я смогу из вашего Центра поговорить по телефону с домом?

Уоткинс чуть-чуть подался вперед:

— Нет, не сможете, господин профессор. Линии связи используются только по служебным надобностям. Установленные порядки у нас никто не вправе нарушать.

— Благодарю вас, господин Уоткинс.

«Такая, значит, арифметика», — закусил губу Иван Андреевич.

— Спокойной ночи, господин профессор.

Уходил Уоткинс, чуть наклонившись вперед. Правая рука его была заведена за спину и будто держала что-то невидимое, левая колебалась вдоль туловища неудобно привязанным маятником.

Из его комнаты долго ничего не было слышно. Наконец донесся звук передвигаемого кресла, шелест бумаги. «Хороши дела‑а... — Мысли будоражили Ивана Андреевича. — Хоть я и новый человек здесь, но я — гость. Почему я боюсь спрашивать? Что за чрезмерная щепетильность!»

— Прошу извинить, господин Уоткинс. Скажите, пожалуйста...

— Одну минуту, — донесся четкий голос на одной холодной ноте.

Опять долго ничего не было слышно. Иван Андреевич не сводил глаз с затемненного проема двери. Теперь уже не считал единички, не пытался обмануть себя искусственным однообразием.

И опять — строгий силуэт черного костюма Уоткинса, круглые вкрапины в бабочку, словно галстук был в дырах и в них проглядывала рубашка.

— Вы меня спрашивали, господин профессор?

— Да, я хотел узнать: хотя бы телеграмму отсюда можно домой?

— Телеграмму? — Живая мысль блеснула в глазах Уоткинса. Он растерялся и в своей растерянности стал мешковатым.

«Чего он пыжился, что демонстрировал?» — едва не рассмеялся Иван Андреевич. В смущении Уоткинс отвел глаза от профессора. Было ясно: к ответу не готов. А дело-то обычное, простое...

— Наверное, это можно, хотя и не могу взять на себя... — Подумав, Уоткинс сказал уже твердо: — Это можно. Помогу, хотя такое дело не входит в мои обязанности.

— Да зачем же! — сбросил с себя одеяло Иван Андреевич. — Я сейчас оденусь. Сам схожу, только скажите куда.

— Господин профессор, я не могу позволить, чтобы лично вы занимались черновым делом...

— Не утруждайте себя, господин Уоткинс!.. Да и полезно пройтись, что-то я не могу заснуть.

Иван Андреевич быстро оделся, и Уоткинс вынужден был отойти к двери.

— Разве вместе с вами только... — говорил он сбивчиво. — Окажите честь... Напишите заранее. Мы должны идти с готовым текстом.

Оторопь Уоткинса прибавила Ивану Андреевичу решительности. Он шел впереди, словно знал, куда обращаться с телеграммой, и прислушивался к вкрадчиво осторожному голосу Уоткинса.

— Дальше административного корпуса не пойдем... Вы подождете меня... У нас такой порядок: подход к средствам связи по одному...

Стоя у подъезда административного здания в ожидании Уоткинса, Иван Андреевич хотя и чувствовал себя человеком немного знакомым с окружающей местностью, но все равно не мог не дивиться и куполу над головой, затемненному вечерним небом, и безлюдности молчаливых улиц, и пугливой безжизненности зашторенных окон.

Мелко семеня по ступенькам, вышел Уоткинс:

— Телеграмму приняли, уже передают по указанному вами адресу.

— Спасибо, господин Уоткинс! Вы оказали мне большую услугу.

«Все так просто! Почему же раньше, еще при беседе с Гровсом, не подумал о телеграмме?» Теперь, с облегченной душой, с сознанием поправленной вины перед семьей, Иван Андреевич подумал и об отдыхе.

— Господин Уоткинс, скажите, пожалуйста, нельзя ли искупаться в море? Тогда, может быть, и уснул бы.

— У нас все найдется! — с поспешной гордостью ответил Уоткинс. Он стремился затушевать в памяти профессора свою недавнюю растерянность. Это был уже прежний человек — тот, до второго, едва ли не дипломатического появления из своей комнаты.

Они медленно шли друг за другом по узкому проходу между административным корпусом и зданием с редкими и узкими, как бойницы, окнами. Склад какой-нибудь. Не дойдя до скалистой стены — конца прохода, свернули еще за какое-то низкое строение. Внутри его натруженно гудел электромотор.

— Насосная, — показал рукой Уоткинс.

И тут же, как подарок, как отдохновение, перед Иваном Андреевичем распростерлась водная гладь, освещенная по длине каплевидными светильниками на высоких бетонных столбах. От обрыва старого вулкана до бетонной стены у насосной станции умиротворяюще плескалась вода, она была проточной, на дне бассейна бордовыми нитями стлались в одну — дальнюю — сторону морские водоросли. Ближе к стене водоросли были зелеными, пушистыми, а у самой стены на обглоданных соленой водой лобастых валунах лохматились оранжевые.

— Берем у моря и отдаем морю, — горделиво распростер тонкие руки Уоткинс, будто обнимая обширную гладь бассейна. — В этом павильоне, — кивнул он в сторону легких стен из фанеры, прилепленных к насосной и разрисованных бесформенными пятнами и нагромождением линий, — вы найдете полотенце, если хотите — плавки, ласты, маску, акваланг...

— Как в сказке! — восторженно вырвалось у Ивана Андреевича. Едва ли не бегом он бросился к павильону.

В мягких шерстяных плавках, в шапочке, плотно облегающей голову, он вскоре остановился у ступенек, покрытых резиновыми ковриками. Последняя ступенька была уже в водорослях, сквозь воду лишь виднелся оттопырившийся уголок черного коврика.

— Господин профессор, я обязан предупредить: здесь купаться нельзя.

Иван Андреевич замер. С ним рядом было непроницаемое лицо Уоткинса с глубокими морщинами у глаз.

— Слушайте, уважаемый! Что за шутки?! — поднял глаза Иван Андреевич на морщины Уоткинса, за которыми, как в вечерних складках далеких гор, тянулись узкие тени.

— Вы неправильно